Счастливый дом - Страница 9

Реакции он добился, что неопровержимо доказывало, — если ему вообще требовались доказательства, — насколько хорошо он изучил ее. Алисия медленно повернула голову, остановив на нем холодный взгляд золотистых глаз: тонкие ноздри чуть раздуваются, кончики губ презрительно опущены.

— Кто-нибудь еще нуждается в подачке? Может быть, ты? Меня бы это не удивило, учитывая, что Леон и насчет тебя не оставил распоряжений. Сколько ты хочешь? Половины будет достаточно? Или считаешь, что должен получить все?

Она не сожалела о своих словах. Ни на секунду. Норман — приемный сын Леона, естественно, ему должно быть обидно, что последний отказал все свое состояние ей, парии. Однако Алисия не собиралась распинаться перед человеком, который столь решительно отвернулся от нее, когда она отчаянно нуждалась в нем.

Миссис Фирс она, безусловно, обеспечит, и Мартин получит щедрое вознаграждение за долгие годы преданной и честной службы. Но отчитываться перед Норманом она не станет, чтобы тот не думал, будто по-прежнему может руководить ею, как марионеткой. Алисия надеялась, что уничижительное замечание смутит его, и потому пришла в замешательство, увидев, как Норман откинулся на спинку стула с невозмутимой улыбкой на лице, вынудившей ее отвести взгляд.

— Да нет уж, пользуйся, — спокойно отвечал он. — Я как-нибудь сам. Ведь я даже учебу в университете оплачивал из средств, оставленных для меня матерью в доверительной собственности. С тех пор как мне стукнуло восемнадцать, я ни пенса не взял у Леона, а теперь и подавно не нуждаюсь в его деньгах. Так что все его состояние — твое. — Ироничная улыбка исчезла с его лица. — Не сомневаюсь, ты его более чем заслужила.

— Как тебе угодно. — Алисия равнодушно пожала плечами, давая понять, что ей безынтересно его мнение о ней. И залпом допила вино, чтобы заснуть было легче. Но лучше бы ей не хвататься за бокал: голова закружилась. — Если это все, я пошла спать.

Она двинулась к двери, медленно переставляя ставшие ватными ноги.

— Нет, не все, — сказал Норман, безучастно наблюдая за ее передвижением.

Алисия остановилась и, чтобы не упасть, вцепилась в спинку оказавшегося поблизости стула. Пол под ногами ходил ходуном.

— Что еще? — резко спросила она. Нельзя показывать, что она опьянела. А то уж он позабавится.

— Вилла на острове близ Мадейры.

Ему не хотелось смотреть на нее. Огромные глаза на побледневшем лице Алисии казались еще больше. Норман видел, что она еле держится на ногах. Странно. Неужели захмелела? Но что такое два бокала вина для многоопытной женщины?

Скорее всего, перевозбудилась в предвкушении открывающихся перед ней перспектив, предположил он. Встреча с ним не могла разволновать ее до такой степени, ведь у нее нет совести. Что ж, он еще подольет масла в огонь.

— Поместье, вилла и все, что там есть. Овдовев, Леон туда ни разу не наведывался. У Филлис, по-видимому, осталось в доме много личных вещей. Сомневаюсь, что тебя привлекут ее туалеты, но, возможно, от драгоценностей ты не откажешься. — Он поднялся. Все, с него хватит. Сыт по горло ее обществом. — Если надумаешь слетать туда со своим дружком, о вас прекрасно позаботятся. Эдуардо и Жозефа по-прежнему живут в большом домике и присматривают за поместьем.

В столовой стало так тихо, что Норман даже слышал ее дыхание. Находиться с ней в одной комнате было невыносимо: его бросало то в жар, то в холод. А вдруг она последует его совету и отправится отдыхать на остров со своим нынешним приятелем, с тем парнем, что ответил на его телефонный звонок? При этой мысли все тело словно судорогой свело.

Проклятье! И винить-то некого, кроме самого себя. Что называется, рад бы в рай, да грехи не пускают. Вел себя легкомысленно, пожинал плоды своей безответственности, сумел пережить все и выжить, забыть. Так, по крайней мере, казалось.

Но стоило увидеть ее во плоти — хладнокровную, надменную в своей неотразимой чувственности, — и в нем всколыхнулось нечто темное, варварское, необузданное. Хотелось наброситься на нее и придушить, чтоб не щеголяла своей наглой красотой. Хотелось вопить и проклинать: себя — за то, что так остро реагирует на ее очарование, судьбу — за то, что вновь столкнула их лбами.

Норман буркнул «спокойной ночи» и покинул столовую. На Алисию он даже не взглянул. Не мог. То, что он испытывал, глядя на нее, не сравнимо было ни с какой пыткой.

Образ нерожденного младенца не часто тревожил ее во сне, но эта ночь стала одним из тех редких исключений. Она грезила о своем ребенке, которому не суждено было родиться.

Алисия проснулась с тягостным сознанием собственной вины и зарыдала, не в силах остановиться. Сон оказался тем более мучительным, что она давно его не видела.

На похоронах и во время поминок в доме, на которых присутствовала лишь горстка знакомых покойного, глаза ее оставались сухими. Слезами невидимыми, но от того не менее горькими, обливалось ее сердце. Однако она оплакивала не Леона, хоть и давно его простила. Она скорбела по ребенку, с утратой которого никогда, пока живо в ней чувство вины, не смирится. Если бы она тогда так не расстроилась — из-за Леона, оболгавшего ее, из-за Нормана, отвернувшегося от нее с презрением, — может, у нее и не случился бы выкидыш, может, ей удалось бы сохранить свое дитя!

Она постаралась скрыть следы тяжелой ночи: накрасилась ярче, чем обычно, надела темный строгий костюм. Но лицо ее оставалось каменным, черты застыли в неестественной неподвижности. Алисия поймала на себе пронизывающий взгляд серых прищуренных глаз Нормана. Интересно, догадывается ли он о причине ее скорби?

Нет, конечно. Куда уж ему? Он бросил ее с ребенком, повернулся к ним спиной и думать забыл об их существовании. Откуда ему знать, что случилось с младенцем, отцом которого он был? Кроме Карен и ее добрых отзывчивых родителей, никто об этом не знает.

И он даже не спросил ни разу. Ему безразлично, кто у него родился — мальчик или девочка, как ребенок учится, счастлив ли он, здоров. И жив ли вообще.

Боль утраты и предательства терзала Алисию. Эта боль не уйдет, значит, уйти должна она, и как можно скорее.

Заметив, что Норман вышел в холл проводить последних гостей, она собрала на поднос тарелки с бокалами и понесла в кухню. Миссис Фирс, глаза которой покраснели от слез, завидев Алисию, скрестила на животе руки и обиженно произнесла:

— Зря суетитесь. Я сама бы убрала. Пока это еще моя работа.

— Как раз об этом я и хотела с вами поговорить.

Алисия поставила поднос на один из кухонных столов. Скоро она уедет, вот только покидает в сумку вещи и тут же покинет Мэлверн. Навсегда. Она не желает больше встречаться с навязчивыми призраками прошлого. Следовательно, это последняя возможность переговорить с экономкой с глазу на глаз.

— Если у вас нет каких-то своих планов, мне бы хотелось, чтобы вы остались здесь и присмотрели за домом, пока все утрясется. Я сейчас уезжаю к поверенному отчима. — Алисия звонила ему утром, и тот сказал, что будет рад ее видеть в любое время после четырех. — Если вы согласны, я скажу ему, что вы пока поживете в Мэлверне, а он позаботится, чтобы вам выплатили жалование, и подготовит все необходимые счета по расходам на поместье.

Вести разговор с миссис Фирс ей было нелегко. Алисия набрала полную грудь воздуха, чтобы голос не дрожал, и объявила:

— В Мэлверне я жить не стану, поэтому дом в скором времени будет продан.

— Я так и думала, — сдержанно обронила экономка.

Пожилая женщина теряла одновременно и работу, и жилье, при этом перспектива трудоустройства в будущем для нее была маловероятна. Но она приняла удар судьбы с несгибаемым мужеством, внешне никак не выражая своего отчаяния. Алисия поспешила развеять тревоги миссис Фирс.

— Когда это произойдет, из средств от продажи поместья вам будет назначена пенсия, на которую вы сможете жить, не работая. Это один из вопросов, который я собираюсь обсудить сегодня с поверенным. — А заодно поговорить о садовнике Мартине. Ему она тоже выделит содержание, раз об этом не позаботился Леон. Ну и, разумеется, есть еще Эдуардо с Жозефой и вилла на острове у северо-западных берегов Африки.