Секрет (СИ) - Страница 4

Таня Туманова. Туман.

— Мне девятнадцать, - говорит она строго, и на этот раз я уже полностью контролирую себя, удерживая взгляд на руке отца у нее на плече.

— Восемнадцать, - вставляет жена Туманова. Улыбается и говорит моей матери: - Дети. Они так стремятся приписать себе пару лет, чтобы быстрее повзрослеть.

Моя мать в ответ начинает вспоминать, как тяжело ей не отминусовать десяток собственных лет и еще что-то, но я уже не слышу. И с трудом улавливаю слова Нины у меня за плечом: кажется, она говорит, что пора отмечать Новый год, и я благодарен брату за то, что он врубает Обаятельного парня и организованно забирает женщин к праздничному столу. Остаюсь только я, Туманов и взгляд Тани через плечо Андрея, который, как удав, обвил вокруг ее шеи свою лапищу.

«Почти девятнадцать!» - читаю по ее губам, и мне ни фига не становится лучше.

— Она хорошая девочка, - говорит Туманов, - совершенно открытая и добродушная, но такой ребенок, что я до сих пор хочу отстреливать всех парней, которые подходят к моей Танюше ближе, чем на три метра.

«А я засовывал язык ей в рот», - мысленно отвечаю я.

— Ее брачным договором будешь заниматься ты, - он похлопывает меня по плечу. – Окажешь старику услугу? Не хочу, чтобы какой-то двуногий членоносец использовал мою девочку.

— Я тоже, - машинально вырывается из моего рта, потому что его слова вызывать в голове фантомный образ безликого мужика, который лапает Туман за задницу.

— Что? – переспрашивает Туманов, но в эту минуту жена зовет его откуда-то из недр дома, и я, наконец, остаюсь один.

Мне было бы морально легче, если бы ей было хотя бы двадцать.

Мне было бы морально легче, если бы тот мужик с лапами у нее на заднице, до сих пор не торчал у меня в голове, вместе с моей навязчивой мыслью оторвать эти руки самым негуманным способом.

И, конечно, легче всего было бы не думать о том, что у меня прорезалась слабость к бойким зеленоглазым малышкам. Но это настолько очевидно, что я понятия не имею, как выдержу семейные посиделки, где нас будет разделять пара метров праздничного стола – и буду держать руки при себе.

У меня уже два месяца не было женщины. Работа сжирает все свободное время, и на поиски подходящей замены для Славской не остается совсем ничего. Я не люблю ночные клубы, меня не впечатляют полуголые девицы в боевой раскраске индейцев на тропе войны, тем более мне совершенно не интересны эскортницы и проститутки. Я люблю женщин с мозгами и «долгоиграющие» отношения без обязательств, а не разовые гастроли в Отполированную долину.

И можно было бы списать интерес к малышке Тумановой на естественную реакцию организма в период воздержания. Но я с детского возраста не страдаю приступами самообмана, и привык давать адекватную оценку своим поступкам. Так что, объективно – мне понравился тот поцелуй. И мне хотелось продолжения.

Но, старина Клейман, ей восемнадцать.

Я люблю семейные праздники и когда за столом собираются старые друзья. Можно слушать байки из прошлого, старые шутки, истории о веселой молодости взрослых. Сколько себя помню, у нас в семье не было принято усаживать детей за отдельный стол. Просто при нас никто не распивал: ждали, пока детворе надоест слушать взрослые байки, и мы сами сбежим.

Новый год в компании бабули – это отдельный сорт удовольствия. Особенно, когда она и ее подружки начинают рассказывать о романтике своих лет. И я не чувствую себя старомодной, проводя время так, а не в клубе с кальяном и дурацкой музыкой, похожей на дуэт перфоратора и циркулярной пилы.

Но сейчас, хоть компания самая подходящая, мне невыносимо тяжело усидеть на месте.

Во-первых, потому, что Антон вернулся за стол позже всех и занял единственное свободное место - по правую руку от моей сестры. Во-вторых (оно же вытекает из первого), потому что теперь они сидят плечом к плечу, и большую часть времени заняты разговором друг с другом, напрочь игнорируя общую беседу. И еще есть «в-третьих»: я слишком хорошо знаю свою сестру, умею отличать ее вежливый интерес от настоящей симпатии. И то, как она поглядывает на Моего Мужчину – это не просто симпатия, это «ты должен быть моим» в чистом виде.

Ну почему?! Почему она не выберет того, другого? Он тоже красавчик, у него тоже голубые глаза и светлые волосы, и тот же рост, и почти такие же широкие плечи. Даже бородка есть, и еще…

Я мысленно вздыхаю, потому что не нужно бежать за тридевять земель, чтобы найти ответ. Он очевиден: Антон – это Антон. Он такой один на всем белом свете, и дело совсем не в цвете глаз.

Время тянется слишком медленно. Оно меня убивает.

В какой-то книге читала о средневековой пытке, когда человека привязывала под капающую ему на макушку воду и в конечном счете бедолага просто сходил с ума. Я чувствую себя так же: каждая улыбка Нины, каждый взгляд Антона в ее сторону. А я сижу на другом конце стола, между своей и его мамой, и чтобы не сойти с ума, делаю из салфеток журавликов.

Взрослая половина компании начинает громко смеяться, и Нина пользуется моментом: тянется к уху Антона, что-то ему говорит, он кивает в ответ. Он даже не притронулся к спиртному. И не притронулся ко мне – даже случайным взглядом.

Это какой-то кошмар.

Вспоминаю, что обещала позвонить бабуле, извиняюсь и сбегаю из-за стола.

Но и разговор не спасает, и даже час спустя, когда я пытаюсь сделать вид, что готовлю план по отвоеванию своей территории у собственной сестры, я все еще способна думать только о его поцелуе. Иду на кухню, беру из корзины с фруктами мандарин, уныло счищаю с него кожуру и прижимаюсь губами к душистому «боку». Закрываю глаза, вспоминаю настойчивый язык с железным шариком у себя во рту и снова превращаюсь в поплывшее желе.

Забираюсь ногами на табуретку, усаживаюсь на край стола и с тоской смотрю в окно. Мандаринка – это хорошо и вкусно, но губы Дыма – это просто фантастика. И если я срочно что-то не придумаю, то потеряю его навсегда. Тот взгляд в ответ на мой возраст был слишком очевидным и громким «Нет», чтобы надеяться на продолжение. А я нуждаюсь к нем так сильно, что хочется реветь белугой от одной только мысли, что сегодняшняя ночь закончится – и «нас» не случится.

Возможно, мне стоило бы стесняться своих желаний, но я хочу ими наслаждаться.

Ложусь спиной на стол, закрываю глаза, представляю, как обниму его ногами, прижмусь всем телом. Как медленно, пуговица за пуговицей, буду расстегивать его рубашку, проведу пальцами по твердой груди. И все те мышцы, которые я чувствовала даже через варежки, будут моими и только моими.

— Значит, Таня.

Я резко сажусь, только чудом не опрокинув корзину с фруктами.

В тусклом освещении пары ламп, тени делают лицо Моего Мужчины более резким и жестким, и мне приходится вцепится ладонями в столешницу, чтобы не потянуться к нему с немой просьбой разрешить прикоснуться к жесткой щетине на его лице. Уверена, это то, что сведет меня с ума. Первая стадия «Антонопомешательства».

У него в руках пустая бутылка из-под шампанского и мое буйное воображение – «Он хотел побыть со мной наедине!» - портит понимание того, что Дым здесь совсем не за этим.

С другой стороны – мы снова одни.

— Туман мне нравится больше, - отвечаю на вопрос, пока Антон убирает бутылку в мусорное ведро. – Мне будет девятнадцать через месяц.

— И? – он опирается бедрами на кухонную тумбу, скрещивает руки на груди.

Боже, у него такие руки! Такие плечи!

Я краснею и снова хочу плакать и смеяться одновременно. Сжимаю ноги до боли в коленях.

— Это значит, что я уже взрослая женщина, - развиваю свою мысль.

— Женщина? – Иронично выгибает бровь.

— Девственность не делает меня не-женщиной.

— Девственность, - повторяет Дым.

— Вы же Мой Мужчина, значит, должны это знать. – Никогда не понимала девушек, которые стесняются сказать своему мужчине, что он будет первым. Я горжусь тем, что буду принадлежать ему во всех смыслах этого слова. Ему и только ему.