Считаные дни - Страница 4

Через ветровое стекло она видит фигуру ленсмана, который с огнетушителем в руках стоит рядом с автомобилем прямо перед ними, это фургон с иностранными номерами. Пара средних лет, отчаянно жестикулируя, что-то возбужденно втолковывает ему, а за ними в своем сером костюме взад-вперед ходит адвокат, прижав к уху мобильный телефон.

— Иван, — зовет Ингеборга, — ты как?

Она кладет руку ему на лоб, кожа влажная; не открывая глаз, он бормочет что-то нечленораздельное.

— Я вытащу тебя из машины, — говорит Ингеборга, — можешь мне только совсем чуть-чуть помочь?

И снова из его бормотания сложно что-то понять; Ингеборга просовывает руку ему за спину, обхватывает и медленно тянет из машины, он на удивление нетяжелый, от одежды пахнет стиральным порошком; Иван пытается помочь ей, но без сил откидывается на спинку сиденья, Ингеборга удерживает и не отпускает его, она чувствует, как капли дождя стекают на шею, когда она сгибает колени и упирается в сиденье.

— Он ранен? — кричит надзиратель, который выныривает из тумана, брюки его униформы заправлены в добротные черные сапоги. Рядом появляется адвокат, его руки беспомощно болтаются, из рукавов светло-серого костюма выглядывают пухлые веснушчатые запястья.

— Скорая уже едет, — сообщает он. — Помощь нужна?

Ингеборга осторожно вдыхает через рот, пытаясь не обращать внимания на запах гари и дым; она приподнимает колено Ивана Лесковича, другую руку кладет ему на плечо и начинает осторожно тянуть его на себя, в том же положении, без резких движений — так, как весной учили на курсах по оказанию первой помощи. Вот только на курсах ты тренируешься на пластмассовых манекенах или на своих товарищах, под шуточки и хихиканье, да еще и в освещенном спортзале, где рядом всегда есть готовый прийти на помощь инструктор. Но Ингеборга чувствует, что у нее получается, опыт подсказывает ей, как действовать, она стягивает пиджак, осторожно подкладывает его под шею Ивана и поправляет голову, так чтобы ему было легко дышать.

И тут у него начинается рвота. Его выворачивает наизнанку, адвокат отступает на пару шагов. Сапоги надзирателя тоже исчезают из виду, но вскоре они возвращаются; под мышкой у него зажата аптечка для оказания первой помощи, в другой руке он держит рулон бумажных полотенец, отрывает одно из них, но прежде, чем успевает протянуть его Ингеборге, дождь не оставляет от него и следа.

— Она сейчас нужнее, — кивает Ингеборга на аптечку.

Дым немного рассеялся, Ингеборга видит очертания людей — небольшая толпа зевак, пытающихся скрыть любопытство, держится на почтительном расстоянии. Адвокат, у которого руки свободны, хватает аптечку и, рванув молнию, открывает ее.

— Что тебе из этого нужно?

Он держит аптечку прямо перед Ингеборгой: здесь есть ножницы, компресс, рулон бинта, маленький пакетик с дезинфицирующей салфеткой. И в этот момент она слышит у себя за спиной чей-то голос:

— Я могу помочь.

Когда она поворачивает голову, дождь попадает в глаза. Позади нее стоит молодой человек. С челки капает вода, джинсовая куртка промокла насквозь, он тяжело дышит, должно быть, ему пришлось бежать сюда.

— Я могу помочь, — повторяет он. — Я умею.

Он кивает на аптечку, на адвоката, который стоит в своем светло-сером костюме и держит раскрытую сумочку со всем необходимым так, будто это блюдо с бутербродами, и переводит взгляд с Ингеборги на молодого человека, не понимая, кому первому ее протянуть.

— Я тоже умею, — говорит Ингеборга.

Так и есть. Она прошла полный курс по оказанию первой помощи — в общей сложности пятнадцать часов — за четыре вечерних занятия. Они изучали, как обрабатывать раны, и инструктор похвалил Ингеборгу за ее ловкие пальцы, хотя она подозревала, что это связано с тем, что случилось неделей раньше, когда они тренировались делать непрямой массаж сердца и она так яростно давила на грудь манекена, что руководитель курса подошел и тихо поинтересовался, все ли с ней в порядке, тогда Ингеборга сбилась со счета и разрыдалась. В гимназическом зале повисла тишина, остальные ученики с недоумением смотрели в ее сторону и переглядывались, и ей ничего не оставалось, кроме как рассказать о своем отце.

Молодой человек, мокрый насквозь, выжидательно смотрит на нее, но Ингеборга отворачивается, берет из протянутой адвокатом аптечки упаковку марлевых салфеток, пальцы немного дрожат, когда она разрывает обертку, в упаковке лежат две салфетки, она прикладывает одну к ране, кровотечение уже остановилось, второй вытирает остатки рвоты с подбородка. Веки заключенного подрагивают, и когда звуки сирен приближающейся скорой помощи становятся все громче и отчетливей, Иван Лескович открывает глаза и со страхом смотрит на нее.

— Это скорая едет, — приговаривает Ингеборга, — все хорошо.

Надзиратель переминается с ноги на ногу в своих черных сапогах.

— Чертовы дилетанты, — бормочет он. — Нажимать на тормоз на спуске с горы Викафьеле вместо того, чтобы понизить передачу; неудивительно, что все вспыхнуло.

— Голландцы, — произносит адвокат. — Они же ни черта не соображают.

Он застегивает молнию на аптечке. Ингеборга оборачивается к парому, видит затылок и мокрую джинсовую куртку молодого человека, который направляется к палубе, где осталась единственная машина — красный «гольф». Ему приходится поскорее выехать с парома, пока тот еще стоит у причала.

— Да разойдитесь же! — кричит Эвен Стедье, потому что автомобиль скорой помощи уже поворачивает к ним; толпа медленно и неохотно расступается. Двое мужчин выпрыгивают из машины и не слишком расторопно направляются к ним, один жует жвачку.

— Эй, — окликает он Ивана Лесковича и присаживается на корточки перед ним. — Давай-ка прокатимся с нами.

Второй подходит, толкая перед собой раскладные носилки.

— Я тоже поеду, — говорит надзиратель и показывает на машину скорой. — Вы позвонили в Лэрдал?

Ленсман кивает. На счет «три» медики слаженным движением поднимают Лесковича и укладывают на носилки. Он оглядывается на Ингеборгу, которая пытается ободряюще улыбнуться ему. Поднимаясь, она чувствует, как из-за непривычной нагрузки на поясницу затекли ноги. Сотрудники скорой подкатывают носилки к машине, адвокат и ленсман провожают их взглядом, и когда носилки уже почти скрываются в недрах автомобиля, оба поворачиваются и смотрят на Ингеборгу.

— Я должен сказать тебе, Ингеборга, — начинает ленсман, — вот бы твой отец видел тебя сейчас.

Она опускает глаза и видит только свою юбку и разорвавшиеся колготки. У Ингеборги грязные руки, мокрая прядь волос упала на лицо и прилипла к щеке, потому что узел, который она стянула на затылке сегодня рано утром, когда все равно не могла уснуть, в надежде выглядеть как можно более взрослой и серьезной во время судебных слушаний, — растрепался.

— Мне кажется, тебе нужно это, — произносит адвокат и протягивает ей носовой платок в черную и серую клетку.

Ингеборга берет платок и в тот же момент обращает внимание на свой пиджак, он все еще лежит на земле — его она тоже тщательно выбирала, надеясь выглядеть взрослее и к месту. Теперь пиджак весь в пятнах, насквозь вымок от дождя; она делает шаг вперед, чтобы поднять его, но ленсман оказывается проворнее.

— Его почистят за наш счет, — говорит он и поднимает пиджак с асфальта.

Скорая помощь отъезжает к ожидающему парому, который доставит Ивана Лесковича через фьорд дальше в больницу Лэрдала. Вытирая руки клетчатым платком адвоката, Ингеборга обращает внимание на молодого человека в мокрой одежде, они обмениваются короткими взглядами, когда он садится за руль красного «гольфа», потом он проезжает мимо нее и скрывается из виду.

%

Дом, где все дышит любовью и заботой, — вот о чем она всегда мечтала и к чему стремилась. Лив Карин смотрит на лужицу какао на клеенке, упавшие на пол и разлетевшиеся по полосатому половику булочки, ломтик огурца, прилипший к ножке стула. «Не забывай о том, что из вас двоих взрослая — ты», — было написано в книге, которую она отыскала зимой в библиотеке, — пособие по совместной жизни с подростком. «Независимо от того, что твой ребенок — а он все же, несмотря на быстро растущее тело, глубоко в душе пока еще ребенок — ведет себя совершенно возмутительным образом, постарайся отнестись к этому как ответственный взрослый».