Счастье играет в прятки: куда повернется скрипучий флюгер - Страница 8

Четверть века назад этот парк, посаженный вокруг института физики, стал украшением и гордостью целого города. Впрочем, весь город вышел из института физики, как все живое — из воды. Сложилась традиция: когда приезжали научные делегации из разных стран, в честь гостей сажали что-нибудь из флоры их родины. Отсюда — американские, японские и прочие азиатские диковины. Основатель парка, знаменитый биолог Берестов, поддерживал его в великолепном состоянии, а теперь, говорят, этим занимается его дочь…

Ну конечно! Та голубоглазая брюнетка. Не она ли сажает тюльпаны на центральной клумбе? Марина хотела спросить, что делать с адамовым деревом — уж очень оно чахлое, никак не приживается.

Но куда делись Павлик и Рольд? Только что были здесь, на аллее. Наверное, побежали вперед. И Марина поспешила за ними, решив сначала найти малыша, а уж потом расспросить обо всем хозяйку питомника.

Она шла все дальше, но на аллее было пусто. И куда теперь?

Парк не просто огромен — это особый мир со своеобразным населением, а у каждого существа — свой характер. Красивая иглица с колючками, которые можно принять за листья, и броскими красными плодами — вылитая Жанна. Светлая плакучая ива, плачущая так поэтично, — Рафаэль. Огромная секвойя с непрошибаемым стволом в три обхвата — Рудик. А роща живучей дзельквы, деревья которой срастаются корнями и ветками, образуя единый организм, — вся их неразлучная компания. Марина начала высматривать и своего двойника, как вдруг увидела Павлика.

Вдоль боковой дорожки тянулась живая стена каменного дуба — листва его к зиме не опадает, а древесина вдвое тяжелее воды. Если отломить веточку потолще и пустить в лужу, она потонет. Они любили так экспериментировать в детстве. В тени каменного дуба сидел Павлик, прямо на траве, рядом с каким-то незнакомцем, и слушал его, раскрыв рот. Красавец дог лежал рядом, и рот его тоже был раскрыт, а язык высунут. Марина тихо подошла. Незнакомец был примерно ее лет, и физиономия малыша выражала удовольствие и гордость: взрослый парень удостоил его беседы. Изредка он почтительно задавал вопросы, и тот серьезно на них отвечал. Марина прислушалась…

Речь шла о курганах на юге России, где до сих пор находят греческие вазы, монеты с изображением храма, ожерелья, медальоны и оружие. Подробности, брошенные мимоходом, наводили на мысль, что он видел все это своими глазами. Стало завидно. А небрежные ссылки на глиняное озеро в пещере, купание в водопаде и остров с русскими неграми доконали окончательно. «Как он умудрился везде побывать и все увидеть? Ведь он если и старше меня, то чуть-чуть».

Марина слушала, и ей начинал нравиться голос незнакомца. Она мысленно сказала: «Да повернись же! Мне надоело разглядывать тебя со спины». Действительно, сколько можно стоять в стороне и прислушиваться. Но как подойти? Этот вопрос оказался неожиданно сложным. И все же, сделав несколько шагов, она предстала перед собеседниками. Павлик не заметил сестру. Рольд, даже не взглянув на нее, махнул хвостом. Незнакомец едва повернулся — на Марину взглянули ярко-голубые глаза из-под шапки черных волос — и продолжал говорить, ни лицо его, ни голос не изменились.

Марину словно окатило ледяной волной. Расположение мгновенно обернулось враждебностью.

— Пойдем, Павлик.

Пусть сам себе рассказывает свои истории! Но незнакомец не захотел остаться в дураках, он оборвал себя на полуслове, быстро встал и быстро ушел. Павлик проводил его огорченным воплем.

— Что ты болтаешь со всякими! Ты хоть знаешь, кто это такой? Он тебе зубы заговаривает, а ты и раскис!

— А ты все испортила! — не слушая сестру, простонал Павлик. — Мне теперь всю ночь будут сниться приключения, дворцы, разбойники… — А потом, задумавшись, поднял серьезные глаза и спросил: — А почему он в тебя не влюбился?

Большая клумба на центральной аллее была пуста: там красовались только что высаженные тюльпаны — невиданные полосатики с кокетливо отогнутыми язычками лепестков, а женщины, у которой можно было спросить про адамово дерево, не было.

Глава 18

…Великолепный дворец возник под незнакомым небом. Его зубчатые стены и башенки повторяли в миниатюре контуры синевато-бурых гор. Щелевидные окна прятали от света внутренность шершавой серой башни. К дворцу вела широкая лестница с тремя парами львов, изваянных из белого каррарского мрамора. У нижних ступеней плескалось море, пустынное и дикое.

Подскакивая и сверкая на солнце, по лестнице катился перстень. На голубом прозрачном халцедоне была вырезана летящая цапля. С чьего пальца и почему скатился этот перстень? В конце лестницы он подскочил еще раз… и голубая цапля взвилась в небо.

От его бездонности закружилась голова. Лучи солнца просвечивали сквозь прозрачное оперение. Скоро цапля стала неразличима, и снизу лишь угадывались совершенные очертания ее крыльев. А там, в вышине, она смеялась и пела, прозрачная птица, вся превратившись в струящийся полет.

Это продолжалось мгновение.

Волна плеснула на ступеньки…

Цапля летала над морем, взмахивая прозрачными крыльями отчаянно и обреченно.

Долго еще слышался печальный плеск волн.

Величественный дворец возвышался над морем, и в чужом небе угадывались контуры незнакомых гор…

Глава 19

«Вот это сон», — подумала Марина, еще не придя в себя. Таких она никогда не видела. Его непременно надо разгадать. Дора умеет.

Но Дора не показывается уже почти неделю. Марина попробовала сказать об этом отцу, но тот пожал плечами:

— Значит, не может, занята в больнице. Опять, наверное, в две смены нагрузили. Постарайся пока как-нибудь обойтись сама, без Доротеи. Побудь хозяйкой.

Марина пыталась объяснить, что не в хозяйстве дело, а в Еве, Дора из-за нее не приходит и, может, никогда больше не придет! Надо же что-то с этим делать, поговорить с ней, все объяснить! Но Пал Палыч начал раздражаться:

— Я уже все объяснил! Ева с дочкой у нас в гостях. Поживут здесь, пока у Евы все не устроится. Что я еще могу добавить? А если кто-то, вроде Петровны и Глебовны, лучше меня знает, что это значит, тогда тем более говорить не о чем!

Надо было самой что-то предпринимать. И Марина решительно отправилась к Доре.

— Добрый денек! — окликнула ее Петровна, сгоравшая от любопытства.

Глебовна подхватила:

— Как родители? Здорова ли сестрица?

— Какая она мне сестрица! — дрогнувшим от возмущения голосом ответила Марина.

Дворик был пуст. Она толкнула дверь, звякнув задвижкой. Глаза, привыкшие к солнцу, на миг перестали видеть: комната была наглухо занавешена. Телевизор, что ли, смотрит? Сейчас как раз должен быть ее любимый сериал. Но телевизор не был включен.

Свеча, воткнутая в миску из-под фасоли, слабо освещала угол стола. На стене висели рисунки Павлика. В глубине комнаты, согнувшись пополам, мыла полы старуха. Марина потерянно стояла на пороге. Старуха обернулась, бросила тряпку и поспешила к ней. Марина отступила на шаг, зрачки ее расширились от ужаса. Темное старушечье лицо было знакомым добрым лицом Доры, улыбка — ласковой, извиняющейся улыбкой Доры, провалившиеся глаза — ее круглыми вишневыми глазками. Марина не ожидала увидеть такое. Тут хотелось только сесть на стул и разрыдаться.

— Дора, — вместо этого твердым голосом сказала Марина, отдергивая занавеску и впуская солнце, — так ты не на работе! А я хотела спросить: к чему снятся птица и дворец? Я такой сон сегодня необычный видела.

— Это к радости. — Глаза Доры посветлели.

— А если конец плохой? Птица так кричит, как будто плачет?

Мягкий взгляд Доры потух, потом опять загорелся.

— Давай лучше на картах раскинем.

— Давай, только пойдем к нам.

— Не пойду я, — тихо ответила Дора. — Лучше ты сама с малышом приходи.

— Вот еще глупости! — громко возмутилась Марина, открыв дверь и повернувшись во двор. — Ты у нас не домработница, мы тебя любим! Это все знают! Отец сейчас в командировке, он собирался сам зайти, просто не успел. А с гостями столько мороки, сама знаешь. Голова уже кругом идет!