Сдвиг - Страница 26
Когда он их открыл, то увидел солнечный свет и лицо Памелы Дэвисон. Милое лицо, губы, глаза, брови и рыжеватые, словно искрящиеся волосы.
— Памела, вы? Как вы здесь очутились? — спросил он и не услышал собственного голоса.
— Здравствуйте, капитан, — немо заторопились губы Памелы.
— Я ничего не слышу, — пожаловался он. — Здорово меня трахнуло. Танкер в порядке?
— Да, — ответила Памела. — Все в порядке, капитан. Все в порядке.
— Я оглушен или ранен?
— Лежите. Лежите спокойно.
— А что? Так плохо?
— Нет-нет, но врачи говорят: вам нужен абсолютный покой. Еще несколько дней.
Врачи? Откуда здесь на танкере врачи? Или он не на танкере?
— Где мы?
—Мы с вами в Тулузе. В госпитале.
— Давно?
— Несколько дней. Дней? А как же там?
— Остров остановился?
— Останавливается. Там сейчас никого нет. Очень сильные сотрясения. Но он больше не тонет. Пока вместо вас Ангус. Он в Париже.
Как немного он может сказать и как много нужно сказать! Нельзя… чтобы там никого не было! Неужели они не понимают? Он долго лежал неподвижно и, ворочая слова, думал, как сказать, чтобы все поняли. Чтобы Памела поняла.
— Там подснежники цветут?
— Наверное, цветут, капитан.
— Видишь? Они там. Никуда не ушли. И мы должны так же. Кто-то должен. Кто-то должен там быть все время. Просто жить. Как подснежники. Понимаешь?
Она кивнула, и сердце его задохнулось от благодарности. Он попытался поднять руку и погладить ее волосы, но рука не послушалась.
— Я буду там жить, — упрямо сказал он. — Ты поедешь со мной?
— Да, — ответила она. — Да.
— Как же вы так? — укоризненно сказал он. — Не сообразили.
— Отдыхайте, капитан. Отдыхайте. Вам надо отдохнуть.
— Не хочу, — сказал он. Слово выговорилось. Оно все время давило на него, и вот наконец он совладал с ним. Словно тяжесть великую сбросил с плеч.
— Спите. Вам надо спать. Чтобы окрепнуть, вам надо спать.
Он подумал и решил, что Памела права.
— Хорошо, — сказал он и послушно закрыл глаза. И оказался на зеленом-зеленом лугу, на влажной весенней траве. Кругом цвели подснежники. Земля под ногами подрагивала тревожными ритмичными толчками. Он с ужасом ощутил это. Значит, ничто не кончилось! Значит, все продолжается! И вдруг он понял, что надо делать. Он опустился на колени и стал гладить, гладить землю ладонями, успокаивая, уговаривая, как когда-то маленького Джонни, когда тот, плача, сучил ножками в своей кроватке. Кто-то стоял рядом. Спринглторп поднял глаза и увидел, что это Джонни. Ну вот, наконец-то! Он же знал, он же знал, что Джонни тогда не погиб. Мотоцикл переломило, это было, было. Но все остальное — это неправда. Просто мальчику стало стыдно, так стыдно, и он убежал. И долго прятался. «Почему ты прятался, Джонни? Хорошо, хоть мать знала, где ты и как ты. Помоги мне, сынок. Делай, как я. Гладь землю, гладь. Она успокоится, она уже успокаивается — видишь? И все будет хорошо. Вот увидишь, все будет хорошо».