Секретный фронт. Воспоминания сотрудника политической разведки Третьего рейха. 1938-1945 - Страница 16

Его стремление быть постоянно занятым превратилось со временем в навязчивую идею, которая нашла свое воплощение в непрекращавшихся командировках. Канарис не мог сидеть спокойно на одном месте, и чем старше он становился, тем более возрастало в нем стремление к путешествиям. Он объездил все территории, находившиеся под немецким владычеством, пересекая континент из конца в конец. Времени для общения с семьей у него таким образом не оставалось, хотя его жена и дочь были ему преданны. Даже на рождественские праздники он был, как правило, в пути, хотя особой необходимости в той или иной поездке не было.

Такая сверхзанятость сопровождалась у него отсутствием всякого интереса к человеческому общению. Человек, заимевший привычку оказывать помощь кому угодно, не преследуя никаких собственных интересов, сторонился людей, но обожал своих собак. Таксы адмирала установили террор во всей округе. Он очень заботился о состоянии их здоровья, и они значили для него гораздо больше, чем любое человеческое существо. Малейшее недомогание одной из его любимиц приводило его в состояние депрессии, оказывая отрицательное воздействие на отношение к работе. Где бы он ни был, в Германии и даже за рубежом, он ежедневно звонил, справляясь о собаках и интересуясь, как и чем их кормят и как они себя ведут. Шеф испанской секретной полиции был весьма удивлен, когда ему представили запись телефонного разговора адмирала из Танжера с Берлином. Он-то рассчитывал получить интересную политическую информацию, а разговор велся только о таксах. Лишь незначительная часть разговора была посвящена служебным делам, но адмирал использовал такие выражения, что непосвященному человеку было трудно что-либо понять[47].

Он не поддерживал отношений с людьми, не любившими собак. Даже те офицеры разведки, которые представляли наиболее важную информацию, теряли значимость в его глазах, если до него доходило, что они когда-либо высказывались отрицательно о любителях собак. Присутствуя на официальных церемониях и конференциях, он не становился рядом и не останавливался в той же гостинице с теми, кто недолюбливал собак. Упоминаю о таких его странностях, так как они проливают свет на личность этого человека.

Общение с Гитлером с его выходками должно было вызывать физическое отвращение у таких натур, как Канарис. Лишь благодаря умению держаться и своим дипломатическим способностям, Канарис ничем не выдал себя и сумел сохранить свою должность в течение длительного времени. Он абсолютно отрицал национал-социализм и был готов принять участие в делах, направленных на устранение Гитлера, но приходил в ужас от необходимости применения насилия. А его искренний патриотизм заставлял его бояться, что покушение на Гитлера во время войны может сказаться отрицательно на военных успехах Германии. Эти соображения удерживали его от активных действий по устранению нацистского режима. Так он и колебался до самого конца. Он ни в коем случае не был главой различных заговоров против Гитлера, но участвовал почти во всех, поддерживая их, в первую очередь прикрывая заговорщиков мантией абвера. В остальном же он ни разу не приложил всей мощи своей личности, своего положения и власти в пользу успеха таких мероприятий.

Эта его неуверенность и отсутствие решительных шагов заслужили горький упрек заговорщиков, в особенности графа Клауса Шенка фон Штауффенберга[48], который прямо обвинял адмирала в недопустимом откладывании действенных мер по отношению к Гитлеру, что мешало сплочению заговорщиков. Справедливое осуждение Канариса Штауффенбергом является выражением контрастности идеологий этих двух людей.

Хотя Канарис лично не участвовал в событиях 20 июля 1944 года, он предоставил заговорщикам помощь своей организации. В частности, он назначил на одну из должностей в административном аппарате активного участника заговора Ганса Остера, ставшего впоследствии генерал-майором. Поскольку тот не обладал ни подготовкой, ни данными для непосредственной разведывательной работы, Канарис определил его в центральный аппарат, в результате чего Остер получил доступ ко всей деятельности абвера.

Но они не стали собратьями по оружию в заговоре против Гитлера, поскольку были разными по характеру людьми, имевшими к тому же различные точки зрения. И хотя они работали бок о бок, они не смогли стать верными друзьями. Канарис продолжал считать, что борьба против Гитлера должна вестись конституционными и морально приемлемыми методами и что преступления правящего режима не могут оправдывать подобных же преступлений со стороны оппозиции. Остер же полагал, что цель оправдывает средства, и был готов пойти на все, чтобы только избавиться от Гитлера и его приспешников.

Если дело дойдет до написания очерка или книги о немецком Сопротивлении, то личность генерала Остера следует все же рассматривать не как слишком большое приобретение для активной оппозиции. Хотя он и был человеком, склонным к конспиративной деятельности, ему не хватало твердости характера, а его ярость и безрассудство сказывались отрицательно на правильности оценки происходившего. На Остере лежит ответственность за то, что заговорщики, получая важную информацию, получали вместе с тем всякую макулатуру, что приводило их к принятию неверных решений. Таким образом, он, несомненно, внес решающий вклад в провал проводимых ими мероприятий. Да он и был неспособен к конструктивным действиям, видимо поэтому не пользуясь большим авторитетом у заговорщиков.

Что же касается Канариса, то и он испытывал яростную ненависть к Гитлеру и национал-социализму. Он даже был убежден, что любая его военная победа являлась трагедией для немецкого народа, так как с самого начала нисколько не сомневался, что Германия проиграет войну. Каждая новая немецкая победа наполняла его тревогой, поскольку, по его мнению, только затягивала войну, готовя неизбежную катастрофу. Когда генерал-фельдмаршал Роммель[49] добился необычайных успехов в Северной Африке, Канарис едва не разразился слезами, услышав эту новость. Он несколько успокоился, когда кто-то из его окружения высказал мысль, что взятые изолированно эти самые победы содержат в себе зерна неминуемого поражения.

Когда Гитлер в марте 1939 года направился в Прагу, Канарис последовал за ним, надеясь оценить там возможность чехов к военному отпору. Его разочарование, когда вследствие пассивности чехов Гитлеру удалось войти в Чехословакию без пролития крови и с триумфом, было столь велико, что он даже сказал об этом генералу Лахоузену. Канарис понимал, что этот успех позволит Гитлеру двигаться и далее по своему фатальному пути.

Канарис был готов пойти на государственную измену, но не на измену родине[50]. В этом отношении он был несогласен с Остером и Гизевиусом, которые не видели между этими понятиями никакой разницы. Как бы то ни было, Канарис не был предателем, каковым его считают многие. Полагаю невероятным, чтобы Канарис мог передать противнику какую-либо информацию и разгласить военную тайну.

Вообще-то кажется невероятным, что Канарису удалось оставаться на своей должности аж до конца февраля 1944 года, хотя его политические взгляды не составляли тайны, а сама организация дискредитировала себя в глазах нацистского режима. Он обладал несомненным влиянием, благодаря своему выдающемуся интеллекту и неприкрытой лести, на начальника штаба Верховного главнокомандования генерал-фельдмаршала Кейтеля[51], который неоднократно прикрывал его.

В этом заключается далеко неполное, а лишь частичное объяснение этого обстоятельства. В частности, оно не дает ответа на вопрос, почему гестапо и служба безопасности ничего не предпринимали против него, хотя и имели достаточно доказательств его подрывной деятельности. В секретном архиве гестапо имелось несколько томов с различными документами об адмирале и абвере. Но они не были использованы против Канариса. Когда же он в начале 1944 года был все же смещен со своей должности, претензии к нему носили не слишком серьезный и даже поверхностный характер. Самым весомым обвинением было, пожалуй, обвинение в слабом руководстве своей организацией, поскольку к тому времени несколько агентов абвера переметнулись в Турции на сторону англичан.