Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка - Страница 3

То кричала, вопила, визжала на все двадцать тысяч доступных человеческому уху децибел выбежавшая на крыльцо Жанночка Чечет.

Антон очнулся от каких-то непрерывных криков. И первое, что увидел, открыв глаза, - нависшая над ним огромная тень.

"Ваня", - умиленно пробормотал Антон, поняв главное: больше его бить не будут.

Осторожно, придерживая живот, он сел на асфальт.

- Как ты? - запыхавшийся Иван присел подле Антона. - Вроде жив, - Антон неуверенно ощупывал живот, пытаясь распознать источник глухой боли.

- Который начал?

- Во-он патлатый! - Достану, - зловеще пообещал Листопад. Он разогнулся - грозно. При внезапном появлении массивной, за метр девяносто фигуры нападавшие оробели. Отбежав (чуть назад) на несколько метров, они переминались, нерешительно косясь на вожака - толстогубого парня с длинными несвежими патлами, перетянутыми по лбу махеровой повязкой.

Прищурившись косящим глазом, Листопад быстро шагнул вперед, ухватил за ворот патлатого, выдернул из общей кучи, резким движением скрутил, посадив на колени, и с аппетитом поднес к его носу кулак, увесистый, будто хорошая дынька - "колхозница". - Башку тебе, что ли, об асфальт разнести? - задумался он. - Да кто его бить-то хотел, сопляка этого?! - тонко и пронзительно закричал патлатый, пряча за возмущением охвативший его испуг. Но страх выпирал наружу, - вывернутые губы покрылись пузырьками слюны. - Сам напросился. Мы в баре мой приезд из Москвы отмечаем. Ну, я на улицу покурить вышел. Вдруг гляжу - чебурек!

- Какой еще чебурек? - недоумевающе переспросил Листопад, слегка ослабляя хватку. - А я почем знаю какой? Может, узбек. Может, туркмен. Я в них, чебуреках, не разбираюсь! - поняв, что сразу бить не будут, патлатый слегка приободрился, и тут же в голосе добавилось скандальности. - Чурка, он и есть чурка. Я ему и говорю, а ты чего-й-то тут, чебурек, по нашим фойе шастаешь? Что тебе здесь, Фергана какая-нибудь, что ли? Ну, он лопотать чего-то. Я его, естественно, за хобот, - налицо нарушение суверенной территории. А тут этот ваш, мешком прибитый, откуда-то нарисовался: "Не трожь. Он, мол, тоже людь". Я, грю, может, он там где-то у себя и людь, только чебурек этот по праву первого мой. Хочешь пометелить, найди себе другого. А ваш заблажил чего-то! По физии мне, вон, заехал! Тут и наши подоспели. Ну скажи, если по совести, кто его звал за каждую косоглазую сволочь встревать?

Тараторя без продыху, парень непрерывно поглядывал на подрагивающий у лица кулачище.

- Другие, между прочим, тоже били, - без стеснения напомнил он.

По счастью для перетрусившего патлатого, со стороны мотеля к ним бежала официантка Нинка Митягина. Упругие Нинкины груди без лифчика колыхались в такт бегу, будто рессоры вагонетки.

- Ваня! Ванечка! - задыхаясь, выкрикнула она. - Только что Феликса с валютой на кармане взяли. Теперь тебя ищут. Беги! Листопад огляделся, двинулся к обочине. Уже из-за кустов, скрываясь, погрозил патлатому:

- Гляди у меня, если что!

- А вы чего раззявились, уроды? - Нинка зло оглядела остальных. - По вашу душу тоже ментов вызвали. Дуйте отсюда! Поздно!

Площадку у мотеля разом осветили с трех сторон фары ПМГ(сноска - "передвижные милицейские группы"). Нападавшие брызнули врассыпную. Началась ловля. Подъехавшие милицейские наряды без разбору "окучивали" пойманных по машинам.

* Антон отполз за куст сирени. Оттуда расслышал презрительный выкрик патлатого, оборвавшийся внезапно, - должно быть, от хорошего пинка или от удара. Потом одна за другой хлопнули дверцы, УАЗы газанули и, похлопывая "сечеными" глушителями, уехали.

Потом он забылся. А когда очнулся, мотель погрузился во мглу, - похоже, разъехались и официанты.

Внезапно Антон остался один. Живот болел нестерпимо. - Аки Робинзон Крузо на острове, - вслух, чтобы подбодрить себя, произнес он.

Рядом сокрушенно вздохнули. Из кустов высунулась знакомая туфелька.

- Опять ты?

- Ну, я, - девушка подползла к Антону. Голос ее дрогнул. - Холодно. - Еще бы! Теплые трусы надевать надо. - А ты бы не подглядывал. - Так мудрено. - Все равно. Был бы джентльмен, отвернулся.

- От тебя только отвернись. Вмиг наваришь. И чего тут делаешь?

- Да то же, что и ты: от ментов прячусь.

- Я не от ментов. Я - от боли. Живот у меня больной, - Антон застонал.

- Сказать, что ли, не мог?

- Ну да, тебе скажешь. Как раз туда бы и звезданула, - огрызнулся Антон. - Туфли напильником, поди, затачивала?

- Нету туфель. Сломался каблук, - она всхлипнула.

Антон с невольным облегчением всмотрелся, разглядев смоляные всклокоченные волосы вокруг распухшего от слез лица.

- Ты мне только ответь, - он осторожно перевел дыхание, прикидывая, сможет ли подняться. - Ну, эти идиоты ладно. А ты за что меня гвоздила?

- За дело, - девчушка насупилась. - Я тебя танцевать приглашала, а ты не пошел. Да еще мокрощелкой обозвал. А мне, между прочим, скоро пятнадцать. И я в музучилище поступила.

- Да? - Антон потянулся, припоминающе провел ладонью по безнадежно перемазанному личику. - И как зовут? - Лика.

- Нет, не припомню.

- Потому что сволочь и есть. Об такого гада еще новые туфли испортила!

- Шкуру ты мне точно попортила, - Антон перевернулся на спину. - Слушай, лягастая. Погляди-ка живот. Не распороли?

- Еще чего?! Сынок маменькин. Я тебе и попала-то один разок. Да не дергайся... Ой, мамочка! Чего-й-то?

Она осела рядом, в одной руке сжимая растерзанную туфлю, а другую руку, перевернутую ладонью кверху, изумленно разглядывала.

- Кровь, - определил Антон.

- Увечный, что ли?

- После операции, - он попытался хохотнуть. Вместо этого скривился.

- И ты такой в ресторан поперся? Правильно я поняла, что у тебя не все дома. Это кому скажи, не поверят. Натуральный придурок. Тебя ж в больницу срочно надо! - поднялась, повертела туфлю, раздраженно отшвырнула. - Ладно, вставай. К дороге пойдем. Может, кого остановим. Или тебя поднимать?

- Как-нибудь без детского сада обойдусь! - Антон вскочил. Но живот полоснуло такой резкой болью, что, ойкнув, тут же свалился на траву и потерял сознание.

Когда вновь очнулся, то обнаружил себя на обочине шоссе. Рядом с всхлипываниями и завываниями рыдала перемазанная в грязи Лика.

- Где я? - поинтересовался Антон.

- Сам не видишь? Трасса Москва-Ленинград.

- Это ты что ж, меня на себе двести метров протащила?!

- Ни одна сволочь не останавливается. Жлобье!.. - тело ее сотрясалось то ли от злости, то ли от холода. - Господи! Ну что ж мне с тобой делать-то? Не бросать же такого. Подохнешь ведь.

Она вздрогнула: прямо за их спинами кто-то с разухабистым матом ломился сквозь кусты. Через минуту из чащи показался огромный леший - в двубортном костюме, обросшем репеем и мокрыми листьями.

- Ванюшка, - обрадованно пробормотал Антон.

- Ну, ты подумай, - Листопад с досадой разглядел силуэт мотеля. - Я раньше учителям не верил. Думал, врут, будто земля круглая. По моим подсчетам, она выходила в форме чемодана. А теперь доподлинно убедился - круглая, паскуда! Проверил, можно сказать, эмпирическим путем. Полчаса по какому-то болоту проблукал. И опять сюда же вынесло! За это время до канадской границы добежать можно. А я тут меж двух берез кружу. Аж хмель вышел. А вы здесь чего разлеглись? Трахаетесь?

- Угу! Аж утрахалась, - Лика зло кивнула на постанывающего Антона. - У него живот прорвало. В больницу срочно надо. И - ни одна сволочь!.. Мне что, до гола раздеться и поперек дороги лечь, чтоб машину остановить?!

- Этим ты вряд ли кого соблазнишь, - Листопад пренебрежительно крутнул субтильную, длинноносую, с выступающими ключицами девчушку. - Понимал бы чего в женщинах, - огрызнулась уязвленная Лика. - Обаяние в красоте не нуждается. Но Иван, не обращая на нее внимания, склонился над Антоном, всмотрелся озабоченно: - И впрямь зенки закатились. Никак, к верхним людям собрался. Одним прыжком он перемахнул через кювет.