Секретная история вампиров - Страница 42

Да уж, для Гаринони это и в самом деле честь — покрутиться некоторое время на людях в обществе человека, близкого к императору. Придворным будет о чем почесать языки. Однако в Тихо пробудилось любопытство. Он бросил мгновенный взгляд на солнце, рассчитывая его положение. До встречи с Рудольфом оставалось еще достаточно времени.

Итальянец попытался отряхнуть со своей одежды грязь, но не слишком успешно, после чего они вместе направились к королевскому саду, что на берегу ручья Бруснице; какой-то прохожий с любопытством посмотрел им вслед.

У носорога вид был довольно жалкий. Сколько за него заплатили — страшно представить, а пользы никакой: игрушка, и только. В этих дождливых краях огромные железистые доспехи животного потеряли свой блеск и лоск — эти дары африканского солнца и жарких песков. Пока зверь неспешно прогуливался по загону, ржавчина сыпалась с его брони, словно перхоть. И все же до чего удивительно это животное — одна из многочисленных жемчужин в коллекции Рудольфа! Интересно, а если бы носорог пал от какого-нибудь недуга, можно было бы эти пластины начистить, отполировать или натереть маслом и привесить на бока крупному боевому коню?

Не так уж страшно, если носорог сдохнет: ведь его судьба, слава богу, не связана астрологически с участью Рудольфа, в отличие от судьбы императорского любимца — льва. Лев этот сидел на цепи в передней зале дворца, словно демонстрируя посетителям величие его хозяина, так что дурная погода его не беспокоила; к тому же он ежедневно получал свежее мясо с кровью и ведро молока.

Пройдя мимо носорога, Тихо и итальянец направились к небольшому загону, где двое конюхов держали под уздцы жирафа. Еще двое конюхов, стоя на приставных лестницах, крепили на спине животного специальное седло. Сиденье было приподнято над острой холкой так, чтобы наездник не соскальзывал вниз по крутому изгибу пятнистой спины. Сам же предполагаемый наездник, облаченный в костюм, подбитый для безопасности ватой, стоял подле и кричал: «Туже!» Коротышка Альбрехт хоть и не мог похвастаться большим весом, но рисковать все равно не хотел. Он не состоял в родстве с великим Дюрером, который почти за век до того впервые во всех подробностях запечатлел облик носорога — кстати, Рудольф просто обожал этот рисунок, — подобно голландцу Босху, великолепно изобразившему жирафа. Обнаружив присутствие зрителей, Альбрехт подошел к ним и низко поклонился, благо карлику это несложно. На итальянца он покосился как-то неодобрительно, будто этот человек, с лицом, вымазанным сажей, пытался переплюнуть Коротышку, претендуя на занимаемое им место придворного шута.

Пожалуй, с Альбрехтом на спине жираф будет и впрямь выглядеть очень забавно: достаточно представить себе, как он поднимается по лестнице в зал Владислава, для чего жирафу придется склонить свою рогатую голову.

Ловко кто-то придумал! На обычный турнир Рудольф бы, конечно же, не явился, а вот соблазн понаблюдать за своим жирафом вполне может отвлечь его от печального затворничества.

— И кому же пришла в голову эта счастливая мысль? — поинтересовался Тихо у карлика.

Наверняка какой-нибудь важной особе, желающей переговорить с Рудольфом…

Альбрехт многозначительно пожал плечами, но Тихо не имел ни малейшего желания оплачивать эту информацию серебром.

— Ты много тренировался в езде верхом на жирафе?

— О да. Сперва он никак не хотел слушаться и я все время соскальзывал вниз, но потом я залез ему на шею задом наперед, и он скоро устал меня таскать. Вообще-то, он не кусается, но за копытами надо следить. Сзади к нему не подходите. — Карлик указал на деревянное сооружение наподобие ворот, расположенное на другом конце загона. — Представляете, он научился пригибать шею и доставать оттуда листья салата.

— Ну что же, — заметил Тихо, обращаясь к Гаринони, — все это очень любопытно, однако мне пора спешить к его величеству. Полагаю, в вашей башне найдется сменный костюм.

Итальянец как-то странно замялся: можно было подумать, что он не желает ни расставаться со своим одеянием, покрытым следами алхимических занятий, ни умываться — или, по крайней мере, пока что к этому не готов.

— Возможно, синьор желает показать, насколько он предан науке? Но зачем же хвастаться неудачей, ведь сажа не золото.

Но итальянец вдруг очень быстро затараторил на еще более корявом немецком:

— Один мой коллега, — вероятно, он хотел сказать «конкурент», — намекнул мне, что в одном новом заведении, под названием «Нефритовый дракон», предлагают любовное наслаждение. После того как с ним случилось несчастье, подобное моему, он отправился туда, чтобы взять ужин навынос…

Итальяшка, без всяких сомнений, пытался заболтать Тихо, чтобы еще хоть немного побыть в его обществе! Что ж, уловка сработала.

— Любовное наслаждение? «Нефритовый дракон»? Что значит ужин «навынос»?

Еще несколько минут Тихо внимательно слушал речи итальянца, до тех пор пока медлить уже стало нельзя.

Во дворе королевского дворца, обнесенном галереей, накануне представления царили шум и толкотня. Дабы избежать встречи с цепным львом императора Рудольфа, Тихо поднялся прямо в зал Владислава по лестнице, предназначенной для всадников. Потолок зала с сетчатыми сводами был великолепен.

Примерно в трети расстояния до дальней стены были установлены мишени, которые всадникам следовало поразить своими копьями. Императорский конюший наносил в мишень — щит, украшенный изображением головы турка, — удар за ударом. Так он должен был убедиться, что мешок с песком, подвешенный для противовеса, раскачивается достаточно ровно, чтобы сбить наземь неосмотрительного наездника, которому, кроме всего прочего, придется еще и резко осадить своего коня, чтобы не врезаться в груду матрасов, преграждающую подъезд к дальней стене.

Затем он прошел в переднюю, и его тотчас же провели дальше. Рудольф любил выставлять в этой части дворца различные драгоценности и предметы искусства из своей коллекции; экспозиция менялась каждые два месяца. Взгляд Тихо небрежно скользил по большому глобусу и по медной армиллярной сфере с золотой гравировкой или по картинам на стене — «Венере и Адонису», «Скомпонованной голове».

Тихо проследовал через Зеленую залу, где его встретил, стоя спиной к «Танталовым мукам», управляющий двором.

— Его императорское величество ожидает вас…

И вот наконец Тихо оказался в спальном покое императора: окна здесь были плотно занавешены, так что ни один луч дневного света не проникал внутрь, зато горело множество свечей. Что и говорить, не самые лучшие условия для того, чтобы любоваться «Венерой и Паном», «Похищением Елены», лирой с изображением бородатой физиономии или статуей Дафны из золоченого серебра, кораллов и полудрагоценных камней. Рудольф сидел, сгорбившись, в кресле, украшенном богатой резьбой, и кутался в меховую мантию; его изящный гофрированный воротник был похож на веер жемчужных брызг.

Вид у него был какой-то осенний: обрюзглый нос под покатым лбом перезрелой грушей болтался на вытянутом лице, а обильно разросшиеся усы заждались жатвы; мрачные, багрово-красные глаза напоминали две спелые ягоды.

— Браге! Не принес ли ты вести о моем убийстве?

— Но, сир! То, что ваш благородный батюшка был убит в ваши годы, вовсе не означает, что и вы непременно должны повторить его судьбу. Того же мнения придерживаются и звезды.

— Но я-то знаю: я проклят, я погиб, — провозгласил Рудольф. — Ибо я одержим дьяволом.

— Что вы хотите этим сказать?

Рудольф постучал себя пальцем по носу:

— Этот фальшивый нос, отлитый из металла, стал частью твоего лица, Браге, — с тех самых пор, как ты потерял настоящий во время поединка, много лет назад. А я чувствую, что в самой моей душе поселилось нечто чужеродное — и в теле тоже! Нечто происходящее от неведомого мне зла! Нечто, что я должен подавлять, душить в себе, заключая во тьму, иначе… Иначе, Браге, оно вырвется на свободу… Оно жаждет… напиться твоей крови, напитать меня ею! — Тихо осторожно отступил назад, и Рудольф вдруг запнулся, судорожно вжавшись в кресло. — Теперь понимаешь? Будет гораздо лучше, если моя собственная кровь прольется от руки убийцы!