Счастье играет в прятки: куда повернется скрипучий флюгер - Страница 9

— Долго прогостят-то они? — тихонько спросила Дора.

— Отца не поймешь, — сказала Марина, понижая голос и возвращаясь в комнату. — Будто бы пока у Евы все не устроится, а что это значит — я не поняла. На работу, что ли, она должна устроиться? Так она ее не ищет, сидит целыми днями и ничего не делает, больная какая-то. Папа говорит — устала от жизни… Я ее даже сначала боялась. А потом ничего, перестала, она же тихо сидит. А вот Кларисса эта — идиотка! Я папе рассказываю, как она хозяйку корчит, как имя себе дурацкое выдумала, как в школе врет, что она моя сестра, — а он смеется, говорит: детский сад — штаны на лямках. Я про то, что она к Рахили подлизывается и нас всех заложила — он опять смеется, говорит, что пусть я не переживаю, Рахили и в его времена все крамола мерещилась, ему на это плевать. А Клара, мол, просто с нами дружить хочет, только все наоборот делает. Конечно, ему смешно!

— Пал Палыч всегда веселый, — с простодушной улыбкой проговорила Дора, представлявшая себе всю эту сцену в лицах — таких родных и таких любимых.

— Веселый, — иронично подтвердила Марина. — Я ему: о тебе знаешь, что болтает вся Зеленая улица? Он хохочет-заливается: ему наплевать. Я разозлилась: как это некоторые так устают от жизни, что поселяются в гостях как у себя дома? А он: я не все могу сказать. Это чужая тайна. Потерпи. — И, уходя, громко напомнила Доре уже у калитки: — Так мы ждем тебя вечером!

Глава 20

Жанна расхаживала по комнате, и взгляды друзей невольно устремлялись к ней, привлеченные ядовито-малиновым цветом ее платья. В каждом ее шаге, в каждом движении было столько скрытой энергии, что восприимчивому Рафаэлю она представилась бы сейчас красивым, хищным черно-малиновым зверем. Однако как раз Рафаэля и не было. Исключая его, компания собралась в Странном Доме в полном составе.

— Так что хотел сказать наш стихоплет? — обратилась Жанна к друзьям. — И куда он провалился? Давайте пока музыку послушаем, я новую кассету принесла.

— Ваш стихоплет хотел сообщить, что его стихи печатают в «Кудринских вестях», — ответил Рафаэль. Он был настроен воинственно, по лестнице взбежал вприпрыжку, дверь за собой не закрыл и вместо того, чтобы плюхнуться в кресло, остановился посередине комнаты. — Так ведь нет — не печатают.

Жанна фыркнула, Рафаэль подскочил к ней, словно петушок, решительно отбросив свои черные локоны.

— Да знал я, что у них ничтожная газетка! — продолжил он уже от первого лица. — Да я ходил к ним только ради смеха!

— Так же и тебя впустили туда, — ввернула Жанна.

Рафаэль притопнул.

— Они печатают такую ерунду, что я решил, пусть поглядят на настоящие стихи!

— Sancta simplicitas! Святая простота! — Артур давился от смеха. — Как это ты отважился дверь-то отворить? Да если ты и там стоял в такой же позе…

— Я — стоял в позе?! Это они стояли в позе! — Рафаэль потряс кулаком.

— А что ты им носил? — спросила Жанна. — Какую-нибудь дрянь, вроде той, что мы слышали раньше?

Рафаэль, едва отбившись от Артура, повернулся к новому противнику и запальчиво заявил:

— Для тебя-то, может быть, и дрянь — ты разбираешься в стихах не лучше, чем кретины из газеты!

Энергии, кипевшей в Жанне, вполне хватило бы, чтобы уничтожить Рафаэля без остатка. Но она лишь усмехнулась и вернулась на свой подоконник. В последние дни, бывая в Странном Доме, она почти каждый раз замечала здесь эти первоцветы. В отличие от обычных фиолетовых подснежников, мохнатеньких, с желтой серединкой, которые встречаются повсюду, эти, белые и шелковистые, растут почти у бизоньего заповедника.

«Это очень далеко, — отметила Жанна. — Кто это делает такие концы ради цветочков?» Она взглянула на Рафаэля; один уголок ее рта сохранял спокойствие, но другой пополз в неудержимую улыбку. Следующим на глаза попался Артур. «Книжный червяк. Помешался на книжках. Цветочки? Ерунда». Жанна присмотрелась к Рудику, сидящему на полу. «Такой пойдет за тридевять земель. Но ведь до этого, черт возьми, еще додуматься надо». Обведя еще раз взглядом всех троих, Жанна от души расхохоталась: кто-то из них?! Надо спросить у Марины…

— Не смейся над ним, — шепнула ей Марина. — Видишь, совсем увял.

— Да больно он мне нужен.

А Рафаэль уже сидел в любимом кресле, разглядывал узоры на обоях и лениво разворачивал конфету. Все его силы были исчерпаны, их не хватило даже на самоуничижение, и он не думал о неудаче. Он старался не думать вообще, но мысли текли сами по себе ничем не направляемым потоком.

Такой мечтательной, тонкой натуре, как Марина, очень подошел бы такой одинокий скромный домик, вот как у нее на картине — дорога никуда и ниоткуда, безлюдные заросли, туманный горизонт. Он дома по памяти пытался скопировать эту картину, акварелью — вроде получилось… И она — незаметная, невзрачная девушка, вдали от суеты предающаяся тихой грусти своих фантазий. Девушка, живущая в такой картине, непременно должна быть невзрачной и уметь разговаривать с листиками, росинками, птичками на их языке…

Он перевел взгляд на настоящую Марину — нет, она никак не вписывалась в унылое произведение искусства. Рафаэль и раньше знал, что она считается одной из самых красивых девчонок в классе, но знал как-то беспечно и привычно — а тут вдруг начал рассматривать подружку внимательно, как картину. Да уж, незаметной ее не назовешь. И прохожие на улице всегда на нее пялятся. Один дурак недавно чуть с дерева не свалился, так таращился…

Тут он вернулся к картине и к первоначальной мысли. Подключив всю фантазию, он представил Марину незаметной и невзрачной — и ему вдруг стало скучно, он даже удивился: почему? Задумался ненадолго и честно признался себе: если бы она действительно была такой, он вряд ли обратил бы на нее внимание. Эта откровенность унизила возвышенную душу Рафаэля, но тут раздался голос Жанны:

— Чего уставился? Маринка, он тебя гипнотизирует, что ли? А может, это ты у нас из лесу вышел?

Она подбросила белые цветы. Рафаэль что-то смущенно залопотал, Артур продолжал читать, ничего не замечая, а Рудик обрадовался:

— Во! Точно, они возле заповедника растут! Марин, мы туда уже сто лет собираемся!

— Давай на первомайские выходные.

«Прикидываются? Не похоже», — подумала Жанна, но тут ее насторожил шорох. — Опять подслушивает, что ли?

Она распахнула дверь. Мелькнул краешек синего платья.

— Нет, нам здесь покоя не дадут, надо куда-то перебираться!

Глава 21

Казалось, жизнь навсегда ушла из этой женщины. Она ничем и никем не интересовалась, времени для нее словно не существовало. Ева просыпалась поздно, долго лежала в постели, потом, как замороженная, бродила по комнатам и снова ложилась — с книгой на диван. С захлопнутой книгой в руках, она могла лежать часами, не двигаясь, не шевелясь, даже не моргая. Какие мысли наполняли ее голову в эти часы? И думала ли она вообще?

Поначалу это пугало Марину, ей казалось, что Ева видит в это время сны, подобно тому, как из колодца днем можно видеть звезды. Когда Ева, оцепенев, вперивала неподвижный взгляд в пространство, Марина говорила себе, что она уже «в колодце».

Но постепенно неприязнь и страх прошли, сменившись безотчетной жалостью. Не раз, когда лицо Евы становилось осмысленным, Марина видела в ее глазах неизбывное глубокое страдание. Ева казалась очень одинокой. Кларисса не обращала на нее никакого внимания, не разговаривала, даже не подходила к ней и, должно быть, стыдилась своей матери.

Однажды в Странном Доме опять появилась Дора и, как всегда, принялась хлопотать по хозяйству. Соседей ее поступок ошеломил. «Никакой гордости нет!» — кричала Петровна. Два дня ожидали скандала — все были уверены, что Ева выставит непрошенную гостью. Но Ева даже не заметила ее.

Глава 22

С птичьего полета город выглядит как белый талисман, обещающий счастье: центр застроен многоэтажными белыми домами, которые особенно нарядно оттеняет молодая зелень.