Счастье играет в прятки: куда повернется скрипучий флюгер - Страница 20

Он сидит или просто прислонился к чему-нибудь? Жанна любит сидеть на подоконнике, Рафаэль — в кресле, Артур — в том углу, Рудик — просто на ковре. У всех ее друзей здесь есть свои места. А у него нет. Но ведь они так недавно знакомы! А как он здесь мог себя почувствовать? Опять это слово. Скорее всего, чужим. Но ведь это неправда! Просто она не успела… А теперь все испорчено.

— Мы еще в шахматы сыграли, — добавил Пал Палыч.

Марина встрепенулась:

— Что?

— Ну, ты не идешь, где-то у озера тоску разгоняешь, а мне что делать с этим пришельцем? Начал развлекать. Он очень достойно держался. Ну, я потом доскажу, а то мы никому смотреть не даем.

«Развлечения» Пал Палыча всегда были головоломными, вроде неопознанной скульптуры. Шахматы тоже были больше, чем просто шахматы. Они сохранились еще со времен его детства, и, естественно, некоторые фигурки давным-давно потерялись. Их обычно заменяли пуговицами, пока однажды Павлик не предложил великодушно своего львенка из киндер-сюрприза. Вместо слона. Но ведь лев и слон, рассудили Пал Палыч с Мариной, фигуры совершенно разные. Нелепо, чтобы лев ходил как слон. Логично, что он разгоняется и прыгает через всю доску. А какая динамика в игре!

С легкой руки малыша заменили киндерами и остальные пуговицы, в основном пешки. Так в игре появились дракоша, пингвин, акула, кролик и бегемот. Со своими правилами, конечно. Традиционные игроки их с трудом воспринимали. Даже дядя Алик, в молодости шахматист-разрядник, запутался и плюнул: «Ну вас, понимаете ли, с вашими шахматами». Хотя по новым правилам рядом с доской стояла коробка с другими киндерами и он мог выбрать любую фигурку и прибавить что-то свое.

Опять началась реклама, и Пал Палыч продолжал:

— Он очень достойно держался. Знаешь, о человеке за час игры можно узнать больше, чем за год беседы. Какой-то писатель сказал. Наверное, наш НЛО. Так вот, он радовался, когда выигрывал, и не переживал, когда проигрывал. Не жульничал. Не выходил из себя, когда жульничал я. Ходы обдумывал, не горячился, но и не тянул. И самое главное — он может играть по нашим правилам! Все понял сразу, представляешь. Это редкость. Я оценил.

— Да он просто себя контролировал, потому что сидел как на горячей сковороде, бедняга, — заметила Ева.

— А я как сидел? — возразил Пал Палыч. — У меня одна дочь, а не десять. И потом, твой Алик ничего не понял про наших зайцев и акул. Тут не в этом дело…

— А он похож на Лену? — снова подала голос Ева. — Жаль, я не выглянула посмотреть.

— Одно лицо.

— Надо же. У тебя в семье симпатии передаются по наследству.

В другое время Марина бы во все глаза глядела на говорящую Еву. Сейчас она ее не замечала и напряженно ждала, не скажет ли отец еще что-нибудь. Он сказал:

— Еще о лягушке. Я предложил ему Павликову коробку, и он ввел в игру лягушку. Сейчас покажу, как прыгает. Где доска? Вот, «ныряет» по диагонали, пропускает эти фигуры под собой и «выныривает». Сбила пешку. Представляешь, какие возможности? Можно делать такие обходные маневры… Ага, вижу, вижу, что интересно!

Ева и Дора смеялись, глядя на них. Но даже смеющаяся Ева была ничем в сравнении с лягушкой Ника.

— Да, эту игру века надо было снять скрытой камерой. А потом он ушел, — неожиданно завершил Пал Палыч.

Марина с надеждой взглянула на него: а может, еще не все?

— Не дали фильм посмотреть, разболтались тут, — проворчал Павлик.

— У калитки кто-то стоит, — глядя в окно, сообщила Ева.

Марину словно сдуло с дивана.

Глава 40

У калитки стоял Макс. Кларисса не своим голосом говорила ему с крыльца:

— Чего надо?

— Не тебя, — зло отвечал он.

— Катись из моего дома.

— А он не твой. Думала, я не узнаю, кто ты? Дочь сумасшедшей Евы! Наболтала о себе!

Кларисса вспыхнула, круто повернулась и чуть не сбила Марину с ног, убегая в дом.

— Это мой дом, — сказала Марина, выходя. — И он — не сцена, найди другое место для трагедий.

Но Макс уже сиял своей обычной улыбкой.

— Какие трагедии! Просто не люблю, когда лапшу на уши…

Марина молча повернулась к двери.

— Погоди! Я хотел сказать… Может, ты удивишься, но я к тебе. Пойдем погуляем? Погода хорошая.

Марина смотрела на него, не находя слов и одновременно думая, что выражение «немая сцена» — как раз про это.

— А почему нет? — невозмутимо продолжал Макс. — Не дожидаешься же ты моего приятеля. Вот кто находка: чувство юмора на нуле, ревнует к каждому столбу. Сплошное развлечение. Или он тебе еще не надоел после «Забавушки»?

— Что, все сказал?

— Ну, конечно, — с благодушием, с домашним спокойствием на лице отозвался Макс.

Он искренне уверовал, что все со всеми поссорились, разоблачения не будет никогда, и почему бы не попробовать поковать железо, тем более что эта блондиночка с самого начала больше подходила ему, чем этому лоху Нику. А про сто рублей можно наплести что-нибудь, заговорить зубы. Уж это у него всегда получалось.

— Тогда вали отсюда.

Макс застыл в замешательстве. А на улице послышались свист, хохот.

— Так его! А ну, спусти его с крыльца!

Это был Рудик Фольц с дружками.

— Навешать ему? — крикнул он.

Марина пожала плечами.

— Чужак на Зеленой улице, уже в дома залезает, а они трусцой бегают вокруг и плачут: что же делать.

В ответ послышался воинственный рев. Максим повернулся к Марине, но наткнулся на такой взгляд, что сразу понял: это не шутка и не розыгрыш. Раньше в таких случаях его всегда выручал Ник, и Максим пожалел обо всем — от злополучной сотни до сегодняшнего дурацкого визита. Но дороги назад не было. И он пошагал навстречу верной гибели.

Глава 41

Классный час проходил буднично и монотонно. Рахиль Исаковна начала диктовать расписание экзаменов — для тех, кто собирался на следующий год в профильные классы, учебный год еще не кончился. В этот момент скрипнула дверь. На пороге стояла Кларисса.

— Можно войти?

Рахиль Исаковна выдержала паузу.

— А я еще подумаю, можно или нельзя.

Класс отложил ручки и поднял головы. Кларисса безмолвно стояла в дверях.

— Если школа для тебя — дело второстепенное, а на первом месте — романы с мальчиками, зачем вообще сюда приходить? — Риторический вопрос прозвучал едко и отчетливо.

По классу пронесся удивленный шепот, и теперь уже все без исключения смотрели на опальную любимицу Рахили, причем многие не без злорадства. А Рахиль Исаковна, добившись внимания аудитории, продолжала публичную порку:

— Похоже, ты уже научилась всему, что тебя интересовало. И сфера этих интересов так расширилась, что теперь вместо уроков приходится посещать гинеколога! Что, когда у одноклассников в расписании — экзамены, у тебя — покупка коляски?

Этот торжественный аккорд сопровождался тревожным, неразборчивым гулом голосов. Марина зажала уши, но все равно слышала продолжение:

— Значит, путь в жизни уже выбран — решила пойти по стопам матери!

— Прекратите! — Следующее, что услышала Марина, был ее собственный голос. — Не смейте!

Повисла испуганная тишина. Не глядя на Марину, Рахиль Исаковна сухо проговорила Клариссе, все стоявшей на том же месте как истукан:

— Подыщи себе, голубушка, другую школу. Здесь тебе делать нечего. — И, когда та наконец исчезла, повернулась к Медведевой: — И к тебе это тоже относится. Можешь отправляться вслед за ней. Ты прекрасно знаешь, что материалов на твое исключение собрано предостаточно. Я терпела тебя только из уважения к отцу. Но всему есть предел. К экзаменам можешь не готовиться, потому что сдавать их здесь ты не будешь.

* * *

Марина выходила под гробовое молчание одноклассников. Вместо того чтобы направиться к выходу, зачем-то поднялась на третий этаж. Присела на подоконник. «Ушла, как овца. Ничего не ответила. Вместо того чтобы сказать все, что я — и все — о ней думают!» Марина вскочила. Еще не поздно! Где сейчас может быть Рахиль? Звонок уже был, значит, в учительской. И она быстро зашагала туда. Но, берясь за ручку двери, услышала гневный монолог, в котором то и дело звучало ее имя. Рахиль Исаковна, захлебываясь, говорила, какое чудовище эта Медведева. И это был не набор фраз, а сплошная ликующая враждебность. Наконец монолог окончился, послышалось деликатное покашливание, и старческий голос произнес: