Секрет государственной важности - Страница 20

– Контрабандой рыбу ловят, – догадался Ломов. – Японцы.

Он оказался прав. Когда проходили мимо, увидели на палубе шхуны их настороженные лица.

– И флага нет, пираты! – возмущался Великанов. – Как у себя дома пристроились.

– При таком правительстве, – зло сплюнул Ломов, – они с нас последние штаны снимут, и все по закону, слова не скажи. Когда у нас в Приморье крепкая власть будет? Недаром говорится: если изба без запора, то и свинья в ней бродит.

– Есть такая власть! – горячо откликнулся Великанов. – Советы. Разве большевики дали бы грабить? Да ни в жизнь!

Ломов внимательно посмотрел на нового приятеля.

Для приемки воды Бескрылов поставил кунгасы выше по реке, рядом со шхуной, а сам ушел за другой парой на «Синий тюлень».

Моряки быстро наладили пожарный брандспойт, и пресная вода, прозрачная и холодная, полилась в баржи.

Качали по четыре человека, меняясь каждые пятнадцать минут. Сменившись, Федя и матрос Ломов сошли на берег и отправились к японской шхуне. Палуба вся была в чешуе. Кое-где валялись большие рыбины. Березки уже поникли ветками, будто жаловались.

– Чего нужна? – на ломаном русском языке спросил коротконогий японец в соломенной обуви. – Водка!.. С-с-с… Хо-росо. Пошел прочь!

– Это наша земля, – ответил Федя, – где хочу, там и буду стоять… Березы сколько испортили!

– Скоро японская станет. – Солдат показал большие зубы. – Вся берега наша, море наша, Камчатка наша и березка наша.

Какое русское сердце могло вынести это спокойно!

– Вот ваша! – Ломов показал японцу кукиш. – А ну, вали отсюда. Я сейчас ваши веревки… – Он вытащил нож и хотел перерезать швартовые концы.

Японец что-то крикнул. На палубе шхуны мгновенно скопились люди. «Сколько у них тут народу!» – успел подумать Федя.

Из рубки выбежал японец в морской фуражке с винтовкой, клацая на ходу затвором.

– Наша стреляй буду! – крикнул большезубый. – Уходи прочь!

– Брось, Серега, – удержал Великанов за рукав приятеля. – И вправду пристрелит. – Дрожа от негодования, он медленно выговаривал слова, стараясь не глядеть на шхуну. – Заступиться за нас некому.

Горькую обиду почувствовали моряки: нашу рыбу ловят и в нас же стрелять…

– Заплатите за все: и за рыбу, и за березки! – белый от гнева, кричал Ломов.

Федя и раньше слыхал о грубом произволе японцев. Но рассказы других никогда так не убеждают, как собственные глаза. И вот теперь он увидел, и страшный гнев охватил его.

Как-то само собой случилось, что Великанов и Сергей Ломов дали друг другу слово отомстить. Они решили всеми силами помогать партизанам, бороться с японской военщиной и белогвардейцами. «Уничтожим на пароходе карателей!» – чуть было не сорвалось с Фединых губ, но какая-то сила удержала его. Нет, он не имеет права все доверить Ломову – это не личная тайна. Однако матрос ему нравился. Федя внимательно посмотрел на него: простое лицо, широко расставленные синие, доверчивые глаза.

– Будем друзьями, Сергей, – предложил Великанов, протягивая руку, – и в радости и в горе.

Ломов с готовностью крепко пожал ее.

– Наша смена подходит, – посмотрев на часы, заторопился он и вдруг неожиданно сказал: – Слушай, Федор, спасем старика ороча, выкрадем из амбара… Я смотрел, стены там не крепкие, еле дышат.

– Согласен, сам хотел предложить, – обрадовался Федор.

На том и порешили.

Моряки работали на водозаборе босиком, с подвернутыми штанами. Ни один час не пропал даром: пока на реке наливалась одна пара кунгасов, вторую откачивали в пароходные цистерны.

В бухте было совсем тихо, кунгасы ходили с полным грузом, едва не черпая бортами морской рассол.

После полудня похолодало. Стоять по колено в речной воде стало зябко. Федя не почувствовал брезгливости, когда плотник Курочкин, побывав на берегу, уселся на мокрый борт кунгаса и споласкивал от песка ноги с уродливыми пальцами. Ноги у всех сделались стерильно чистыми.

Наконец старпом дал желанную команду: работу прекратить. Катерок еще раз сбегал к пароходу и отбуксировал опорожненные кунгасы к поселку, где высадились солдаты поручика Сыротестова.

Вечерело. Синий край моря, розоватое небо. Даже каменистый мыс выглядит приветливо. Водная синь, желтый песок, темная зелень леса. Яркие краски, резкие контрасты – будто на цветной открытке… Солнце опустилось пониже, и море вдруг изменило цвет на серебристо-розовый, а мыс потемнел, стал лиловым. Прошло небольшое суденышко; за ним потянулся темный след, точно корабль содрал с моря серебряную корочку. После заката Федя и Ломов приступили к осуществлению своего плана. Топором они почти бесшумно оторвали две доски от задней стенки сарая. Прислушались – в сарае было тихо.

Забравшись внутрь, Великанов включил фонарик. Ороч неподвижно сидел на корточках в углу. Прежде всего Федя перерезал веревки на руках старика.

– Здравствуй, – сказал ороч, вставая и протягивая затекшую руку. – Зачем пришел?

– Мы пришли тебя освободить, – сказал Федя. – Когда вернется офицер, худо будет: расстреляют.

Морщинистое лицо ороча осталось неподвижным.

– Моя разбойника нет, – отвечал он, помолчав. – Моя на охоту ходи, рыбу лови, воровать нет.

Ломов предложил орочу табаку. Старик несколько оживился, зарядил длинную трубку.

– Спасибо, шибко кури хочу, – сказал он, выпустив облако дыма.

– Почему староста назвал тебя большевиком? – спросил матрос.

– Я нет большевичка, – так же ровно ответил ороч. – Моя партизанам дорогу показывай, к морю через сопку ходи… Староста шибко сердитый, партизан совсем люби нет.

– А что здесь партизаны делали? – спросил Федя.

– Большой лодка на берегу бери, хозяина не спроси. Русский доктор надо. Без доктора много люди в лесу пропади есть…

– Понятно. – Федя и Ломов переглянулись. – А звать тебя как?

– Николай Григорьевич Намунка, – с достоинством ответил ороч. – Царь медаль подари, моя много люди спаси есть. – Он вытащил из-за пазухи золотую орленую медаль на черном шнурке. – Я нет большевичка.

– А что, большевики разве плохие люди? – с некоторой досадой сказал Федя.

– Моя нет большевичка, – еще раз повторил старик, попыхивая трубкой. – Моя русскому попу присягу давай.

– Ну ладно, все равно тебе уходить надо. Сюда пролазь, – показал матрос.

– Ночью куда пойду, ночью в тайге ходи нет, – ответил старик не шевельнувшись.

У Великанова давно засела мысль: куда повел Сыротестов свой отряд? Федя знал, что с берега должны привезти шерсть. Это ни для кого не было секретом. Но какое-то внутреннее чувство заставляло его задумываться. «А может быть, солдаты совсем не за шерстью поехали? Почему у всех винтовки? – снова и снова спрашивал он себя. – Для того чтобы грузить шерсть, разве нужны винтовки? Вдруг отряд повели против партизан, а я здесь сижу спокойно. Разве этого не может быть? Может», – ответил сам себе Федя.

– Слушай, ты можешь нам дорогу показать, куда солдаты с парохода пошли? – вдруг спросил он ороча.

Федя решил действовать.

Если солдаты пошли искать партизан, надо постараться предупредить. Про партизан он смолчал, а насчет шерсти сказал и Намунке.

– Ночью ходи нет, – повторил старик, – солнце свети – могу. Моя знай, куда солдаты ходи. Моя раньше здесь живи. Староверка приходи выгоняй…

…Судовой плотник Степан Курочкин был старшим на баржах. Он отвечал за правильную погрузку, за отлив воды из-под настила – вообще за все морские дела. Старпом приказал ему находиться на берегу, пока не доставят груз. Сейчас Курочкин, напробовавшись староверского самогона, сладко спал в кормовом закутке кунгаса.

Еще до восхода солнца Федя растолкал плотника.

– Чего тебе, – бормотал Курочкин, протирая паза, – в такую рань? – Он вынул из поясного кармана вороненые большие часы. – Четыре; поручик говорил, груз только к вечеру приволокут.

– Мы с Сергеем в деревню хотим сбегать… за медом. Нипочем, говорят, там мед. У Сергея родня в деревне.

– Ну?