Секрет государственной важности - Страница 13
«Ты будешь скользить на волосок от гибели, – сказал ему большевик Василий Руденко на прощание. – Будь осторожен, но если припрет – иди на все, не прощай никому… Они же не прощают». И он передал Феде видавший виды наган с потертыми щеками деревянной ручки.
Федя теперь вспомнил книгу Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан». Как там просто получилось: чтобы сбить с курса корабль, положили топор под магнитный компас, стрелка резко отклонилась, и корабль пошел вместо Америки к Африке…
Попробуй-ка на самом деле так сделать! На «Синем тюлене», как и на других пароходах, вахтенный помощник каждые полчаса сверяет показания главного компаса на верхнем мостике и путевого, по которому правил рулевой. Конечно, можно попытаться вывести из строя оба компаса, но это уже сложнее, и все равно почти сразу разоблачат. Здесь не пятнадцатилетний капитан, тут непрерывно стоит бдительная вахта и действовать надо по-иному.
Сидя на раскладушке, Великанов думал, вздыхал. Длинный день подходил к концу, и он вспомнил свою каюту. И фотографию над изголовьем… Он улыбнулся. Ложась спать и просыпаясь, он тихонько говорил девушке с тугими косами: «Спокойной ночи, Танечка», «Доброе утро, Танечка»… Федя знал ее давно, с малых лет.
Они вместе жили в Императорской гавани, потом оба учились во Владивостоке, мечтали о новой жизни, спорили, ходили в театр.
В мореходном училище Великанов услышал сентиментальную морскую песенку.Она и Тане понравилась. В свободную минуту, глядя на фотографию, Федя напевал:
Окончив гимназию, Таня уехала домой, в Императорскую. А Федя продолжал учиться в мореходке и твердо знал, что они скоро снова увидятся.
Квакающий голос японского офицера привлек внимание Великанова. Он подвинулся к окошку буфета
– Куда, зачем вы решили повернуть,Оскар Казимирович? – спрашивал черноволосый японец, сидевший в дальнем конце стола.
– В первую удобную бухту, господин Тадзима, – уклонился капитан, прихлебывая чай – Мне нужна пресная вода. Вы чувствуете, чай чуть-чуть солоноват. Хе-хе, механики, как всегда, перепутали клапана, подмешалась морская вода… Пользуясь случаем, поручик Сыротестов хочет взять кое-какой груз – шерсть для валенок.
– Ах, вы имеете в этой бухте свой склад? – не отставал японец, улыбаясь и показывая зубы и бледные десны.
– Спросите у поручика. Я не интересовался подробностями. Я, господа, только извозчик Мне говорят: «Поехали!» – я еду. Мне говорят: «Стоп!» – я останавливаюсь… Тпру! – неожиданно произнес капитан и сделал руками жест, словно натягивая вожжи. – Конечно, если надо напоить свою лошадку, хе-хе, тут ничего не поделаешь.
Услышав о непредвиденном заходе в первую же бухту, Федя испытал истинное удовлетворение. Насчет воды капитан сказал правду. Великанов-то это хорошо знал: это он подмешал морскую воду. Он, Федя, вмешался в жизнь большого парохода, управляемого чужими, и теперь они вынуждены тратить время на приемку пресной воды. Вот только что за дела у поручика на берегу?
Федя посмотрел на Сыротестова. Разъевшийся и румяный, поручик напоминал приказчика модного магазина, позванивал шпорой и внимательно изучал потолок кают-компании. Он считал, что ему повезло. Не пришлось открывать все карты Оскару Казимировичу. Когда капитан попросил разрешения зайти в бухту Орлиную для пополнения запасов воды, он разрешил – вот и все. Ну, а уж если попали в эту бухту, то и он, Сыротестов, кстати заберет там и свой груз. Все получилось само собой. Поручик покрутил свои усики колечком. Он был очень доволен.
Мадам Веретягина бесцельно расставляла и переставляла на столе деревянные бочоночки лото. Капитан Тадзима украдкой взглянул на русского офицера, прекратил расспросы и, видимо, углубился в какие-то свои приятные размышления.
Американец Томас Фостер перелистывал молитвенник, и руки его, как всегда, немного дрожали. Проповедник был изрядно под градусом.
Слегка покачивало. Две медные керосиновые лампы, надраенные до блеска, шевелились над столом. Они висели на всякий случай, если с электричеством что-нибудь случится. На ламповой меди, как крошечные солнца, сияли белые колпачки плафонов.
Молчание затянулось и стало тягостным.
Веретягина поднялась, резко отодвинув деревяшки. Подойдя к иллюминатору, она раскрыла шторки и стала пристально вглядываться в ночной мрак.
По трапу простучали чьи-то сапоги
– Разрешите, господин капитан, – сказал матрос, появляясь в дверях. – Свет мешает смотреть вперед. Берег близко. Николай Иванович просил…
– Хорошо, хорошо, – машинально помешивая в стакане серебряной ложечкой, кивнул Гроссе. – Лидия Сергеевна, дорогая, закройте шторку… Вахтенные на мостике ничего не видят.
– Николай Иванович просил вам передать, – сказал матрос, – с востока несет туман.
– Хорошо, хорошо, – кивнул Гроссе.
Матрос ушел.
– Мне так страшно, – поежилась Лидия Сергеевна, задернув занавеску. – Там совершенная темнота, и под нами целая верста воды. Темнота давит на меня, как крышка гроба. Ужас, ужас… Вы говорите – туман, а я перестала понимать, где у нас туман, а где мрак отчаяния.
– Под нами три версты соленой воды, – поправил капитан, любивший во всем точность.
Все молчали.
– Вы знаете, конечно, поэму Кольриджа «Старый моряк», – продолжала мадам Веретягина. – Дайте папироску, господа… Матрос убил альбатроса, и вот команда видит, как на горизонте появляется корабль-призрак. Я напомню несколько строк. – И она перешла на речитатив. Голос ее, чуть сипловатый, был бы все же, пожалуй, даже приятен, если бы не нотки истеричности.
Это смерть и дьявол, – пояснила Лидия Сергеевна. – Они наказывают матроса.
Она глубоко затянулась; пуская дым, забавно выпячивала нижнюю губу.
– Что это вы, дорогая, пугаете нас на ночь глядя, – поморщился капитан.
Маленький Оскар Казимирович был суеверен. И любил порисоваться перед дамами. Он всячески старался казаться побольше ростом: носил высокую фуражку, сапоги с высокими каблуками. Однако это почти не помогало, женщины не обращали на него внимания. И трубку с длинным прямым мундштуком он стал курить для солидности. О, женщины! Но эта какая-то странная…
А мадам Веретягина продолжала декламировать:
Господа, мне по ночам чудится заупокойный звон. Во сне я вижу ужасы, ужасы. Мое тело раздирают раскаленные железные когти… Разве можно жить после всего, что произошло… Гибнет цивилизация. Гибнет мир.
– Не волнуйтесь, друг мой, – мягко сказал поручик Сыротестов, слегка картавя. Он подошел, тронул женщину за плечо. – Все пройдет, вы еще будете счастливы.
Капитан посмотрел на них, допил чай, пожелал всем спокойной ночи и ушел отдохнуть перед хлопотным утром.
Капитан Тадзима отправился к себе наслаждаться одиночеством. Проповедник Томас Фостер, поручик и Лидия Сергеевна вышли вместе. Они долго сидели втроем по ночам за виски и картами или трясли кости в кожаном стакане.