Седобные сказки - Страница 2

В общем, красная макаронина толкнула бабу Марфу в смятый бок. А он у неё болел, когда погода менялась или давление подскакивало, и бабушка в такие моменты тихонько шуршала пакетом, устраиваясь поудобнее.

– Слышь, ты, рыжая, полегче. Не одна тут, – буркнула баба Марфа. Конечно, баба Марфа сказала не очень вежливо. Но у неё была тяжёлая жизнь, и в той жизни все так разговаривали. Хотя и толкаться тоже невежливо.

– Я не рыжая, а цвета спелого томата, – взвизгнула от возмущения макаронина. – И почему мы лежим на одной полке с макаронами из другой ценовой категории? – обратилась она к своей соседке.

Та согласно закивала.

– Да грош тебе цена, – буркнула баба Марфа.

Стеша по её голосу поняла, что лапша начинала сердиться. Но красная макаронина не знала бабу Марфу так хорошо, как Стеша, и продолжала возмущаться на всю полку.

– А вот и неправда. Вы, между прочим, хоть и стоите в два раза меньше, а вас всё равно не берут. А меня – дорогую – выберут. Вот увидите. Прямо завтра. Нет, ещё сегодня.

– И съедят тебя, такую кралю, и не поперхнутся. А вот ты попробуй с моё полежи. Уже третий год пошёл, как непригодна к употреблению.

Спагеттина Стеша удивилась – она была уверена, что баба Марфа поставит эту крашенную помидорами выскочку на место. Но старая лапша говорила спокойно и даже грустно. И от этого Стеше стала ещё больше неприятна красная макаронина. Баба Марфа хотела ещё что-то сказать, но закашлялась. Когда в магазине поставили кондиционеры, лапша стала часто простужаться и кашлять. А старые макароны, как и люди, болеют долго и тяжело.

На следующее утро красная макаронина проснулась от резкого толчка. А раз толкнули её, то она толкнула бабу Марфу и Стешу.

– Ну что, горемычная, чтоб тебе пусто было, – пробурчала баба Марфа. Хотя она не спала: бессонница, вот ведь напасть. Сон не идёт. В пять утра проснулась, и даже этикетки не помогают. Баба Марфа, чтобы заснуть ещё хоть на полчасика, читала этикетки соседок. По слогам. Потому что от старости плохо видеть стала. А этикетки маленькими буквами стали писать. Не разберёшь. А то вообще моду взяли – на иностранных языках пишут. На Стеше и на этой красной лахудре было написано: «Паста». Сначала другими буквами, иностранными, а рядом – русскими, понятными.

– Паста – это чё такое? – спросила баба Марфа у Стеши.

– Точно не знаю, но меня в Италии так называли, – похвасталась Стеша. Не хотела хвастаться, а всё равно получилось.

– Значит, макароны по-ихнему, – догадалась баба Марфа. Стеша была ещё молодой спагеттиной, любила поспать и тоже рассердилась, когда её разбудили.

– Что вы опять толкаетесь? – спросила она красную макаронину.

Но макаронина не ответила. Она смотрела на нового соседа по полке, которого только что подселили. Совершенно неприлично смотрела – чуть из упаковки не вывалилась. Стеша тоже скосила глаза и подвинулась, чтобы было лучше видно. Там, прямо с самого края, лежали самолёты и машины. Тоже разноцветные – бело-красно-зелёные.

– Ой, смотрите, смотрите, кто здесь, – зашуршали пакетами другие макаронины-барышни на полке.

Машины и самолёты на полном газу демонстрировали габариты и мощность.

– Ой, допрыгаются касатики, как пить дать, допрыгаются, – прокомментировала баба Марфа, хотя ничего не видела из своего угла. И как в воду глядела. Упаковка с макаронной техникой шмякнулась на кафельный пол и порвалась. Самолёты разлетелись, машины разъехались. Прошёл мужчина, прокатил тележку и раздавил машинку.

– Авария, – отреагировала на хруст баба Марфа.

Потом пришла уборщица, собрала в совок всех, кто не успел отлететь и отъехать под полку, и унесла. Все макароны на полке смотрели вниз, чуть не падая и едва не закручиваясь в спирали. Только рожкам и было хорошо. Они могли не бояться свернуть себе шею, потому что и так были перекрученные.

Стеша тоже тянула и без того длинную шею.

И только благодаря своему росту увидела, как красная макаронина с тихим хрустом переломилась пополам. Не прямо посередине, а чуть выше, там, где у людей находится сердце, а у макарон – перемолотое пшеничное зёрнышко.

– Ты чего? – Стеша от неожиданности забыла правила этикета и сказала не «вы», а «ты», хотя «тыкать» малознакомым макаронинам неприлично.

– Его больше нет, – сказала красная макаронина. Она перестала привычно визжать и стала говорить нормально. Даже слишком тихо.

– Кого – его? – не поняла Стеша.

– Его, – выдохнула макаронина, – того самолёта. Самого красивого в упаковке. Самого смелого, самого-самого. – Макаронина заплакала – Стеша видела капельку воды на упаковке. Хотя, может быть, это опять стал протекать кондиционер – он как раз над ними висел и уже два раза протекал прямо на их полку.

– Не плачь, – сказала Стеша.

– Поплачь, легче будет, – посоветовала баба Марфа.

Стеша смотрела, как плачет красная макаронина. От горя она перестала быть цвета спелого томата и даже, казалось, потемнела. Стала то ли бордовой, то ли чёрной. Или это лампочка опять перегорела, и Стеше показалось. Но Спагеттина решила не думать про кондиционер. Вот рядом коллега по цеху страдает, а Стеша плохое о ней думает. Так нельзя.

– Вы знаете, – она опять перешла на «вы», – его не унесли, он под нашу полку успел залететь. Я видела. Точно вам говорю. Я же длинная, и мне было лучше видно. Так что он здесь. Здесь. Не плачьте.

– Оклемается, соколик, и прилетит, – поддержала Стешу баба Марфа. Стеша про себя даже удивиться успела. Она ведь соврала, видела, что уборщица всех в совок собрала. Просто макаронину пожалела. А бабе Марфе зачем врать? Тем более этой – крашеной?

Но Стеша не успела додумать эту мысль. Её вдруг вырвали из тёмного и привычного угла и бросили куда-то в свет, поверх журналов и пакета молока.

– Баба Марфа, – закричала Стеша, – что это?!

– Это жизнь, Стешенька, – услышала она шуршание старой лапши.

Эклер Валера родился пирожным. Не простым, не волшебным, а фокусным. Волшебное – это как в сказке, раз – и вдруг случилось волшебство. Дракон заговорил, например. А фокусное – это как в цирке. Есть специальный секрет, который нужно знать, чтобы получился фокус. И никому про этот секрет не рассказывать. Потому что никто не должен знать, как фокус получается. Тогда интересно. Почти как в сказке.

Так вот эклер – пирожное с секретом. Как крем или сгущёнка внутрь попадают? Сверху же ничего не видно, а откусил – и раз, крем. Но Валера этот секрет знал – ему мама рассказала. Даже папа не знал этот секрет. И, как говорила мама, знать не хотел – у него и так голова делами всякими забита. Мальчики вообще не любят про кухню думать. Только сначала, когда ещё маленькие, любят, а потом разлюбливают. Но некоторые мальчики продолжают всякие секреты про кухню узнавать, когда взрослыми становятся. Они поварами работают. А ещё совсем некоторые знают такие фокусы, которые даже тётеньки не знают. Потому что есть такие тётеньки, которые как дяденьки – на кухню их калачом не заманишь. А калач – это очень вкусный бублик. Но папа Валеры фокусов не знал, и маме Валеры пришлось встать к плите, хотя она считала, что есть дела поинтереснее кулинарных фокусов. Но ей так хотелось, чтобы Валере было вкусно. Она же мама. А мамы, они всегда сначала о детях думают, а потом о себе. Хотя дети в это ни за что не верят. Они думают, что мамы всё им назло делают. Чтобы было невкусно, неинтересно, не так, как хочется детям. А так, как хочется мамам.