Себастьян Бах - Страница 9

Ей нравилось иногда мучить его. Но на этот раз она, по-видимому, говорила серьезно.

– Стало быть, ты не любишь меня? – проговорил он тихо.

– А ты меня?

– Право же, Барбхен!…

– Ну хорошо. Верю. А за что ты меня любишь?

– За дивный голос и способности к музыке.

– Быстро ответил! Но вот что ты мне скажи: мог бы ты полюбить девушку, не способную к музыке?

– Не знаю, – сказал он, – не думаю.

– Жаль. А я хотела бы, чтобы меня любили… просто так, независимо от моих достоинств.

– Мне кажется, так не бывает.

– Ну, тогда за красоту! Как ты думаешь, хороша я?

– Когда ты поёшь, ты кажешься мне прекрасной!

– Опять! А если бы я потеряла голос? Да и слух вдобавок?

– Теперь это не имело бы значения.

– Спасибо и на том. – Мария-Барбара задумалась.

Она была похожа на итальянку, и только ее серые северные глаза нарушали это впечатление.

– Значит, я не нравлюсь тебе? – спросил Бах, прервав молчание.

– Сказать по правде, мне многое в тебе не нравится. Твой вспыльчивый нрав, твоя прямота, даже твоя наружность.

– Вот как?

– Да, – сказала она серьезно. – Я предпочла бы изнеженного юношу с деликатными манерами…

– Зачем же ты тогда согласилась?

– Зачем я согласилась, это я тебе потом скажу. Но вот теперь раздумываю.

– Неужели ты говоришь серьезно?

– … и есть у тебя еще один недостаток: ты одержим музыкой. Ради нее готов забыть все на свете! Мог уехать и задержаться в чужом городе!

– Барбхен! Ведь я приезжал к тебе!

– Всего два раза! И один раз – на рассвете, когда я еще спала.

– Ты не спала вовсе.

– Все равно. И я думаю: такому человеку, как ты, совсем не следует жениться. Твоя жена – музыка.

– Если ты так говоришь… бог с тобой, Барбхен!

– Но ведь женщина не сумеет сделать тебя счастливым,– проговорила она вкрадчиво. – А уж сама…

Он не подумал тогда, что она права.

– И все-таки я поеду с тобой в этот грязный Мюль-хаузен, – сказала она, закинув обе косы за плечи.

– Зачем же? И как тогда этот… с деликатными манерами?

– Я ему отказала, – ответила она просто, – еще раньше, чем отец навязал мне тебя!

«Значит, действительно был такой парень?»

– Трудно понять тебя, милая!

– Где тебе понять? Ты витаешь слишком высоко. Однако если девушка устремляется сломя голову за человеком, у которого ничего нет, кроме таланта и упрямого нрава, значит, тому есть причина. По-видимому, я тебя люблю.

– Несмотря на то что я тебе не нравлюсь?

– Так бывает иногда, – ответила Мария-Барбара.

Часто, смеясь, вспоминали они «грязный Мюльхау-зен» с его шумом, беспорядком, пылью на улицах, с его ужасным церковным органом, который так сипел и гудел, словно им пользовались не органисты, а кузнецы, принимавшие клавиатуру за наковальню. А этот хор простуженных пропойц, из которых только два человека были способны отличить двухдольный размер от трехдольного! Бах пробовал починить орган, пытался играть на нем, привел буквально с улицы восемь певцов, которые по воскресеньям пели привезенные им хоралы. Но в управлении отказались платить певцам. А Баху сказали, что прихожане привыкли к прежнему хору и, пожалуй, неодобрительно отнесутся к перемене: никогда не следует подвергать людей соблазну!

Мария-Барбара говорила со смехом:

– Он прав, этот пастор, уверяю тебя! Есть дети, которые ломают новые игрушки и не расстаются со старыми!

А мюльхаузенские богословы и их запальчивые, крикливые диспуты, которые оканчивались потасовкой.

Представитель одной из религиозных сект пытался залучить Баха:

– Ты обязан, сын божий, доказать пастве, как вредна музыка.

– Да знаете ли вы, что я сам музыкант? – кричал Себастьян прямо в ухо проповеднику.– Как я могу доказывать ее вред?

– Ничего нет проще, – отвечал надоедливый богослов: – раз ты сам музыкант, то тебе и ведомы пороки этого искусства!

В конце концов, богословы выжили его из Мюльхаузена, чему они с Марией-Барбарой были только рады. Им приходилось туго в те дни – Барбара предсказывала, что ей придется родить своего первенца прямо под открытым небом. Но оставаться в Мюльхаузене было невозможно. Они подумывали было отправиться в Эйзенах, на родину Себастьяна, но неожиданно он получил приглашение на службу в Веймар, в резиденцию герцога Вильгельма-Эрнеста.

Мария-Барбара даже поверить не могла. Шутка ли, Веймар, где столько достопримечательностей, где бывают балы и концерты, где…

– Знаешь ли ты, что я уже служил там? – сказал Себастьян.

– Как? Когда?

– Четыре года назад; я только кончил школу в Люнебурге. Старый знакомый, Герман Зауэр, вызвал меня сюда.

– И ты сам ушел из замка?

Он не решился признаться в этом Барбаре.

– Видишь ли: герцог распустил капеллу. Я был там недолго. Но только ты не думай, что там земной рай!

– Ты нигде не можешь ужиться! Но, может быть, когда я буду рядом, ты угомонишься?

– Весьма возможно, – сказал он. Так и не удалось подготовить ее к худшему.

Веймарский замок ослепил Марию-Барбару. В ожидании управителя, который должен был окончательно договориться с новым концертмейстером, она все время тормошила Баха, указывая то на статую Аполлона, окруженного музами, то на кругло подстриженные деревья, то на павлинов, степенно разгуливавших в герцогском саду.

– Какое богатство! – восклицала она. – Смотри-ка: голубые шары! Из чего они сделаны? Это не простое стекло!

Тут Баха позвали к управителю. Барбара осталась одна в саду. Она села на скамью и с удовольствием прислонилась к широкой резной спинке.

Мимо прошли две женщины, восхитительно одетые. Их сопровождал щеголь в желтых рейтузах. Кто они? Обитатели замка или гости? Может быть, принадлежат к герцогской семье?

Вот еще один счастливец, обитающий здесь. Но по его одежде не скажешь, что он родственник герцога. В руках у него скрипичный футляр. Стало быть, это музыкант. Вот он приблизился, приподнял шляпу.

– Простите, сударыня, – сказал он, – если я присяду здесь, рядом с вами. Я встретил старого знакомого, и он просил подождать его.

Незнакомец по виду не принадлежал к тем франтам, которых следует опасаться. Да и вообще он не был франтом.

Барбара просто ответила:

– Пожалуйста. Я также жду. Мужа. Незнакомец расплылся в улыбке.

– Стало быть, мы ожидаем одного и того же человека. Ваш супруг сказал мне, что он не один. Гм! Мы с Бахом вместе служили когда-то. Именно в этом замке. – Он еще раз поклонился и прибавил: – Скрипач придворного оркестра, Герман Зауэр.

– Очень рада, – сказала Барбара, – и особенно рада тому, что смогу узнать кое-что о здешних местах.

– К вашим услугам, любезная фрау! Но что именно вы хотите узнать?

– Все!

Зауэр улыбнулся.

– Извините, любезнейшая, но подобное всеобъемлющее любопытство трудно удовлетворить. Правда, оно свойственно юности!

– Мне двадцать три года, – сказала Барбара, – но если мой муж скрывает от меня какие-то события своей жизни, то вполне натурально мое желание узнать о них от кого-нибудь другого.

– А если приятель не захочет выдать приятеля? Мужчины, знаете ли, всегда держатся друг за друга!

– Ну, не всегда… Бывает, что и дерутся… А что? Действительно, было что-то такое?

– О нет, сударыня! Во всяком случае, не женщина была замешана в это дело. Все произошло скорее из-за собаки. Прошу прощения!

– Говорите, пожалуйста, серьезно.

– Клянусь вам, это чистейшая правда. Но собака – это был только предлог. Вашему супругу вообще не нравилось здесь. Он был самый молодой в оркестре. Ну и, разумеется, мы над ним подтрунивали.

– Это было плохо с вашей стороны.

– Уверяю вас, он не обижался. Но ему пришлось не по вкусу, что мы недостаточно ревностно относимся к нашим обязанностям. Сам он целые дни работал. А для чего, скажите на милость? Чтобы играть контрдансы [7] и застольную музыку для герцога?