Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения (др. изд.) - Страница 22

На вкус рагу оказалось совсем не таким аппетитным, каким выглядело. Дженнсен выбрала кусочки мяса, но оставила бесцветные, безвкусные, мягкие овощи. Съела она и черствый хлеб, обмакивая его в соус. Эль девушка отдала своему спутнику, запивая пищу водой. Она не привыкла пить эль. По запаху он казался ей похожим на масло от лампады. Себастьяну же он, судя по всему, нравился.

Когда закончили есть, Дженнсен принялась мерить шагами комнату – словно прокладывала тропинку в дощатом полу. Так обычно Бетти топталась в своем загоне. Голубые глаза Себастьяна следовали за ней от кровати до занавешенной полотном стены и обратно.

– Почему бы вам не лечь и не поспать немного? – сказал он мягко. – Я буду охранять вас.

Дженнсен чувствовала себя загнанным животным. Она посмотрела, как он сделал большой глоток эля из кружки, и спросила:

– Что же мы будем делать завтра?

Причина была вовсе не в том, что ей не нравились таверна и комната. Ее мучили угрызения совести. И она не дала своему спутнику времени ответить.

– Себастьян, я должна рассказать вам, кто я такая. Вы были со мною честны. Я не могу оставаться с вами и подвергать опасности вашу миссию. Я ничего не знаю о тех важных вещах, которые вы делаете. Но находиться рядом со мной – огромный риск. Вы и так уже помогли мне больше, чем я могла рассчитывать, больше, чем я осмелилась бы попросить.

– Дженнсен, я рискую уже тем, что нахожусь здесь, в стране моего врага.

– Вы – человек высокого ранга. Важный человек. – Дженнсен потерла руки, пытаясь разогреть заледеневшие пальцы. – Если вас поймают, когда вы будете со мной… ну, я просто не вынесу этого.

– Я рискую уже тем, что нахожусь здесь, – повторил Себастьян.

Дженнсен его не слушала:

– Я не была честна с вами… Нет, я не лгала, но не сказала того, что должна была давным-давно сказать. Вы слишком значительный человек, чтобы рисковать, даже не зная, почему за мной гонятся, почему случилось то нападение у нас в доме… – она с трудом проглотила комок в горле, – и почему моя мать погибла.

Себастьян ничего не ответил. Он просто дал ей время собраться и рассказать все, что она хотела. С момента встречи – когда он не стал подходить близко, чтобы не испугать ее, – он всегда оставлял ей пространство, в котором она чувствовала себя в безопасности. И заслуживал гораздо большего, чем она могла дать ему взамен.

Наконец Дженнсен перестала мерить шагами комнату и посмотрела сверху вниз, в его голубые глаза – такие же, как у нее самой или у ее отца.

– Себастьян, лорд Рал… покойный лорд Рал… Даркен Рал… Он был моим отцом.

Он выслушал это известие, внешне никак не проявив свои чувства. Она не могла догадаться, о чем он думает. Потом он пристально посмотрел на нее, также спокойно, как в те минуты, когда она рассказывала ему о горах или о Бетти, и она почувствовала себя в полной безопасности.

– Моя мать работала в Народном Дворце. Она входила в штат дворцовой прислуги. Даркен Рал… он ее заметил. Лорду позволительно иметь ту женщину, которую он захочет.

– Дженнсен, не надо…

Она протестующе подняла руку, заставляя его замолчать, потому что спешила высказаться, пока у нее хватает смелости. Всегда жившая с матерью, она теперь жутко боялась остаться одна. Она боялась, что он оставит ее, но ей надо было рассказать ему все.

– Маме было четырнадцать лет. – Дженнсен начала рассказ, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. – Она была еще слишком молода и не разбиралась ни в жизни, ни в людях. Вы видели, как она красива. И в юном возрасте она уже была красива, она созрела раньше, чем многие ее сверстницы. У нее была прекрасная улыбка, и она была полна невинной жаждой жизни. Конечно, это глупо, но в ее возрасте и положении, при полном незнании жизни, полагаю, все, принадлежащее к миру знатных людей, казалось ей великолепным.

Себастьян молчал, и Дженнсен была благодарна ему за это молчание.

– Ее готовила женщина из числа дворцовой челяди, бывшая старше ее по возрасту. Маму выкупали, причесали волосы, как у настоящей леди, и одели в прекрасное платье. Когда ее привели к нему, он поклонился и нежно поцеловал ее руку, руку служанки. Он был во всех смыслах так красив, что мог бы посрамить великолепные мраморные статуи. Она пообедала с ним в огромном зале, они ели экзотическую пищу, которой прежде ей не доводилось пробовать. Они сидели за длинным обеденным столом только вдвоем, ей, впервые в ее жизни, прислуживали слуги. Он был очарователен. Он отпускал комплименты ее красоте и грации. Он наливал ей вина, сам лорд Рал. Когда она наконец осталась с ним наедине и поняла, почему оказалась здесь, она была слишком напугана, чтобы сопротивляться. Конечно, даже не подчинись она ему безропотно, он бы все равно сделал, что хотел. Даркен Рал был могущественным чародеем. Он легко мог быть и жестоким, и обаятельным. Он мог очаровать любую женщину без малейшего труда. Впрочем, ему только стоило потребовать. Те же, кто сопротивлялся, подвергались пыткам и погибали.

Себастьян продолжал молчать. Дженнсен перевела дух и продолжила:

– У мамы никогда не возникало и мысли о сопротивлении. Несмотря на все тревоги, эта жизнь в центре такого великолепия и такой власти, вероятно, показалась ей очень интересной. Потом она превратилась в ужас, но мама переносила все молча. Это не было насилием в том смысле, что ее взяли против ее воли, приставив к горлу нож, но тем не менее это было преступлением. Жесточайшим преступлением. – Дженнсен не смотрела в голубые глаза Себастьяна. – Он делил ложе с моей матерью некоторое время, а затем она ему надоела, и он перешел к другим женщинам. У него было столько женщин, сколько хотелось. Даже в столь юном возрасте моя мать прекрасно понимала, что ничего для него не значит. Она знала: он просто берет, что желает, на такой срок, на какой желает, и, когда она ему надоест, он тут же забудет ее. Она вела себя, как служанка, напуганная, не знающая жизни молодая служанка, которая понимает одно: нельзя сопротивляться мужчине, для которого закон – собственные желания. – Теперь Дженнсен не осмеливалась взглянуть на Себастьяна. И тихим голосом закончила историю: – Я была концом этого короткого испытания в маминой жизни и началом иного, гораздо более тяжелого испытания.

Дженнсен никогда еще никому не рассказывала эту жуткую, ужасную правду. Она словно выпачкалась в грязи. Ее подташнивало. Но больше всего она страдала от того, через что пришлось пройти матери, от ее погубленной молодой жизни.

Мать никогда не рассказывала всю историю целиком, как только что сделала Дженнсен. Дочь соединяла обрывки и образы всю свою жизнь, пока в ее сознании не возникла полная картина. И девушка не поведала Себастьяну всех деталей – истинные размеры того ужаса, который испытала мать от Даркена Рала, остались неупомянутыми. А главным ужасом было то, что Дженнсен, родившись, стала каждодневным напоминанием своей матери о тех ужасных днях, о которых та даже полностью не рассказывала.

Когда Дженнсен взглянула сквозь навернувшиеся слезы на Себастьяна, тот стоял совсем рядом. Кончиками пальцев он коснулся ее щеки. Никогда и никто еще с такой нежностью не касался ее.

Дженнсен вытерла слезы:

– Женщины и дети ничего не значили для него. Лорд Рал уничтожал всех отпрысков, которые не имели магического дара. Поскольку он покорил многих женщин, то и детей от этих союзов очень много. Его интересовал только один наследник, единственный ребенок, который имеет дар.

– Ричард Рал, – сказал Себастьян.

– Ричард Рал, – подтвердила она. – Мой сводный брат.

Ричард Рал, сводный брат, который преследовал ее, как до того преследовал отец… Ричард Рал, сводный брат, который послал кводы, чтобы убить ее… Ричард Рал, сводный брат, который подослал убийц, погубивших ее мать…

Но почему? Она не была угрозой Даркену и еще в меньшей степени – новому лорду Ралу. Это был могущественный чародей, командовавший армиями, легионами людей, имеющих дар, и прочими бесчисленными сторонниками. А она?.. Она была одинокой девушкой, которая мало кого знала и хотела лишь одного – мирно жить своею жизнью. Едва ли она представляла угрозу для его трона…