Секрет государственной важности - Страница 21

– Мы и на вашу долю, Степан Митрофанович, возьмем… Сейчас самое время.

Курочкин, тараща со сна глаза, поскреб бок. «Вот беспокойные парни, выспаться не дадут. А мед? Черт с ним, с медом. Но если уж он сам просится в руки…»

– Валяйте, – разрешил Курочкин. – Вот посуда на мою долю. – Он вытащил из-под койки бидон. – Только быстрее обратно.

Он поворочался в тряпье, закрыл голову полушубком и снова захрапел.

Великанов, матрос Ломов и ороч осторожно, задами, обогнули поселок. Бидон плотника они спрятали в камнях. Пробравшись к реке, где стояла японская шхуна, повернули и берегом углубились в тайгу. Чуть повыше река бурлила между толстыми стволами поваленных бурей деревьев. Здесь, на отмелях, скопилось много мелкого плотного песка; на нем хорошо отпечатались кабаньи следы.

Встречались деревья с засохшими вершинами, дважды пересекли лосиную тропу. Речные берега заросли шиповником, боярышником, бузиной; вглубь шел настоящий таежный лес. Корейский кедр рос вперемежку с монгольским дубом, ясенем и березой. Под ногами шелестел высокий папоротник.

Многие деревья выглядели необычно. Древнее оледенение не коснулось Приморья, и некоторые растения, жившие на земле миллионы лет назад, сохранились здесь во всем своеобразии. Путникам встречался мелкохвойный тис, называемый красным деревом, высокие стройные деревья амурского бархата с пробковой корой. На огромных деревьях со сложноперистыми листьями виднелись зеленые шарики. Это маньчжурский орех – двоюродный брат грецкого. Стволы многих деревьев обвивала лиана шизандра. Ее белые цветы прекрасно пахли. Кора шизандры, если ее растереть, отдавала лимоном. В Приморье ее называют китайским лимонником. В зарослях папоротника, может быть, рядом, под ногами, прятался таинственный корень жизни – женьшень.

На склоны горы – все чаще поваленные, могучие дубовые деревья. Они лежали здесь, наверно, давно, так как успели основательно подгнить. Федю удивило: как же так, человек срубил ценный дуб и бросил?

– Манза деревья руби, – сказал Намунка, заметив недоумение юноши. – Гриб собирай другой год, потом деревья кидай… Шибко плохой люди.

Федя вспомнил лесника, отца Тани. Он рассказывал, как китайцы в погоне за грибом, растущим на гниющих дубовых стволах, безжалостно уничтожали таежных великанов.

На срубленном дереве через год образуются слизистые наросты. Их срезали, сушили и продавали. В Китае сушеные дубовые грибы считаются лакомым блюдом и дорого ценятся. Хищный промысел нанес немалый ущерб Уссурийским лесам…

«Неужели солдаты шли лесом? – размышлял, шагая за орочем, Федя. – Если на склад – то он должен быть где-то в селе; если против партизан – вряд ли в такой чащобе найдут. Непонятно. И разве здесь можно проехать на телегах? Не ошибся ли старик?»

Намунка уверенно вел приятелей. Он прекрасно знал, где спрятаны тюки, выгруженные с небольшой шхуны, совсем недавно побывавшей в бухте. Ороч считал, что солдаты шли туда; куда же еще? Кругом тайга сейчас, он знал, безлюдна. Дорогу путникам иногда перекрывали сплошные заросли, переплетенные лимонником с пестрой листвой и диким виноградом. Тогда Ломов выходил вперед с топором и с большим усердием рубил лианы и ветви, а Федя думал: «Тут солдаты за десять шагов не увидят партизан, а подобраться к ним втихую совсем нельзя».

В одном месте, где помельче, перешли реку вброд. От сплошной листвы над головами было сумеречно, словно и не всходило солнце.

Проводник-ороч всю дорогу молчал. Он был немного смешон в высокой войлочной шляпе и с длинной седой косой.

– Два раза ближе, чем солдаты ходи, – сказал старик, заметив, что друзей стали покидать силы, – осталось мала-мала.

Вот тайга поредела, снова показалось солнце. Встретилась лужайка с огромными мшистыми скалами. Дорога пошла на подъем, рубахи парней потемнели от пота.

Федя и Ломов выбились из сил и, как по команде, повалились на траву.

– Отдохнем, – простонал Великанов.

Намунка, закурив от огнива, сказал:

– Твоя хочу смотреть, что солдаты делай, отдыхай не могу. – Он показал на солнце. – Его отдыхай нету.

Ни Федя, ни Сергей не пошевелились.

Намунка потряс бородкой. Что-то бурча под нос, он вынул нож и, протянув свесившуюся с дуба лиану, срезал продолговатый кусок коры. Потом он разделил ее пополам и сказал спутникам:

– Его кушай надо – шибко хорошо. Большой сила давай, отдыхай не надо… Кусай, кусай, потом проглоти. Федя посмотрел на Ломова и взял кожицу.

– Спасибо, – сказал он орочу.

Он читал и однажды даже слушал замечательного исследователя Уссурийской тайги Арсеньева. Запали в память его слова о трогательной, детской честности, о гостеприимстве орочей. Нет, Намунка попусту болтать не будет. Федя сунул в рот кору-лимонник. Ему последовал и Ломов.

Старый ороч улыбался, причмокивал губами и приговаривал:

– Так, так. Хорошо, хорошо. – Он не дал приятелям разлеживаться.

Через несколько минут все снова двинулись сквозь заросли. Лимонник придал бодрости морякам.

По пути Намунка облюбовал молодую лиственницу с тонким и ровным стволом, молча взял у Ломова топор и двумя-тремя ударами свалил ее, очистил от ветвей. Получилась жердь в три человеческих роста. С жердью на плече он и прошел остальную дорогу.

А подъем все круче. Среди зелени – все чаще пролысины известняка.

Одолев еще одну цепкую заросль шиповника, исцарапав лицо и руки, остановились у ребристого желтоватого камня, ничем вроде не отличавшегося от попадавшихся раньше.

Намунка сбросил жердь с плеча.

– Отдыхай хочу, кушай хочу, – сказал он и стал собирать сухие листья и ветки.

Моряки охотно ему помогали.

– Ружье староста забирай, котомка забирай – плохой люди, – бормотал Намунка, – чего в лесу могу без ружья делай?

Костер быстро разгорелся. Ломов развязал мешок с немудреным харчем.

– Чайку бы, – протянул он, похлопывая крышкой чайника, – заварка есть, да водица далеко.

– Почему далеко? – отозвался старик. – Помогай надо, – сказал он, взявшись за камень, – сюда толкай.

Налегли втроем и сдвинули камень в сторону. За ним оказался пролом – только-только пролезть человеку. Федя понял, в утробе горы – пещера.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru