Сеанс гипноза - Страница 9

– Не ушиблась? – спросил Роман.

– Нет, кажется… – поднималась она.

– Лихачи гребаные, – ругался он еле слышно. – У, суки… Узнаю, кто – пасти порву. Мудаки недоношенные…

Бледный Роман с трясущимися руками и полными страха глазами заставил Дашу задуматься о том, что не случилось, но могло произойти. Ее сковал ужас уже не перед только что промелькнувшей мимо смертью, одна ужасная мысль пронзила: она хотела жить. Да, потеряла родных, сына, без которого не мыслила существования, да, жизнь не мила, в минуты отчаяния призывала смерть. И вдруг, когда косая была ближе собственной тени, жить захотелось больше прежнего. Зачем жить? Чтобы страдать, помня о потере, с отравляющими каждый день муками совести, что сама спаслась из огня, бросив в пламени сына и мать? Проводить страшные вечера в одиночестве? Да, именно так, но жить! Жить! Разве такое возможно? Ненавидела себя за это.

– И все? – спросил Артур, когда Даша замолчала и, казалось, не собиралась продолжать рассказ.

– Нет, – сказала она. – В «камере» невозможно было находиться, хоть я и осталась там одна, но покой оказался еще хуже, особенно ночью, когда в тебя словно вгрызается тишина. Ты не знаешь это жуткое состояние, когда в палате находишь повешенную, и старушка ведь умерла…

– Немного представляю, – улыбнулся Артур.

– Я устроилась на диване, на котором сидела прошлую ночь, думала, как жить дальше и что делать потом, когда выйду из этой проклятой больницы. И вот слышу – снова шаги! Тот же молодой человек вошел в мою палату… Артур, я решила, что схожу с ума. Предыдущей ночью было то же самое. Как будто вернулось время и мне предстоит пережить еще раз вчерашний кошмар. Потом он вышел из палаты, поставил руки на бедра, нервно поворачивал голову в обе стороны, прошел мимо холла, где я затаилась. Знаешь куда? В туалет. В женский! Артур, я вдруг поняла: он ищет меня. Знал, что я должна быть в палате, но меня там не оказалось. Куда я могу пойти ночью? Конечно, в туалет. Возвращаясь оттуда, он еще раз заглянул в палату и был таков. Я сопоставила. Койками с Асей мы поменялись вечером, никто этого не знал, значит, этот парень приходил душить не ее, а меня, зная точно, где я лежу. Зачем ему приходить еще, когда вся больница день целый мусолила ночное происшествие, а слухи в городе распространяются мгновенно. Но он рискнул зачем-то прийти еще. И второй раз двери корпуса оказались открытыми, что само по себе подозрительно. И машина летела на меня не случайно. Все как бы зацикливается на мне. Когда я это поняла, стащила у спящего дежурного ключ от кабинета главврача и позвонила тебе.

– А сегодняшней ночью он не появлялся?

– Не знаю. Я не стала рисковать, напросилась к раздатчице еды помыться. Здесь народ в основном сочувствующий, она с радостью откликнулась на мою просьбу. Из больницы мы ушли довольно поздно, когда стемнело. Я настояла, объяснив, что в таком виде ходить по городу просто неприлично. На самом деле страшно боялась встретить того типа по дороге, все же ночью безопаснее, он может не узнать меня ночью. Раздатчица согрела воды, я выкупалась в летнем душе… Это такое строение, где принять душ можно только летом. Потом мы долго беседовали, так что вопрос – где мне спать – решился сам собой. Утром приехал ты. Вот и все.

– Мда… – протянул Артур, почесывая подбородок. Звучит логично, но не убедительно, правда, Дашке этого не скажешь.

– Ты мне не веришь, – догадалась она.

– В принципе верю, но…

– Ты не веришь! – оттолкнула она его.

– Даша, а какая теперь разница? – вдруг сказал Артур. – Сейчас я увезу тебя из этой деревни, пройдет время – ты все забудешь.

– Забуду? Невозможно. Ладно… поехали.

– Дашенька, есть один щепетильный вопрос… Твой брат… Надо забрать у него свидетельства о смерти. Понимаешь, документы должны быть у тебя.

– Как скажешь. Поехали к Роману.

Арапчиков окрестили. Старшему дали имя Алешка, а Ибрагима нарекли Абрамом, их крестным стал царь. Перед Петром стояли оба мальчика, сам же государь, сидя на лавке в деревенской избе, определял каждого на дело после соответствующих экзаменов:

– Ты, Алешка, ловко на гобое играешь. Пойдешь гобоистом в мой любимый полк, в Преображенский. А ты, Абрам, при мне останешься. Проститесь, ибо долгонько не свидитесь.

Прощание происходило под неусыпным оком Петра, возможно, и это было для него развлечением. Абрам и Алешка подошли друг к другу. Старший арапчик, более выдержанный, смотрел печально и молча на брата. Младший понял, что теперь их разведет судьба в разные стороны и станет вспоминать он Алешку, как Латану, постепенно забудет его черты, как забыл сестру. У Абрама навернулись слезы, он всхлипнул, неловко обхватив брата руками.

– Довольно, – сказал царь. – Ступай, Алешка, у крыльца тебя лейтенант ждет, с ним поедешь.

Тот вышел, не проронив ни звука, Абрам же тер кулаками глаза, из которых хлынули слезы. Петр подозвал его к себе, мальчик осторожно приблизился, не скрывая обиды на государя, в лице его ясно читалось: зачем разлучил с братом, злой царь? Петр строго наставлял арапа:

– А ты учись, Абрашка, ибо проявил весьма недурные способности к математике. Учись и докажи невежественному люду, что ты есть создание божье. Докажи, что образованность доступна всем человеческим породам. В новом русском государстве, мною заново устроенном, открыт путь к вершинам и отличиям каждому человеку без различия происхождений. А в сей час едем, Абрашка, на верфь.

Верфь гудела, как потревоженный улей. Визжали пилы, стук топоров и молотков не прекращался ни на минуту, тянули толстые канаты мужики, устанавливая мачты, при том выдыхая с шумом воздух из груди. Тут же варилась смола, которой смолили днища кораблей, в другие котлы опускались бревна, затем забивались сваи. Муравейник на верфи разбавляли бабы и детишки, они помогали мужьям и отцам или принесли им поесть.

– Гляди, Абрашка! – весело воскликнул Петр. – Гляди, как вырастают корабли! Наши корабли, русского флота.

Флот – гордость Петра, но Абрам не разделял восторгов господина. Вот поплавать на кораблях – другое дело, а смотреть, как паклей забивают щели, – скучно.

– Государь, – подошел к ним иностранец в голландской одежде, – нам пришлось увеличить расходы…

И про расходы, от которых Петр зверел, Абрам уж наслушался. Мальчик не пошел следом за царем, а присел на корточки и стал царапать соломинкой на земле математические действия.

– Эй, отчего ты черный такой?

Его толкнул в плечо мальчишка с волосами цвета меди и усыпанным веснушками ликом. Абрам так и сел на попку от удара, но, вспылив, подскочил на ноги, набычился и, в свою очередь, толкнул обидчика:

– А ты отчего рыжий?

– Пошто пинаешься? – возмутился рыжий и толкнул Абрама.

– А ты пошто? – в ответ толкался тот.

– А вот тебе! Вот! Получай!

Драка! Мальчишки кубарем покатились по земле, вздымая клубы пыли. Их кинулись разнимать не только рабочие, но и сам государь. Петр, разняв драчунов, раскричался, гневно тараща глаза:

– Кто драку учинил? Признавайтесь!

Мальчики не признавали вины, обвиняли друг друга. Тогда Петр решил наказать обоих. Позаимствовав у солдата для этой цели ремень, царь закатал рукава и первым порол рыжего. Тот орал душераздирающе, а отец рыжего только рыготал, стоя в сторонке. Ужас обуял Абрама, а на заднем месте жгло, будто пороли его.

– А теперь ты, Абрам. – Петр отпустил рыжего и повернулся к арапу.

Ноги Абрама отказывались идти, его поднесли к Петру со смешком два солдата, а царь грубо сунул голову мальчика между ног, и первый удар ремня обрушился на истерзанный одной лишь мыслью о наказании зад. Арапчонок был ловок и силен, больше ударов не желал. Изловчившись, он укусил государя чуть ниже того места, по которому секли его. Петр взвыл, ослабил ноги, Абрам стрелой вылетел из-под государя и бросился наутек сквозь хохочущую толпу, царь погнался за ним. Так случилось, что мальчик столкнулся с человеком и вдруг услышал на абиссинском наречии: