Седьмая чаша (сборник) - Страница 87

Автобус подъехал к КПП. Руководитель группы собрала паспорта, еще раз проверила по списку и понесла документы пограничникам. Вернувшись, сообщила, что декларации будут заверены без досмотра багажа, предстоит лишь выборочная проверка.

— Первый… второй… пятый… восьмой… четырнадцатый, — перечислял пограничник, равнодушно скользя взглядом по списку. — В КПП зайдут Петко Кандиларов и Николай Шатев с ручной кладью.

Чемоданы обоих осматривали внимательно, дотошно, однако ничего недозволенного не обнаружили.

— У вас перстень, — сказал пограничник Ликоманову.

— Притом старинный, — ответил тот. — Вписан в декларацию.

— Верно. Вот он. — Пограничник обвел кружком что-то написанное в декларации. — Возвращайтесь с перстнем.

— Не беспокойтесь. Фамильная драгоценность. Ни за что на свете с ним не расстанусь.

— У вас только чемодан? А сумка, пакет, сверток?

— Нет, только чемодан.

— Ну, раз такое дело… — И пограничник шлепнул печатью по декларации.

В этот момент вошли Цветанов и Бурский. Когда Ликоманов попытался выйти. Бурский загородил ему дорогу, а Цветанов сказал пограничникам, что автобус может трогаться.

— Кто вы такие?! — возмутился Ликоманов. — И по какому праву…

Полковник, достав удостоверение, показал его задержанному.

— А это мои помощники — майор Бурский и капитан Шатев. Познакомьтесь — у нас впереди общее дело. И довольно долгое.

— Вы что, не понимаете? Я уезжаю в Грецию.

— Кто уезжает? Пожалуйста, представьтесь.

— Как это кто? Я, Петко Кандиларов!

— Не смешите меня, Ликоманов!

Ликоманов ничего не ответил, не вышел из равновесия — может быть, лишь немного побледнел. Его отвели в соседнюю комнату с зарешеченным высоким окном, и здесь полковник показал ему паспорт Кандиларова.

— Как оказался у вас паспорт человека, который убит и недавно похоронен? По какому праву пытаетесь вы с паспортом на чужое имя пересечь границу?

Ликоманов молчал.

— Разденьтесь! Не торопясь, спокойно, складывайте снятое на стол.

— Да это наглость! Насилие!

— И вы еще говорите о наглости?

Вещи ложились на широкий стол — с одного края одежда, с другого — содержимое чемодана. Двое пограничников, теперь уже в качестве понятых, стояли рядом. Обыск не дал результатов.

Полковник спросил у Шатева:

— Уж не осталось ли чего в автобусе?

— Абсолютно ничего.

И тут Бурский, взяв бумажник крокодиловой кожи, достал из потайного кармашка синий клочок бумаги. Это была половина небрежно разорванной десятилевовой купюры. Он показал ее всем и прочитал вслух серию и номер: «ДР 559551».

— Интересно, — сказал Бурский, — что поделывает в этом роскошном бумажнике половинка купюры. Место ей, пожалуй, в корзине для мусора… — Делая вид, что собирается выбросить находку в урну, он наблюдал за Ликомановым, потом, вроде бы заколебавшись, снова сунул купюру в бумажник. — Кто знает, может, найдется и другая половинка? Десять левов на дороге не валяются…

И без того длинное лицо Ликоманова вытянулось. Но оно оставалось бесстрастным — точно таким, как и тогда, когда он раздевался. Лишь прищуренные глаза рыскали, не переставая следить за мельчайшими нюансами происходящего.

Дождавшись, пока Ликоманов оденется, полковник предложил ему сесть. Шатев взял на себя протокол, а Бурский — наблюдение за особенностями поведения задержанного. Пограничники вышли.

— Теперь приспело время и побеседовать, — сказал Цветанов. — Николай, включи видеокамеру. И веди протокол, записывай — будем дублировать технику.

Ликоманов будто ничего не слышал. Заработал видеомагнитофон.

— Гражданин Андроник Кочев Ликоманов, — продолжал полковник, — вы обязаны ответить на следующие вопросы. Отвечайте. Как вы, Андроник Ликоманов, завладели паспортом Петко Христо Кандиларова? Вот этим документом.

Ликоманов молчал, невозмутимо глядя перед собой.

Впрочем, это было в его положении единственно правильным. Чего, собственно, от него хотят? Признания в двух предумышленных убийствах? Чтобы он сам себе накинул петлю на шею? «Если располагаете доказательствами, — очевидно, думал Ликоманов, — представьте их. Если же таковых нет — от меня ничего не добьетесь». Позиция неколебимая.

— Надеюсь, вы не сомневаетесь, что мы немедленно с помощью десятков свидетелей можем установить, кто вы такой: Кандиларов или Ликоманов?

Игра в молчанку длилась еще полчаса, пока полковник не решил, что продолжать ее нет смысла. «Надо оформлять документы на задержание и везти сына героя в Софию, — подумал он. — Интересно, как отреагируют на ситуацию в партийном комитете и в прокуратуре…»

Посетив, как говорится, высокие инстанции, полковник вернулся в управление, где его ждал Бурский. Майор заметил, что настроение Цветанова поднялось. Значит, «наверху» все знают и одобрили дальнейшие действия — «вопреки тому, что…»

Ввели Ликоманова.

— Проходите, гражданин Ликоманов, садитесь. — Цветанов указал на стул против себя. — Что ж вы не поблагодарите, не поздороваетесь? Да разве так себя держат джентльмены? Переоценили вы себя. Самозванец вы, а не джентльмен. Вы — наш, доморощенный мошенник и спекулянт — «Мейд ин Мраморово»! Мошенник и спекулянт, переродившийся в опасного преступника, в убийцу.

Ликоманов застыл, откинувшись на спинку стула, все так же молча глядя перед собой.

— Значит, будем молчать? Ничего, на суде заговорите, станете просить о снисхождении. Не ссылайтесь тогда на вашего отца, на имя его пресветлое, втоптанное вами в грязь!.. — Подавляя вспыхнувшее в душе негодование, Цветанов помолчал. — Не будем терять время, — заключил он. — Довожу до вашего сведения: переводитесь из общей камеры в одиночку. Сидите там наедине с собственными мыслишками, покуда не созреете для искреннего признания, — ежели, разумеется, созреете. В таком случае дайте знать.

Ликоманова вывели. Нервно вскочив, полковник принялся расхаживать по кабинету.

— Да ты сиди, сиди! — сказал он вставшему с места Бурскому. — Откуда только берутся эти типы? Откуда их безоглядная вседозволенность, их безмерная жадность? Ничего нет для них святого… Докатились, дальше некуда! Должен тебе сознаться, хотелось бы, чтобы он «раскололся»…

— И без него обойдется. — Бурский пожал плечами. — Не будем рассчитывать на благоволение врага. Тем более что правая его рука, Бангеев, уже «раскололся». Так строчит — не остановишь.

— Чудное дело! Неужто упал, как перезрелая груша? Любопытно.

Цветанов снова сел, ожидая разъяснений.

— Я думаю, он узнал, что мы задержали его шефа, и потому признался во всем. Как он озлобился на Ликоманова, когда выяснилось, что тот использовал дачу для своих злодеяний. Только и повторяет как заведенный: «Значит, переметнись он благополучно за границу — вся ответственность легла бы на меня?!» И чтобы очиститься от подозрений в убийствах, рассказал о «бизнесе»… Кстати, это его словечко — «бизнес». Точно из рога изобилия посыпалось: подкупы, сделки, спекуляция — в общем, нарисовал каждую ниточку паутины, сплетенной Ликомановым. Должно быть, решил: и без меня, дескать, в конце концов все выплывет на свет божий, так уж пусть лучше с моей помощью. Вот уж иезуит!

— Было у кого научиться. Разве наш молчальник не иезуит?

— Я думаю, этот ручеек не зажурчит. Все-таки два убийства — не шутка. Джентльмен!.. Вы заметили, как мало Ликоманов походит на джентльмена? Старый пошлый бабник — осанка, височки зализанные… А вот Бангеев и впрямь смахивает на джентльмена. О, это выдающийся делец. Кое-какие его операции — вершина преступной премудрости. А знаете, как его величали? Фараон! Обожают они громкие клички.

— Почему же именно Фараон?

— Бангеев восседал на вершине пирамиды. Финансовой. И каковы были, на ваш взгляд, четыре угла или опорные точки сей пирамиды? Только не расстраивайтесь, товарищ полковник, как расстроился я, осознав все до конца. Эти углы, по выражению самого Бангеева, покоились на трех наших «БЕЗ».