Секретные учения о самоисцелении. Катрин - Страница 3
Всякий раз, когда он хихикал, заражал меня своим смехом, но мне удалось справиться с собой и я громко зашептала:
– Ш-ш-ш! Ты всех разбудишь! Итак, что случилось?
– Значит, жаба, знаешь, как это бывает, помочилась прямо в руку Молота, он взвизгнул и швырнул жабу к алтарю дяди.
– Что случилось потом?
– Дядя был занят поиском какой-то цитаты, которую не мог вспомнить и даже не заметил. Я подумал, что у всех будут проблемы, если мы не вернем жабу до того, как дядя ее увидит, поэтому я притворился, что встаю, чтобы снова налить дяде чашку чая.
– Как ты достал жабу?
– Проходя мимо алтаря, я сделал вид, что уронил крышку от маслобойки и она покатилась к задней части алтаря, а я нагнулся и протиснулся между стеной юрты и алтарем и потянулся к жабе, а потом я почувствовал, что один из камней в задней части алтаря шатается, и я заглянул внутрь и увидел, что его можно подвинуть, и было похоже, что внутри там был маленький сверток.
– Ты видел, что в нем было?
– О, нет! В этот момент дядя сказал: «Ага! Вот ты!» и я подумал, что он говорит со мной, и схватил жабу в одну руку, а другой поднял деревянную крышку и сказал: «Нашел!» и увидел, что дядя, все еще опустив голову, читает строки классу. Так что я подошел и наполнил его чашку, меня трясло, и я чуть не положил жабу на маслобойку вместо крышки, и знаешь, Дром ухмылялся надо мной, поэтому по дороге на свое место я бросил жабу ему на колени. Было здорово.
– Так что, по-твоему, находится в секретном свертке? – спросила я поспешно.
– Я не знаю и не думаю, что мы когда-нибудь узнаем. Дядя почти никогда не покидает юрту больше чем на несколько минут – только погладить коров или сходить в туалет.
Я понимающе кивнула, потому что дядя действительно был целеустремленным. Он был самоотрешенным монахом и до поздней ночи продолжал свои молитвы и занятия. Он был чем-то вроде постоянного займа для нашей семьи от местного монастыря, чтобы делать то, что мы называем «шаптен». Отец приобрел в храме в Катманду полный свод древних учений Будды, которые были переведены на наш язык с санскрита, очень древнего священного языка Индии. Это было до того, как печать с ксилографии стала распространена в нашей стране и книги переписывались вручную на длинные тонкие листы рисовой бумаги, сделанной по образцу древних пальмовых листьев, которые были первой бумагой Индии. Переписчики раскрасили каждую страницу изображениями ангелов и мудрецов красками, сделанными из измельченных драгоценных камней.
Эти книги были почти бесценны и являлись величайшим сокровищем нашей семьи. Шаптен – это обычай, когда монаха-ученого отправляли из местного монастыря на некоторое время в семью, у которой была хотя бы одна драгоценная книга. Монах читал нараспев книгу, медленно, в то время как члены семьи бродили по комнате и выходили из нее, часто слушая не понимая, надеясь посеять благословение, чтобы правильно изучить содержание книги в будущей жизни.
Итак, работа дяди состояла в том, чтобы громко распевать эти рукописи, и я не могу припомнить момента в первые годы моей жизни, когда бы он не прочитывал их из раза в раз глубоко за полночь, что только коровы и звезды оставались его слушать. Он был уже в годах, и было принято поздно вечером заглядывать в его маленькую деревянную дверцу, прежде чем все члены семьи ложились спать, и часто приходилось видеть, как он согнулся, прижавшись лбом к груди какого-нибудь изящного ангела на странице, заснув посреди предложения.
Монаху, подобно дяде, пришедшему петь священные книги для семьи, давали отдельное место для проживания, так как по его обету он не мог спать под одной крышей с женщинами. Однако, если союз между приезжим монахом и семьей удавался, он мог оставаться дольше и дольше, становясь другом, учителем и своего рода наставником для всей семьи; и каждый ее член не стеснялся заходить почти в любое время, чтобы получить его совет как по вопросам духа, так и по повседневным делам. И именно так, по словам бабушки Тары, я получила свое имя.
Через несколько дней после моего рождения отец и Амала завернули меня и пошли к дядиной юрте, потому что в нашей стране есть обычай, когда лама дает ребенку имя. Пришла бабушка, чтобы убедиться, что все сделано правильно, по традиции.
После формальностей – ритуальных приветствий и поклонов, небольших подношений из шкур животных, наполненных маслом, и чашек прекрасного черного чая – мы уселись на коврике перед дядей, который, как и большинство монахов, использовал свою маленькую деревянную кровать как единственный стул в своем маленьком доме.
Нервно взглянув на бабушку, отец начал:
– Уважаемый лама, почтенный Джампа Рабгай Ла, мы просим вас оказать нам честь и дать нашей дочери имя.
Дядя, как обычно, сиял широкой белоснежной улыбкой из-под длинных белых усов, клочьями свисающих в уголках рта. Но его глаза по-прежнему были грустными, полными какой-то глубокой печали, которую он хранил столько, сколько я его знала.
– Конечно! Конечно! С удовольствием! – прохрипел он. Дядя тепло посмотрел на каждого из нас, задержавшись на строгом взгляде бабушки, и продолжил, – приступим, однако, это займет время. Все должно быть сделано по правилам, вы знаете. Мне нужно совершить несколько действий, чтобы получить правильное имя, так что всем придется потерпеть. Особенно тебе, маленькая девочка! – Он наклонился и пощекотал меня под подбородком. Я немного нахмурилась – чтобы сменить настроение – но избавила его от необходимости произнесения заклинания против слез, потому что я действительно чувствовала себя очень счастливой в тепле его юрты и рядом с ним.
Затем, еще раз посмотрев на бабушку, высокую и строгую, которая сидела позади отца и Амалы, дядя порылся в нескольких закрытых корзинах, стоящих у его кровати. Наконец он вытащил маленькую лакированную коробочку с двумя маленькими белыми косточками. Это были костяшки овцы, почти квадратные, с разными углублениями на каждой стороне. Что сделало их очень популярными среди монголов и северных племен в качестве игральных костей и также с помощью них предсказывали будущее. Бабушка знала их с детства и одобрительно кивнула.
Затем дядя достал маленькую книжечку из отдельных листов рисовой бумаги, завернутую в грязную старую шелковую ткань, которую носили поколениями. Это была книга карци о расположении звезд и планет, полная странных рисунков и символов, помогающих определить лучшие дни для выполнения важных дел и те дни, которых следует избегать. Также в ней содержались подсказки для принятия всевозможных решений. Позже дядя говорил мне, что доброта и понимание того, как на самом деле работают хорошие дела, – единственные две вещи, которые нужны каждому для принятия какого-либо решения, но и то и другое также требуют уважения к обычаям, которые другие могут счесть важными. И вот он внимательно перелистывал книгу, время от времени многозначительно напевая, бросал кости на столик, стоявший между ним и моими родителями, считая на суставах пальцев, как это делаем мы, тибетцы, и время от времени бамбуковой палочкой в своем красивом, неторопливом стиле каллиграфии, делал пометки на маленьком клочке пергамента.
Он продолжал довольно долго, и все взрослые начали немного нервничать. К счастью, я наслаждалась ощущением момента все еще тихо. Он хмурился. Бормотал что-то про себя. Время от времени он нервно поглядывал на бабушку, и она начинала волноваться. Наконец дядя глубоко вздохнул; сложил страницы книги вместе и накрыл их тканью; а затем положил кости обратно в коробку. Все это он делал очень медленно, как бы оттягивая трудный момент. Даже мои родители начали нервничать, а бабушка была готова запаниковать.
– Имя девушки, – медленно произнес дядя, переводя взгляд с одного лица на другое, – должно быть… Пасанг.
Бабушка вздрогнула, а затем посмотрела на дядю.
– Есть какая-то опасность? – спросила она. – Девочку надо подержать в котле?
Дядя нервно покачал головой, потому что бабушку было тяжело переубедить, когда что-то шло не по плану. Он много путешествовал и знал северный обычай держать новорожденного ребенка в большом котле в течение нескольких дней, если мать ранее теряла детей при родах. Люди думали, что духи смерти будут искать нового ребенка, поэтому младенец будет спрятан, и все будут говорить о нем так, как будто он уже мертв. Они считали, что это одурачит духов, и те уйдут. Мать кормила своего ребенка в тишине, укрывшись тканью.