Секретные бункеры Кёнигсберга - Страница 7
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91.Альберта Шпеера, ответственного за сооружение всех этих объектов, беспокоило другое. Охватившая нацистское руководство «бункерная лихорадка», когда каждый мало-мальски значимый чиновник хотел иметь свое собственное бомбоубежище, отвлекала большие ресурсы, направленные на функционирование оборонной промышленности, задействовала целые армии строителей, громадное количество «восточных рабочих» и военнопленных.
— Мой фюрер, я хотел доложить Вам, что в рамках реализации нашей программы строительства бункеров ПВО…
— Вы опять за свое! — с раздражением перебил его Гитлер. — Мне выдалась возможность хоть на несколько минут забыть обо всем, пообщаться с прошлым, вспомнить юность, а Вы… Опять про бомбардировки, бункеры, про трусов и паникеров!
— Простите, мой фюрер!
— Ладно! Что там у Вас?
— Мой фюрер, я хотел только сообщить Вам, что некоторые наши руководители проводят работу по строительству бункеров, которая не предусмотрена утвержденными Вами планами, отвлекая на это значительную рабочую силу и технику. Кое-где даже крайслейтеры[32] стали строить себе личные бункеры!
— Где же это так развернулись? — Гитлер строго посмотрел на Шпеера. — Это похоже на самоуправство!
— В Восточной Пруссии.
— Опять этот Кох! Я ему запретил сеять панику, а он снова за свое. Напуган бомбежками Любека и Кельна! Боится теперь, что англичане решатся бомбить Кёнигсберг. Да они просто не долетят туда! У них нет сил преодолеть нашу противовоздушную оборону! Наша усовершенствованная система «Химмельбетт»[33] не позволит прорваться в небо Германии ни одному вражескому самолету!
— Мой фюрер, тем не менее Кох просил меня согласовать с Вами строительство дополнительных бункеров ПВО и отдельных подземных сооружений на территории Восточной Пруссии и самого Кёнигсберга для размещения важных военных производств и создания резервных командных пунктов.
— От кого он собирается прятаться, от русских, что ли?
— Кох сообщает, что в Кёнигсберге сосредоточены большие трофеи со всего Восточного фронта, из генерал-губернаторства, да и вывезенные из Центральной Германии в конце прошлого года.
— Я знаю. Мне докладывали Розенберг и Гиммлер. Но мы не можем везти все в рейх. Да, мы создадим здесь, в Линце, «Мировой музей искусства». Он затмит Лувр, Дрезденскую галерею и Эрмитаж! Здесь будут представлены произведения выдающихся художников, графиков, скульпторов, резчиков по дереву, кости, изделия из золота, серебра, драгоценных камней! Но это будут самые лучшие, самые выдающиеся произведения искусства! Все остальное остается на своих местах — в европейских музейных собраниях, в замках, частных коллекциях. Только еврейское наследство и трофеи, изъятые у поляков и большевиков, мы заберем себе. Я сам приму решение, что из этой громадной добычи достойно быть представлено в Линце.
— Вы говорили, мой фюрер, о том, что примете решение о Янтарном кабинете, который Кох выставил на всеобщее обозрение в Королевском замке в Кёнигсберге. Разумеется, Ваше решение непререкаемо. Но мне кажется, такие ценности, пока идет война, должны быть скрыты от публики. Наши солдаты спасли их от большевистских варваров в развалинах царского дворца под Петербургом, но никто не может гарантировать их сохранность от вражеских бомб.
— Да, Шпеер, Вы правы. Я об этом тоже думал и в самое ближайшее время дам указание провести селекцию трофеев и определить временные места их хранения. По крайней мере, до тех пор, пока не закончится война.
— Об этом мегн спрашивал и Кох. Вернее, он интересовался, не можем ли мы в рамках нашей программы по строительству бункеров предусмотреть сооружение подземных укрытий, куда в случае необходимости были бы складированы «культурные трофеи», ведь в немецких музеях не хватает достаточно места для своих экспонатов, а музейные запасники и так забиты до отказа предметами, изъятыми в синагогах и еврейских частных коллекциях.
Казалось, Гитлер перестал слушать Шпеера и снова погрузился в воспоминания своей юности. Шпеер умолк, ожидая, когда его собеседник соблаговолит продолжить разговор. Но Гитлер без всякой связи с тем, о чем они говорили, воскликнул:
— Слушайте, Шпеер, пойдемте туда! — Он указал на пространство, прилегающее к внешней стене замка, обращенной к реке. — Там был мой самый любимый уголок Линца. Оттуда открывается чудесный вид на Дунай. Пошли!
Охрана, угадав намерения Гитлера, устремилась в указанном направлении — надо было успеть отсечь случайных прохожих и работников замкового музея.
Они спустились с верхнего яруса фортификационного сооружения, прошли вдоль стены замка и оказались на небольшой смотровой площадке, с которой открывался чудесный вид на противоположный берег Дуная — домики с черепичными крышами, поросшие редкими деревьями холмы, игрушечную церковь на вершине холма. Повсюду вдоль реки на обеих берегах виднелись заборы с временными деревянными бараками — грандиозная реконструкция, которая должна была превратить Линц в «фюрерштадт»[34], была приостановлена, а все работы законсервированы. Техника переброшена на строительство военных укреплений, а рабочие направлены на оборонные объекты и возведение бункеров противовоздушной обороны.
— Дорогой Шпеер, Вы же знаете мои планы на ближайшее будущее. К 1950 году на том берегу будут возведены громадное здание Гауляйтунга, зал для манифестаций на тридцать пять тысяч человек и стошестидесятиметровая башня-колокольня. Ее будет видно отовсюду. Наконец, мы восстановим историческую справедливость — башня превзойдет по высоте венский Собор Святого Стефана! А то, видите ли, «любая колокольня должна быть ниже!» Кто им позволил диктовать всем свои правила! Мой родной город будет иметь самую высокую колокольню в Европе!
— Простите, фюрер, но высота колокольни собора в Ульме сто семьдесят два метра.
— Я знаю, Ульм не в счет. — И безо всякой связи с этим почти мечтательно продолжил — В эту башню будет перенесен прах моих родителей. Когда-нибудь и мой саркофаг будет помещен в эту башню, на самую высоту, и я оттуда буду взирать на всех живущих…
У Шпеера пробежали мурашки по спине. Что-то параноидальное чувствовалось в словах Гитлера, который, это становилось все яснее, был явно не в ладах со здравым рассудком. Чтобы остановить поток болезненной фантазии фюрера, Шпеер снова заговорил об интересующих его вопросах, разговор о которых был прерван Гитлером:
— Мой фюрер, я полагаю, что Вы не будете возражать, чтобы наши гаулейтеры, прежде всего Кох, заняли некоторые бункеры художественными ценностями. Не стоит подвергать их риску быть уничтоженными англичанами или большевиками.
— Хорошо, я согласен. Но тогда Вы, Шпеер, возьмите на себя техническую сторону вопроса. Ведь подземные заводы рейха в Вашем ведении.
— Так точно, мой фюрер. Только отдайте, пожалуйста, соответствующие указания Гиммлеру и Борману. Многие бункеры находятся в их ведении.
— Ладно, Шпеер, напомните мне об этом, когда мы вернемся в Оберзальцберг.
— Слушаюсь, мой фюрер! — И, посмотрев на часы, добавил: — К сожалению, нам пора. Нас ждут на заводе.
Через десять минут кавалькада лимузинов уже мчалась в сторону металлургического завода «Обердонау». До окончания войны оставалось еще долгих два года.
Глава третья
Бункер-оборотень
…На всех объектах подземного строительства категорически запрещается появление солдат вермахта в форме… Строжайшей маскировке уделить самое большое внимание. Особо ценные предметы… срочно замаскировать путем подрыва стен и в углубленных бункерах…
Читатель, которому довелось побывать в Калининграде, самом западном городе России, безусловно, заметил, что его центр все больше и больше начинает приобретать облик европейского города с гигантскими супермаркетами, торговыми центрами, кафе и ресторанами. За всем этим стеклобетонным псевдовеликолепием почти не видно зданий, которые хотя бы в малой степени напоминали о старом Кенигсберге. Даже однотипные четырех- и пятиэтажки, построенные еще в шестидесятые годы прошлого века, приобрели совершенно новые очертания — практически все первые этажи заняты маленькими магазинчиками, бутиками, кафешками, ателье, а стены окрасились в яркие цвета.