Счастье жить вечно - Страница 10
— Сашка! — обрадованно позвал командир. И Валентин Мальцев повернулся, отзываясь на свою партизанскую кличку, торопливо зашагал к кустам, под которыми лежал Ляпушев. Борис и Нина едва поспевали за ним. Они окружили своего командира растерянные, испуганные: что за беда приключилась с ним? Чем и как ему помочь?
Нина бросилась стягивать с Ляпушева сапоги.
— Нет, нет, не сейчас, потом, — отстранил ее Михаил Иванович. — Сейчас не время. Сейчас нам нужно лишь одно — забраться в лес погуще.
Рассвет застал их в глухой лесной чащобе. Никто так и не сомкнул в эту ночь глаз. Валентин ухаживал за рацией. Борис нес сторожевое охранение. Нина старалась облегчить Ляпушеву боль ног. А он, освещая карманным фонариком карту района их будущих действий, определял, как лучше им добраться к намеченному еще в Ленинграде месту и там на время обосноваться.
В настороженной ломкой предутренней тишине зимнего леса издалека послышалось пение петухов, необыкновенно резкое и чистое. От неожиданности все вздрогнули. Значит, где-то там — деревня. Что это за деревня?
— Необходимо узнать название населенного пункта, — говорит Ляпушев. — Кому-то из вас придется отправиться на петушиный концерт, в разведку. Есть желающие? — Командир спокойно и строго смотрит на разведчиков. Ждет ответа, не обращая внимания на их смущение.
Каким бы ты ни был отважным, хорошо понимающим свой долг, но раз тебе всего лишь восемнадцать лет и никогда ранее ты вообще не находился один в глухом лесу, да еще ночью, право же, ничего нет удивительного, если в столь грозной обстановке тебя вдруг охватит робость. Преодолеть ее не так-то просто. Что ждет одинокого партизана на опушке леса в тылу врага? Не сама ли смерть стережет его там, за рядами деревьев и горами снега, на тропах, что ведут к неведомой деревне?
А если еще того хуже — засада, ловушка, фашистский плен? Кто знает — удалось ли им прилететь сюда и приземлиться незаметно? Весьма вероятно противоположное: фашисты уже обнаружили парашютистов и только дожидаются, чтобы они показались из леса, стерегут, расставив капканы. Один неосторожный шаг — и ты станешь их легкой добычей…
При таком молчании секунды кажутся часами.
— Разрешите мне, товарищ Быстров! — Нина назвала командира группы его партизанской кличкой, как бы подчеркивая серьезность обстановки и то, что они уже не в Ленинграде и не в Хвойной, а за линией фронта, на боевой операции. Лицо ее и вся стройная фигурка дышали решимостью. Нет, это была не девочка-школьница, а настоящий боец, прекрасный своим мужеством, готовностью на все.
Валентин и Борис встали с ней рядом:
— Разрешите мне…
— Я готов…
— Ну, вот и пойдем втроем, — весело подхватила Нина. — Тогда нам и сам черт не будет страшен. Волков бояться — в лес не ходить. А наш лес вон какой! Посмотрите! Где вы видели такую красоту?
Петрова широким жестом гостеприимного хозяина повела вокруг себя рукой.
Высокие мохнатые сосны и ели обступали их со всех сторон. На ветвях хвои клочьями гигроскопической ваты цепко держался снег. То там, то здесь просвечивали стройные, серебристые стволы берез. Они стояли группками, прибежали в лес, заблудились и теперь, не зная, как выбраться отсюда, стараются быть вместе.
Им боязно больше всего потерять друг друга, остаться в одиночестве. А там, подальше, гибкая красавица-березка вдруг кокетливо выглянет из гущи вечной зелени хвойного леса и тотчас же спрячется, убедившись в близости подружек. Как бы укроется с головой пушистым одеялом: легко замерзнуть ей в своем подвенечном, явно не по сезону, платье.
Верхушки самых рослых деревьев спутались, заслоняя небо. Бледная голубизна его видна разрезанной на кусочки. Создается впечатление, будто там, на высоте, и не небо вовсе, а натянутый парашютный шелк, сосны держат его своими пиками и, чтобы не обронить, слегка покачиваются вместе с ним.
Лесная чаща встречала утро таинственной, ничем не нарушаемой тишиной. От нее еще более становилось не по себе…
Нина снова обратилась к командиру. Тот полулежал на разостланном ватнике, морщась от боли.
— Можно нам отправиться всем? Или лучше кому-нибудь остаться?
— Нет, всем нельзя, — возразил Ляпушев. — У нас с вами на руках государственное имущество — рация. С ней останется Саша Рощин. — Ляпушев тоже перешел на конспиративные имена. — В разведку пойдут двое: Нина Станкевич и Борис Метров. Отправляйтесь. Ты, Саша, готовь рацию для связи с Ленинградом.
Так зимней ночью в псковских лесах отважная четверка начала выполнять боевое задание, которое поручил ей родной город-богатырь. Ранним утром радист одной из войсковых частей, защищавших Ленинград, принял и тотчас же вручил по назначению радиограмму, которую ожидали с большим нетерпением и беспокойством — «Приземлились кучно. Ищем груз. Быстров».
Поиски эти оказались, однако, бесплодными. Тюк с продовольствием, который на их глазах был сброшен с самолета почти над самым Радиловским озером, пропал, как сквозь землю провалился! Много дней спустя Борис, углубившись в лес, случайно наткнулся на деревянные планки, которыми была скреплена упаковка. Он узнал их по сохранившейся пометке, сделанной Ляпушевым в Хвойной. Самого груза уже не было: кто-то не преминул воспользоваться нежданным-негаданным подарком с неба.
Кто он — друг или враг? Над этим вопросом оставалось ломать голову, строить всякого рода догадки и удваивать осторожность. Ориентироваться на худшее, чтобы оно не застало врасплох, так решил командир.
Первый день на земле, захваченной врагом…
Чтобы запутать след и в случае погони сбить фашистов с толку, разведчики не сразу и не прямиком направились к месту своей будущей базы. Когда Нина и Борис вернулись, установив название села, вся группа двинулась не к железной и шоссейной дорогам Псков-Ленинград, которые должны были стать объектом наблюдений, а в прямо противоположную сторону, вглубь леса.
Так шли километров шесть.
Переход был очень трудным. Ляпушев идти не мог, его приходилось нести. Шли сквозь густой колючий ельник, который временами превращался в почти непролазные заросли, в чащобу так тесно переплетенных ветвей и бурелома, что среди них ничего не было видно даже на расстоянии нескольких шагов. Дневной свет, погашенный лесом до сумерек, утративший свои яркие краски и свою прозрачность, здесь совсем померк. Казалось, наступает ночь или же грозовая черная туча нависла над верхушками деревьев. Невольно закрадывалась мысль о враге, который легко может воспользоваться такой благоприятной для него местностью. Что ему стоит укрыться совсем рядом, подкрасться вплотную и напасть внезапно и коварно неведомо с какой стороны? Но Ляпушев не сторонился этих зарослей, на каждом шагу таящих опасность нападения из-за угла. Он не выбирал дорог полегче и пояснее. Наоборот, командир стремился только туда, где лес был гуще, запущеннее и темнее, где каждый шаг требовал усилий. Именно такая дорога — напролом, через нехоженые места привлекала его больше всего. Да иначе не могло и быть, — думал Валентин, — сбить врага со следа можно только так! А боязнь глухого леса — дело неподходящее для партизан.
Шли и, не пытаясь найти просеки, тропки, передвигались порой по пояс в глубоком снегу. С больным командиром на руках… Ноги подкашивались от усталости.
Едва переводили дыхание на коротких, торопливых привалах, и снова — в путь, в путь!
Навстречу еще большим испытаниям.
Навстречу боевым удачам, невозместимым утратам и бессмертной славе.
Разведчики совсем выбивались из сил. Уже в этот первый день пришлось им испытать голод. Продовольствие, которое оказалось при них, нужно было жестко экономить, растягивать его на возможно более продолжительный срок. Когда и как пополнят они свои весьма скудные запасы, трудно было и предположить.
На другой день стало еще голоднее. На третий — питались одними лишь сухарями, черными и твердыми, как камень. Ели крохотными порциями, только раздражая голод. На четвертый — в пищу пошла кора деревьев. И тогда Валентин передал в Ленинград два слова: «Продукты все». Днем раньше он сообщил, что командир все еще не ходит. Но гораздо хуже другое: садятся батареи радиостанции, срочно нужны запасные, взамен тех, что пропали вместе с продовольствием, неудачно выброшенным на парашюте.