Секрет (СИ) - Страница 52

— Даже если вы расстанетесь через несколько месяцев или через год?

— Мы не расстанемся.

Она согласно кивает головой, но вздох на сложенных в сочувствующую улыбку губах говорит об обратном. Похоже, никто здесь не верит, что девятнадцатилетняя студентка пара такому, как мой Антон.

— У нас три улитки и два кактуса, это что-то да значит.

Мне совершенно плевать, что мои слова звучат смешно, наивно и даже глупо. Что ими я еще больше подчеркиваю свой «детский взгляд на мир». В глубине души понимаю, что именно сейчас делаю это нарочно, потому что эти тринадцать лет существуют и их не стереть ластиком. Потому что Дым и Туман действительно из разных миров и по законам природы столичных джунглей между таким, как он и такой, как я, не может быть ничего общего. Только секс, пожалуй, и глядя на нас многие думают, что нас держат только мои раздвинутые ноги.

Плевать.

Все равно.

Я чувствую такую странную легкость от того, каким простым все стало. Как будто в голове сложился чертовски сложный пазл.

— Улитки и кактусы, да, - себе под нос бормочет сестра.

Она не пытается скрыть боль и не лукавит, делая вид, что разлюбила моего Антона по одному щелчку пальцев. Возможно, Нина будет любить его всю жизнь и мне придется научиться мириться с этим, потому что я не хочу выбирать между родной кровью и моим Эверестом. Потому что я маленькая эгоистка, которой хочется сохранить обоих.

— Я сделала все, чтобы открыть ему глаза на обреченные отношения, - признается Нина. – Но ничего не получилось. Наверное, все дело в кактусах и улитках. Надеюсь, - еще один взгляд, за которым боли пополам с тоской, - когда-нибудь у меня тоже все это будет.

— Или уже есть, - киваю на браслет, который Нина, сама того не осознавая, все время прокручивает на запястье, как будто творит невидимую магию.

Нина запросто справляется с застежкой и протягивает украшение мне.

На обратной стороне узкой пластины в виде знака бесконечности, есть гравировка: «Сестры навсегда».

— Хотела подарить на твой День рождения.

— И когда передумала?

Возвращаю ей браслет, но сестра не надевает его на руку – медленно окунает в бокал, задерживая между пальцами лишь на секунду.

— Когда увидела часы на твоей руке.

То есть, еще в тот вечер, на даче у родителей Антона.

— Мне не стыдно, что я хотя бы попыталась, - признается Нина. – И если бы он выбрал меня, а ты осталась с разбитым сердцем, я бы все равно ни о чем не жалела.

И я слышу непроизнесенное: «Потому что ты тоже ни о чем не жалеешь».

— Прости, что мне пока слишком больно, чтобы порадоваться за тебя по-настоящему.

— Прости, что как-то научусь с этим жить, - отвечаю я.

Нина протягивает руку и мы скрепляем в замок наши пальцы. Крепко-крепко, до побелевших костяшек и непрошенных слез. Потому что когда разожмем их – Нина перестанет опекать свою маленькую сестру, и больше никогда не назовет ее Ребенком.

— Ты, наконец, выросла.

Сестра поднимается, огибает стол, чтобы на прощанье поцеловать меня в макушку, и уходит. Насовсем.

— Твоя куколка серьезно приготовила кексы для нас с Совой?!

Андрей разглядывает бумажный пакетик, который Таня только что вручила моей племяннице, а Соня, как положено, сразу побежала всех угощать. В итоге раздала почти все.

Мне, как идиоту, хочется тупо лыбится в ответ.

Если бы не одно «но»: нахожу взглядом Туман, которая вытирает с Сониного носа остатки сахарной пудры и, наплевав на то, что ее атакует десяток любопытных взглядов, показывает ей язык.

Я запросто могу представить ее через пару лет: в том потертом необъятном джинсовом комбинезоне, который все-таки будет немного мал моей Тане, потому что «фантазия» дорисовывает заметный животик и походку вразвалку. И пустышки по всему дому, где у меня идеальный порядок. И погремушки, от которых у меня точно будет раскалываться голова. И плюшевого единорога, которого будет объезжать наш с малышкой ребенок.

В общем, я вляпался.

— Если ты на ней не женишься, - поддергивает Андрей, - то женюсь я. Милаха, с детьми ладит, на саблезубую стерву не похожа.

Врезать бы ему, но вырос же, балабол, почти с меня ростом.

И, наверное, все мысли о Тане написаны у меня на роже, потому что Андрей продолжает поддергивать:

— Готов давать Сову на стажировку. Не благодари.

Туманов меня точно угробит, когда узнает, что в ближайшем будущем я собираюсь заделать его любимой дочурке ребенка.

**********

Я поглядываю на часы, с ужасом осознавая, что нам торчать тут еще минимум час, а в моей голове созрела огромная и очень серьезная тема для разговора, который будет очень сложно отложить даже на шестьдесят минут. Сложно, но придется, потому что сыновий долг я уже отдал, и теперь остается выдержать общение с десятком родственников.

К тому времени, как меня выпускают из цепкой хватки пара теток по материнской линии, я замечаю, что Тани за столом уже нет. Нахожу взглядом брата: Соня с ним, и они тоже собираются уезжать.

— А где Таня? – спрашиваю Соню, и получаю указание пальцем в сторону двери.

Черт, что опять случилось? Оставил без присмотра на пятнадцать минут.

Таня действительно стоит на крыльце, неуклюже опирается на свои костыли и дрожит, как осиновый лист, потому что, как обычно, вышла без пальто. Быстро набрасываю на нее пиджак, притягиваю к себе, превращаясь в Точку опоры. Забираю дурацкие палки из ее рук, прислоняю к стенке и покрепче обнимаю в ответ. Почему-то кажется, что именно это ей сейчас нужнее, чем разговоры.

— Что случилось, Туман?

Она мотает головой по моей груди, с долгим вздохом поднимает плечи – и медленно, прожигая меня горячим дыханием сквозь рубашку, выдыхает.

— Придется сказать, Туман, мы договаривались, что секреты кончились.

Я осознаю, что какое-то время мне придется быть «ведущим» наших отношений, потому что, хоть в голове Тани достаточно мудрости не по ее возрасту, в некоторых вещах она до сих пор теряется и ведет себя как девчонка ее возраста: молчит, хмурится и иногда здорово себя накручивает.

— Есть вещи, о которых мужчинам нельзя говорить, - мне в солнечное сплетение громко шепчет она.

Мысленно перебираю в голове все, что знаю о женских секретах, но это все равно, что искать иголку в стоге сена. Так что придется разговорить малышку.

— После твоей неземной любви к улиткам, меня уже ничем не удивить.

Разговоры о слизняках всегда поднимают ей настроение. И в этот раз срабатывает: чувствую улыбку и Таня, наконец, задирает голову. Не плакала – уже хорошо. Когда у нее глаза на мокром месте, во мне просыпается необъяснимая кровожадность.

— Ладно, придется начать мне, - беру инициативу в свои руки. Лучше, конечно бы, дома, но ситуация сама подталкивает к разговору.

Я собираюсь сказать, что вижу с ней будущее. Не умею выбирать красивые слова, и не уверен, что они нужны. Натужный пафос – удел подростков, а у меня в голове вертятся совершенно определенные конкретные вещи, и перечислить их нужно простыми понятными словами. Только все равно горло предательски сжимается, потому что – черт! – мне тридцать два, а я ни разу не говорил женщине, что хочу с ней семью и детей. Тем более, когда этой женщине только-только исполнилось девятнадцать.

— Давай поженимся, Туман? – говорю одним махом, но теряю свои слова в ее выдохе.

— Я бы хотела такую же Сову, но с тобой!

Мы как два идиота смотрим друг на друга. В морозной тишине слышно, как падает снег, и пара пушистых хлопьев «садяться» Тане на нос, превращаясь в прозрачные капли. Малышка смешно морщится, когда они сползают ниже и щекочут губы.

— Согласен на Сову, когда закончишь учебу. – Сейчас хороший повод просто улыбнуться.

— Согласна замуж... вчера! – выстреливает Таня.

— Фигня вопрос, только я не в курсе, где в… - смотрю на часы, - в половине девятого вечера можно найти машину времени.