Секира света - Страница 35

— Хаа! — взревел Фалко и уже собрался было броситься вперед. Конан схватил его за плечо и остановил рывком.

— Болван! — рявкнул он. — Будем биться спина к спине, так мы сможем больше их убить.

Стрелы Дарис впились в двоих или троих, нанеся им серьезные раны, но по большей части они либо вонзались в щиты, либо вообще пролетали мимо цели. Когда враги подошли совсем близко, она выронила лук, взяла в левую руку пояс и извлекла из ножен кинжал. Фалко вызывающе рассек саблей воздух. Конан ждал молча.

Первый негр набросился на него, замахиваясь металлическим шаром на цепи. Свистнула секира. Она раздробила дерево и кожу щита, которым прикрывался нападающий, и вонзилась в шею. Тело негра рухнуло.

— Бэлит! Бэлит! — кричал Конан. Это был его боевой клич. На этот раз секира выбила у противника короткий меч из руки. Уголком глаза Конан видел, как Дарис вонзает свой кинжал кому-то в руку, как Фалко отрубил чью-то ногу. И непроизвольно испустил Конан боевой клич, который слышал на пиратской галере:

— Ваконга мутузи! Бэлит! Бэлит!

Предводитель отскочил назад на несколько шагов, и воздух, казалось, содрогнулся от дикого воя. В тот же миг его люди тоже отступили. Стоя неподвижно над обезглавленным телом и держа в руке секиру, с которой капала кровь, Конан мрачно подумал, что его слабые надежды, похоже, оправдываются. Хотя его маленький отряд был все еще окружен, но враги отступили на добрые восемь футов, и хотя негры сверкали глазами весьма недружелюбно, они не решались подходить ближе. Возможно, их предводитель усмотрел, что трое невольников не стоят таких больших потерь, какие их, как он теперь понял, ожидают, и лучше будет дать противнику уйти.

Дородный чернокожий предводитель подбежал ближе и остановился прямо перед киммерийцем. Он что-то произнес.

— Я не понимаю твоего языка, — объявил Конан на стигийском, хотя и этот язык был ему едва знаком.

— Этот знаешь? — спросил его чужак на хайборийском жаргоне моряков.

Сердце Конана забилось быстрее.

— Да, — ответил он на том же языке. — Послушай, мы готовы забыть, что вы на нас напали, и идти дальше своей дорогой в мире и покое.

— Ты выкрикнул одно имя, — задумчиво проговорил чернокожий и произнес слова племени суда. — Ты знаешь, что они означают?

— Не вполне.

Тот усмехнулся, и его двойной подбородок затрясся.

— Я бы перевел их примерно так: «Будь проклята смерть! На битву!» — Он снова стал серьезным. — Но меня интересует имя, которое ты кричал. Произнеси его еще раз и скажи мне, кто его носит.

Одно мгновение Конан злился на этот приказной тон, но, возможно, будет полезнее подчиниться.

В его ответе прозвучала гордость:

— Я назвал имя Бэлит, потому что я ее муж. Она дочь Хоакима из Шема, которого субанцы называли Бангулу.

Радость и почтительность сделали жирное лицо чернокожего почти привлекательным.

— А я Сакумба, который хорошо знал Бангулу и качал на коленях маленькую Бэлит, — сказал чернокожий. — Добро пожаловать!

Он выронил свое копье, шагнул вперед и радостно заключил Конана в свои объятия.

Бесчисленные звезды величаво сверкали над уединенной Тайей. Треск костра заглушал журчание текущего неподалеку ручейка. Едкий дым поднимался кверху, желто-красные отблески мелькали на скрещенных ногах людей, сидящих вокруг костра.

Как и на корабле, субанцы показали себя людьми незлопамятными и не пытались мстить за своих погибших и раненых — последние, по счастью, не получили слишком серьезных повреждений. Шумно и сердечно предлагали они своим новым друзьям кров, еду и остатки кислого вина. Они теснились вокруг путешественников, чтобы не упустить ни одного сказанного ими слова, хотя никто, кроме их предводителя, не понимал толком хайборийский жаргон. Поэтому предводитель время от времени переводил слушателям очередную порцию услышанного, причем явно более живописно, чем те ему рассказывали.

— Да, — начал свой рассказ Сакумба, — плохие настали годы для нас, когда стигийцы нас выследили. Мы были ослаблены постоянными нападениями соседних племен. Бэлит и ее морские бродяги облегчали нам жизнь, ибо из той добычи, что они приносили домой, мы могли нанимать воинов с юга, чтобы они защищали нас. И все равно мы были уже далеко не те, как во времена Бангулу. Я, имевший много коров, и посевов, и жен, превратился в бедного бродягу, который вечно ищет средств к жизни. Я, конечно, подумывал примкнуть к Бэлит, но мне постоянно приходит на ум воспоминание о том, как легко я могу начать страдать от морской болезни. Поэтому я собрал вокруг себя этих парней, и мы пустились в дорогу — торговать. С нашего побережья мы везли с собой преимущественно соль, потому что ничего другого нам больше не оставалось. Мы меняли ее на слоновую кость, перья, редкие сорта древесины и тому подобное. В Кешане мы выторговали железные вещи, украшения, мази и коренья — да и вьючных животных не позабыли. — Он поднял бурдюк с вином, наполнил рот, рыгнул и передал бурдюк дальше по кругу. — Вместо того чтобы вернуться назад той же дорогой, я решил пройти горами, потому что мы узнали, что в юго-восточной Стигии начались всякие затруднения. Я счел возможным извлечь немножко выгоды из бедного честного люда, обитающего здесь.

— То есть продать их в рабство, — бросил Конан.

— И это тоже, если представится возможность, — невозмутимо ответил Сакумба. — Мы уже не раз по дороге приобретали пару рабов, чтобы потом перепродать их немного дальше и чуть подороже. В любом случае, что касается здешних мест, сказал я сам себе, стигийцы не так уж контролируют здешнюю торговлю. Кто знает, может быть, где-нибудь здесь лежит большой мешок с деньгами, который только и ждет нового хозяина. — Он глубоко вздохнул. — Но до сих пор мы видели только безотрадную пустошь. Так что вы не можете поставить мне в упрек, что я захотел привести на рынок троих молодых, здоровых людей. Но я очень рад, что вышло так, как вышло. — Он крепко хлопнул киммерийца по спине. — Каждый друг Бэлит — мой друг. А ты говоришь, что ты ее муж? Хо, хо, не будь я для девочки чем-то вроде дедушки, я бы ее приревновал.

Конан посерьезнел.

— Вам лучше будет утром повернуть назад и пойти через перевал дорогой на Кешан, — посоветовал он Сакумбе. — Эта страна живет в горчайшей нужде. Она не только страдает под гнетом еще худшей тирании и находится сейчас в состоянии войны, здесь еще во всю орудует мерзкое чародейство.

— Что-о? — Сакумба взволновался.

— Ты же слышал, что я рассказывал. Не думаю, что колдуны так просто откажутся от своего.

Сакумба нахмурил лоб, снова рыгнул и пробормотал:.

— Мы должны посовещаться.

Он указал на одного из своих людей, сидевшего напротив. Хотя тот был намного моложе, все же он был старше остальных, поджарый, с суровыми чертами и мрачными глазами. Шрамы складывались в причудливый узор на его лице.

— Гонга — знахарь, медикус, — пояснил Сакумба. — Не такой могучий, как Кемоку, его учитель дома, нет, далеко не такой. Он немного понимает в колдовстве. Он не старый, не болезненный. Я решил: будет полезно взять кого-то, кто хоть немного соображает в колдовских делах. Я обговорю с ним.

Пока оба они беседовали на субанском, Конан негромко переводил на стигийский все, что он только что узнал, для Дарис, и Фалко.

— Правила чести требуют, чтобы я посоветовал им повернуть назад, — заключил он. — Но у меня такое чувство, что эти ребята были бы нам очень полезными союзниками, если бы удалось их завербовать. Попытаться?

Девушка кивнула:

— Почему бы нет? Моему отцу пригодилось бы каждое копье. Я не говорю уже о моей стране.

С широкой улыбкой Фалко добавил:

— И разве не здорово будет, если трое беглецов вернутся с огромным отрядом?

Спустя некоторое время Сакумба повернулся к Конану:

— Против могучих чародеев Черного Круга Гонга ничего не сможет предпринять, Кемоку — и тот не смог бы, так он говорит. Но против небольшого колдовства он может нас защитить. От того, что используют кушиты и которое с ними вместе проникло на север, в Стигию. Прежде всего следует остерегаться магии тела.