Сегодня и вчера. Книга стихов - Страница 1
Изменить размер шрифта:
Борис Слуцкий
Сегодня и вчера. Книга стихов
Человек
Человек
То не станция Бологое —
Полпути от Москвы к Ленинграду, —
У людей положенье другое —
Полпути от пустыни к саду.
Полдороги от тесного мира,
Что зовется атом и клетка,
До бескрайного мира, где сиро,
Безвоздушно, мглисто и редко.
Человек — такой перекресток,
То простое и непростое,
Где пароль, рожденный на звездах,
Отзовется немедля в протоне.
Очень слабый. Сильнее сильных.
Очень малый. Очень великий.
Нет, недаром в глазах его синих
Отразились звездные лики.
Пшеница сушится на шоссе
Пшеница сушится на шоссе!
Она пришла как большая вода.
Она как большая война наступила.
Она как большая орда обступила,
Обстала деревни и города.
Счастье неотложное, как беда.
Пшеница сушится на шоссе!
Ее для амбаров слишком много.
Для зерносушилок слишком много.
Так сыпь ее,
вали на дорогу,
На прокаленную солнцем дорогу.
Она нужна для всеобщей сытости
И не должна погибать от сырости.
И вот через шоссе Симферопольское
Нету ни проезда, ни пропуска
Ни для начальства,
Ни для посольства,
Ни для обычных такси.
Покуда не высохнет пшеница под солнцем,
Не пустят — хоть не проси!
Пшеница сушится на шоссе!
Двадцать километров зерном завалены.
За поворотом река зерна.
А на повороте
от солнца разваренный
Генерал.
Чтоб не видели, как сохнет она.
Крут и прям генеральский норов —
Все машины шлет в объезд.
Без объяснений, без разговоров —
Подальше
от крытых пшеницею мест.
Я зерна на шоссе не видал.
Мне рассказали другие поэты:
Мол, вот пшеница, вот генерал.
Да вот неудобно писать про это.
Мне удобно про это писать,
Потому что пшеницу нужно спасать.
Когда привалит в грядущем году
Счастье, которое я жду, —
Пшеница, похожая на вторжение,
Похожее на половодье зерно, —
Оно должно быть помещено.
Стройте заранее помещения!
Слава
Газета пришла — про соседа:
Портрет и просторный «подвал».
Недаром он думал про это,
Надежды нам всем подавал.
И вот в непросторном подвале,
В котором прописан сосед,
Где только сейчас пировали,
Сереет холодный рассвет.
На чайном пластмассовом блюдце
Плашмя прилегла колбаса.
За окнами льются и льются
Невидимые небеса.
Мы снова газету читаем,
В глаза мы друг другу глядим,
И пользу народа считаем,
И льгот для себя не хотим.
Недаром на солнце он высох,
Сосед мой.
Недаром старел.
Он искру горячую высек,
Людей осветил, обогрел.
А слава — совсем не заплата
На рубище ветхом глупца
И даже не наша зарплата,
Заплаченная до конца.
А слава совсем не спесива.
Она не горда, а добра,
Как это людское спасибо,
Гремевшее здесь до утра.
Кадры — есть!
Кадры — есть! Есть, говорю, кадры.
Люди толпами ходят.
Надо выдумать страшную кару
Для тех, кто их не находит.
Люди — ракету изобрели.
Человечество — до Луны достало.
Не может быть, чтоб для Земли
Людей не хватало.
Как ни плотна пелена огня,
Какая ни канонада,
Встает человек: «Пошлите меня!»
Надо — значит надо!
Люди, как звезды,
восходят затемно
И озаряют любую тьму.
Надо их уважать обязательно
И не давать обижать никому.
В сорок лет
Ночной снегопад еще не примят
Утренней тропкой — до электрички.
Сотрясая мост через речку,
Редкие поезда гремят.
Белым-бело не от солнца — от снега.
Светло не от утра — светло от луны.
И жизнь предо мной — раскрытая книга
В читальном зале земной тишины.
И сорок лет,
те, что прошли,
И те года, что еще придут,
Летят поземкой вдоль земли,
Покуда бредешь, ветерком продут.
Не хочешь отдыха и ночлега,
А только — шагать вдоль тишины,
Покуда бело не от солнца — от снега,
Светло не от утра — светло от луны.