Секреты крылатых слов и выражений [СИ] - Страница 48

— Говорят, что не смеют, — фыркнул князь. — По их обычаям, ты должен выйти, принять дары, — он досадливо махнул рукой.

Пробормотав проклятие, Витовт шагнул за порог под дождь.

Татары, завидев его, залопотали по–своему и принялись кланяться. Их халаты и островерхие шапки промокли насквозь, с меховых воротников капала вода.

— О, солнцеликий Царь, — загнусил толмач, — наш хан, самый преданный из твоих друзей; любящий тебя, как брата; почитающий, как отца…

— Кто из них Темир — Кутлуг? — краем рта, прошептал Витовт.

— Молодой, в центре. В жёлтом халате, — так же, не поворачиваясь, ответил Острожский.

— … и просит принять в дар лучшего жеребца Орды, — закончил толмач.

Хан, закивал головой и расплылся в улыбке.

Конь, действительно оказался хорош. Витовт довольно похлопал его по спине, заглянул в фиолетовые, диковатые глаза и сдержанно поблагодарил татар. Те разом заговорили, замахали руками.

— Просят, что бы ты сел в седло, — Острожский пожал плечами…

Вслед за жеребцом князю поднесли саблю, ларец с каменьями, парчовый мешочек с пряностями. Хан довольно кивал и улыбался. Витовт, сдерживая накопившееся раздражение, сухо благодарил.

— Хан проголодался и просит позволения удалиться, — толмач невозмутимо смотрел щёлочками глаз на князя.

Что было делать? Витовт пожал плечами и ушёл в шатёр…

Переговоры начались только на третий день, потому что у хана заболела жена, и он ездил к себе в лагерь, проведать её.

— Ты видел моё войско, — Витовт говорил короткими фразами, что бы толмач успевал переводить. — Сто тысяч человек. Пушки, закованные в сталь рыцари.

Хан почтительно кивал.

— Если начнётся битва, мы неминуемо победим.

Хан согласно развёл руками.

— Но я милостив, — Витовт сделал паузу. — Отныне Орда войдёт в Великое княжество Литовское. Ты поклянёшься в вечной дружбе и начнёшь чеканить ордынскую монету с моим изображением.

Хан удивлённо поднял брови и быстро что–то сказал.

— Он не понял, для чего твоё лицо на деньгах, — смутился толмач.

— Скажи, что теперь мы друзья. А по нашей традиции, на монете должно быть изображение старшего друга.

Острожский, стоящий за спиной князя, подавил смех, но смолчал.

— Хан просит время до вечера. Он должен подумать, — переводчик выглядел растерянным.

— Вечером я жду ответа, — Витовт нетерпеливо кивнул и ушёл вглубь шатра…

Когда в лагере зажглись первые костры, хан вернулся. На этот раз, помимо толмача, его сопровождал коренастый татарин в доспехах.

— Это мурза Едигей, — представил нового гостя переводчик. — Хан говорит, что он его самый близкий друг. Значит, и твой друг. Едигей старше хана. Едигей старше князя. Хан говорит, пусть на деньгах будет Едигей.

— Что? — взревел Витовт.

— Ещё хан говорит, — не останавливался толмач, — что видел твоё войско. Рыцарей, пушки. Он их не боится. Хочешь войны — будет война.

— Проклятие, — зарычал князь. — Какого дьявола я третий день мечу бисер перед свиньями! Вон! Прочь отсюда!

Татары бесстрастно смотрели на беснующегося Витовта. Хан больше не улыбался. Глаза его были холодны…

Спустя час они с Едигеем подъезжали к своему лагерю.

— Сколько ты привёл воинов? — спросил хан.

— Всех, — рассмеялся Едигей. — Теперь литовцам с нами не совладать.

— Я не совсем понял, что князь сказал о бисере и свиньях, — внезапно вспомнил Темир — Кутлуг.

— Цитата из Библии. Если хочешь, я могу…

— Забудь, — хан махнул рукой. — Мне просто показалось, что это Эзоп.

Наутро, растянув в коротких стычках войско Витовта, татары скрытно обошли его и ударили с тыла. Литовцы дрогнули и побежали. Почти 600 вёрст конница Темир — Кутлуга гнала их, нещадно рубя и топча конями. Великий Князь Литвы чудом избежал смерти.

НЕ МЫТЬЁМ, ТАК КАТАНЬЕМ

Как мы знаем, правильно произносить — «не мытьём, так кАтаньем». Обратим внимание на ударение в слове «катанье». Если «катАние» происходит от глагола «кататься», то «кАтанье» от старорусского «кат». Согласно словарю В. И. Даля, «КАТ м. — палач или заплечный мастер». (Отсюда, кстати и слово «КАТорга»).

Примерно через сто лет после принятия христианства, Русь начала опять откатываться к язычеству. Дороги, ведущие от одного города к другому, наводнили всевозможные ведуны, волхвы и лжепророки. Каждая деревня стремилась заполучить своего колдуна, которого побаивались и слушались больше, чем местного батюшку. В ответ на это, киевским князем Святославом Всеволодовичем было создано некое подобие выездных судов, в состав которых входил священник, палач и двое дружинников. Так как казнь за веру у православных никогда не приветствовалась (мы, слава Богу, не Испания), то в задачу этих трибуналов входило лишь изгнание беса из одержимого. Выявленного и изловленного волхва бросали в ближайший, предварительно освящённый, водоём. (Вспомним, что вода является излюбленной стихией христиан, с помощью которой и происходит обряд крещения, очищения). Если, бес не покидал заблудшего и он, будучи вынут из воды, продолжал упорствовать, то его ждала встреча с палачом (катом). Тот, раскалив на углях клеймо в виде креста, прикладывал его к груди колдуна. Считалось, что дьявол покидал тело вместе с воплем несчастного. Для особенно упорных процедура изгнания повторялась.

НЕРАЗМЕННЫЙ РУБЛЬ

В далёком 1905 году жил в Москве на Пресне рабочий Степан. Был он молод, силён и работал штамповщиком на заводе. Хватал длинными клещами раскалённую стальную болванку, метал её под пресс, а затем сталкивал готовую деталь в железный ящик. Работая, Степан напевал что–нибудь вполголоса и мечтал о дочери главного инженера.

— Вот, — воображал он, — приходит девица в цех, а тут я. Ладный и красивый. Глаза круглые, нос уточкой, кудри вьются. Влюбляется по уши. Папаша сразу распоряжается меня в мастера определить. И начинаем с ней любиться и жить–поживать.

И, что вы думаете, действительно, улыбнулась удача Степану! Зашёл как–то, раз наш герой в трактир, заказал пива с кренделем. Сидит, мечтает. Вдруг подсаживается к нему некий господин. Ростом невелик, волосы редкие и рыжеватые, глаза с хитринкой.

— Ты, рабочий Степан? — спрашивает.

— Я‑то, может быть, и Степан, — отвечает тот. — А ты, что за хрен?

— Хрен, говоришь? — заразительно смеётся господин. — Что ж, так и называй меня. Товарищ Хренин.

Покрутил головой Степан. Странный собеседник ему попался. Одет справно, чисто, на пьяницу не похож. Уж, не жулик ли?

— Дело у меня вот какое, — продолжает рыжеватый. — Выпала, дружок, тебе счастливая карта. Служу я в архисекретном ведомстве, о котором, и знать никому не следует. Ищем мы по всей Империи достойных людей и государственным подарком награждаем. Ты, как, считаешь себя достойным?

— Считаю, — голос у Степана от волнения осип.

— Тогда, — господин встал, приосанился. — Позволь одарить тебя Рублём. Да не простым, а Неразменным! Сколько им не расплачивайся, он опять к тебе в карман вернётся.

Вложил Степану в ладонь монету, да и был таков.

Битый час сидел рабочий в трактире, Рубль разглядывал. И так крутил, и этак. Достал ножик, поцарапал для интереса. Правильная деньга, не фальшивая. Крикнул «человека», потребовал пива на вынос, закуски и тотчас расплатился. Половой Рубль ловко принял, принёс заказ и сдачу серебром отсыпал. Вышел Степан на улицу, сунул руку в карман, а Неразменный Рубль — вот он! И царапинка от ножичка посверкивает.

Весь следующий день гулял счастливец! На завод не пошёл. Картуз купил с лаковым козырьком, пиджак новый, сапоги яловые, рубаху с вышитым воротом. А уж снеди всякой набрал, и не сосчитаешь. А, вечером, глядь, друзья его закадычные шагают.

Развернул их Стёпа и прямиком в трактир. Да не в «общую», а в отдельный кабинет привёл. Метнул «человеку» Рубль, мол, расстарайся, любезный, самого свежего. И, как пошла гульба у ребятишек, только держись. Половой с улыбкой взад–вперёд летает. Гармонист залётный «Ванюшу пастушка» жарит. Барышни, само собой, появились, хохочут заливисто.