Счастье - Страница 9

И тут отчетливо, прямо рядом с ним, раздались ее пронзительные рыданья ; и он в этом темном полузабытьи настолько был уверен, что вот она действительно стоит рядом с ним, что даже и почувствовал ее теплое, ласковое дыханье; даже показалось ему, что и очи ее нежные перед собою видит; и настолько был уверен, что сейчас вот она поддержит его, поможет, что стал оседать - она же слышала каждое его движение, каждое дыхание, и вот теперь вскрикнула в мучении, и стала звонить в двери соседей, она кричала, звала на помощь, и уже раскрывались те двери, слышались шаги, встревоженный голоса.

Ну а Виталий уже полностью опустился на пол, лежал, слушал; ему было хорошо - нынешние его ощущения были сходны с теми, которые он испытывал, когда слушал Музыку. В дверь застучали, загремели какие-то совершенно незнакомые голоса, но это было уже не важно - среди них, был и ЕЕ голос, только ЕЕ и слышал Виталий. Потом удары в дверь усилились, ну а дальнейшего он уже совершенно не помнил...

* * *

После мрака Виталий очнулся в просторной, светлых тонов комнате; была и мебель, стояла какая-то электронная техника; вымытые окна были распахнуты настежь, и прямо за ними шелестела пышной кроной белоствольная береза, одна из веток даже свешивалась через подоконник в комнату.

Перед его кроватью сидела на кресле та самая девушка, она держала его руку, и нежно улыбалась, очи ее были немного уставшими - видно какое-то время, в заботах об Виталии, она совсем позабыла, что такое сон. Теперь, увидев что он очнулся, она даже вскрикнула, поднесла его ладонь к губам, несколько раз поцеловала, улыбнулась и... заплакала.

- Ты красива, когда по твоим щекам текут слезы... - прошептал Виталий. Так чувства твои более искрении... А теперь - перережь мне вены, перережь и себе - держи меня за руку. Мы умрем вместе, там за пределами... Ты только должна пообещать, что ты будешь петь, что будет Музыка...

- Что ты такое говоришь? Виталий?! Ты плохо себя чувствуешь?! Ты еще болен?!..

- Что же дальше?

- Что?..

- Что же дальше?! Вот ты сейчас сидишь, целуешь; ну а что будет дальше?! Здесь же пусто! Здесь так пусто!..

- Я не понимаю...

- Чувств искренних нет! Трясина!.. Понимаешь - гниль, болото ненавистное! Воротит от всего этого! Зачем этот свет, береза, мебель, техника - зачем я это вижу - мне это не о чем не говорит, это чуждо моему сердцу...

- Милый...

- Какой же, милый?! Я ошибся в тебе - надо же так - на одно мгновенье поверил, что ты - это Она. Ну ничего-ничего - не удалось, ведьма! Убирайся! Хочешь овладеть мною!.. Чтобы я забыл про Нее, чтобы стал частью вашей суеты ненавистной... Нет, нет, нет...

- Стихи...

- А-а-а!!! Стихи!!! Вот оно что - стихи! Да лучше бы я их и не писал вовсе! Узнала - книжечку увидела и полюбила...

- Но ведь в них вся душа твоя! То что ты мог бы сказать языком - сказал пером. Я тебя выслушала...

- И полюбила?!

- Да - полюбила! Люблю! Люблю тебя всей душою! Позволь мне остаться с тобою; позволь разделить твою боль и твою радость, позволь стать твоей помощницей, или, если захочешь, рабою...

- В-О-Н!!!

- Почему такая жестокость?

- В-О-О-Н!!!!

- Я же душу тебе открыла...

- В-О-О-О-Н!!!!!!

- Да, я уйду, я уйду...

По щекам девушки катились слезы, и каждый, кто взглянул бы на нее, сразу бы понял, что боль ее непритворна, что она испытывает муку адскую, что сейчас и смерть ей мила, лишь бы только избавиться от этого надрыва. Однако, Виталий не видел ее, так как от последнего вопля - вопля от которого смолкли разговоры на улице, от которого весь дом замер, стал прислушиваться, а кто-то даже начал звонить в милицию - от этого вопля он сорвал голосовые связки, и теперь перегнулся в кровати, и кашлял, кашлял, кашлял... Девушка все-таки еще нашла в себе силы, чтобы взять стакан с водою, подать ему, однако стакан он выбил, и змеею ядовитой, разъяренной зашипел:

- Убирайся прочь, ты... Убирайся!.. Влюбилась в мою известность!.. Книжку мне за автографом сует!.. Да знаешь где твое место?!.. Вот и иди туда!!!.. А мне... Мне Музыку!!! Я же в АДУ! В АДУ Я БЕЗ ЭТОЙ МУЗЫКИ!!!..

Девушка ничего больше не говорила, но при этих его словах так побледнела, что, казалось, ей отказало сердце, что сейчас вот она упадет замертво. Но нет - она еще была жива, она, пошатываясь, вылетела из комнаты, хлопнула дверью.

И тогда Виталий почувствовал, что - это опять Музыка, что это страдание, что он не сможет остаться без Нее, без этой девушки ни мгновенья - и он вскочил с кровати, и он, как был, в одном нижнем белье вылетел на лестницу, в вихре промчался через несколько пролетов, и там нагнал Ее, перехватил за руки, пал перед ней на колени - стал лепетать какой-то вздор; кажется, клялся в вечной любви, молил о прощении...

* * *

Она простила его, более того - в тот же день он узнал и ее имя. Вика. Красивое женское имя, впрочем - все женские имена красивые, и, кажется, что так называется какой-то цветок.

Свадьба случилась через месяц. Здесь можно привести ма-а-аленький отрывочек разговора состоявшегося незадолго перед свадьбой.

Виталий: ...Так зачем нам этот обмен кольцами, клятвы в вечной любви?..

Вика: Чтобы перед богом, перед вечностью закрепить союз нерушимый. Знаешь ведь, бывает так - что-нибудь светлое придумаешь, в голове оно промелькнет, а потом уж и не вспомнишь, а если бы записал - так бы и осталось навсегда.

Виталий: Понимаю, понимаю... Но разве же любовь на бумаге запишешь - она или есть, или нет ее.

Вика: Зато совесть всегда есть. Перед детьми совесть... Ну, а если совести нет - это уж и не человек вовсе. Всегда, как о свадьбе нашей вспомнишь и совесть в тебе проснется...

Виталий не хотел, чтобы на их свадьбе присутствовал хоть кто-то посторонний. Только по необходимости согласен был съездить в Загс, ну а потом - вырвавшись из той круговерти, провести вечер и ночь в темноте. Конечно, Вика была против, и с присущей ей энергией принялась переубеждать Виталия. Он не мог сопротивляться, он со всем очень быстро соглашался, и в конце концов устало выдохнул, что она может устраивать все как захочет. Он где-то в глубине осознавал, что ведет себя сейчас как тряпка, но ему уж действительно было все равно, он очень истомился - ведь не было Музыки, было суеченье, был Ад. Вновь он порывался к самоубийству - теперь замирал, глядя на свои иссеченные старыми шрамами запястья, и ему становилось жутко; ему представлялось, что всю вечность не будет уже Музыки, и отбрасывал лезвия, хватался за голову, стенал как зверь в клетке...