Сценарий собственных ошибок - Страница 4

Игорь следовал за ним. Пусть Саша не проявлял тяги к общению, он не мог вот так оставить внезапно объявившегося через столько лет друга:

– Сашка, нам о стольком надо поговорить… Давай, когда поедем с кладбища, ты сядешь ко мне в машину?

Тот покачал головой:

– Нет уж, я на поминки не пойду. – И дурашливо, почти глумливо, показал на свой костюм. – Куда я в таком виде?

– Но как же так? Так прямо и уйдешь? – продолжал настаивать Игорь. – Ты хоть где остановился-то, как тебя найти?

– Тут недалеко кабак есть, – Саша выудил откуда-то из недр клетчатого старомодного пиджака прямоугольный клочок бумаги. – Я буду там завтра вечером. Приезжай – поговорим.

Мельком взглянув на визитку и отметив, что название ресторана ему незнакомо, Игорь спрятал визитку в карман куртки и долго смотрел вслед удаляющемуся по аллее другу, не заметив, как к нему приблизилась Инна. Подошла сбоку, окинула мужа тревожно-испытующим взглядом.

Игорь напрягся. Не потому, что ожидал от жены чего-то плохого. Просто в последнее время это было его постоянной, физиологической, ниже уровня сознания, реакцией на Инну. На модную челочку ее короткой стрижки, гелевыми темными иглами утыкающуюся в оправу изящных прямоугольных очков. На ее тонкие и бледные губы, с которых она постоянно слизывала помаду. На ее красивый, с безукоризненной дикцией – след оставленной профессии – голос.

– Ты чего тут торчишь? – спросила Инна тем самым красивым голосом, отчетливо выговаривая слова.

– Да я тут… с Сашкой… – вот ведь, ничего плохого не сделал, а чувство, будто он мальчик, который оправдывается перед строгой учительницей. Да, что и говорить, училка остается училкой до конца дней своих!

– С какой еще Сашкой? – Инна бдительно завертела головой.

– Не с «какой», а с «каким». Слушай, Инна, это уже неприлично! Перестань меня изводить своей дурацкой ревностью хотя бы на похоронах!

Инна продолжала недоверчиво смотреть по сторонам:

– Ну и где твой Сашка?

Игорь тоже оглянулся, но никого не увидел. Очевидно, инвалидность не лишила Сашу способности к быстроте передвижения. Да, правильно, ведь раньше, до травмы, он вечно не ходил, а бегал. Такой живчик был…

– Он уже ушел. Я тебе рассказывал о нем. Наш пятый друг. Точнее, он всегда был первый… Впрочем, неважно.

Обрывая тягостный разговор, Игорь снова отошел к могиле. Народ потихоньку рассасывался, траурное море мелело. Вскоре Игорь остался один. Он стоял, глядя на фотографию улыбающегося Андрея, которую водрузили поверх свеженасыпанного холмика, и мучительно подыскивал слова, которыми должен был попрощаться с другом. В голову лезла какая-то ерунда, какие-то отдельные, словно кадры клипа, воспоминания. Вот они в Озерске гоняют по пустырю грязный потертый мяч… Вот они, все впятером, собираются в Москву: Сашка полон энтузиазма, а вот Андрей осторожничает… Их первые московские годы, когда они жили кто где, в общежитиях и чужих квартирах, хватались за каждую подработку… Разве это выразить словами? Да и при чем тут слова?

– Прости меня, Андрюха! – наконец подыскал Игорь нужную фразу. – Если б я только поговорил тогда с тобой, все могло бы быть иначе…

Сзади подошла Алина. Взяла отца под руку, прижалась к плечу. Он погладил дочь по голове, обнял, откликаясь на уже такое взрослое проявление внимания от той, кто навсегда останется для него ребенком. Его забавной девочкой, его умной девочкой, его грустной девочкой, его проницательной девочкой… Если с Инной Игорь в последнее время чувствовал дискомфорт, на Алину это не распространялось. С ней он был откровеннее, чем с женой, ощущая, что, несмотря на отсутствие жизненного опыта, Алина многие вещи понимает вернее, чем Инна. Несмотря на отсутствие опыта – а может, благодаря? Что, если этот хваленый опыт делает человека хуже?

– Знаешь, Алина, когда нам было столько лет, сколько тебе сейчас, Андрюха и еще один наш друг, Сашка, где-то вычитали, что место на хорошем кладбище – очень выгодное вложение денег. И так носились с этой идеей… Андрюха, как только появились средства, первым делом вот эти четыре места купил. Но тогда нам все это казалось шуткой, игрой… И в голову не могло прийти, что он так скоро окажется здесь!..

Алина прищурилась, оценивая обстановку:

– А что? Тут неплохо. Я тоже не против, чтоб меня тут похоронили.

– Алинка, ну что ты такое говоришь! – Игорь был на волосок от возмущения.

– А что особенного? Все там будем. И потом, смерть – это готично.

– Дурачки вы маленькие! – Игорь знал, что втягивается в продолжение их давнего спора, но удержаться от реплики не мог. – Играете в эту вашу готику: могилы, кресты, черепа…

– А что такого? – привычно парировала Алина.

– То, что можно доиграться! Смерть – это такая штука… то есть не такая штука, чтобы с ней можно было шутить! Примета, говорят, нехорошая: накликать можно…

– Папка, ну ты у меня как маленький! – улыбнулась взрослая умная Алина, вращая на указательном пальце серебряное, протравленное чернью, кольцо. – Конкурентов по бизнесу не боишься, а могил испугался.

Игорь невольно вздрогнул. То, что он попытался скрыть сам от себя, дочь сумела уловить и определить одним точным словом. Ему действительно было страшно. Он боялся. И Андрюхиной могилы, и своего непонятного видения при выходе из церкви, и даже почему-то неожиданного появления Сашки. Все это испугало, но признаваться в том не хотелось. Не только Алинке, даже себе.

– Да ну тебя, – Игорь и впрямь готов был обидеться, как маленький. – Лучше пойдем отсюда, все уже в машинах сидят, нас ждут.

– Па-ап!.. – заглянула в глаза Алина, вмиг превращаясь снова из взрослой девушки в избалованную девочку. – А можно я в другой машине поеду?

– Со Стасом, что ли? – просек ситуацию Игорь.

– Ну да-а… – протянула дочь.

Игорь не стал ничего уточнять, а тем более иронизировать. Подростковые влюбленности – тема столь эфемерная и болезненная, что взрослым в нее вмешиваться ни к чему.

– Конечно, поезжай. Поддержи парня, ему сейчас очень тяжело, он отца потерял…

Перед уходом Игорь бросил последний взгляд на фотографию в траурной рамке.

– Эх, Андрюха, Андрюха!.. – снова сказал он вполголоса. – Ну зачем, зачем ты это сделал? Почему? Может, если бы я тогда поговорил с тобой, ты бы мне все рассказал… Прости меня. Прости, если можешь.

Отдав последнюю дань покойному, все родные, друзья и сослуживцы Андрея покинули кладбище. Остался лишь участок, на котором еще были три пустых места.

Кортеж с кладбища приехал в загородный дом Федоровых – шикарный особняк, в котором стараниями подотчетных Марине домработниц и горничных поддерживалась средняя между Виндзорским дворцом и музеем «Эрмитаж» атмосфера. Гостей пригласили за роскошно накрытый стол. Белоснежное полотно скатерти, серебряные приборы, кузнецовский сервиз на двадцать четыре персоны, бокалы богемского стекла. Блюда, подошедшие бы и для дипломатического приема, несли отпечатки какой-то холодности: что-то официальное и глянцевое чудилось в них, словно стол был украшен муляжами еды. Возможно, это лишь предубеждение Игоря, который знал, что Марина не сумеет даже яйцо сварить вкрутую, и все, что есть на столе, приготовлено руками чужих людей, которые с Андреем и знакомы-то были едва ли. А возможно, накладывал отпечаток характер печального мероприятия, собравшего их всех за этим столом. Что ни говори, мысль о смерти – плохой стимулятор аппетита.

На видном месте, недалеко от стола, на отдельном маленьком столике стоял фотопортрет Андрея в черной рамке и с траурным крепом. Глаза Игоря то и дело обращались в ту сторону. Он видел, как официант поставил к фотографии хрустальную стопку с водкой и накрыл ее кусочком черного хлеба – дань обычаю, смысла которого Игорь никогда не понимал. Инна вроде толковала, что это пережитки анимистических первобытных верований, а ему было ни к чему, у него же тогда еще никто не умер… Но теперь понял, и холодок проскользнул по спине: это что же значит, мертвый Андрюха присутствует на своих поминках в лице траурного портрета – и вроде бы вместе с друзьями пьет и закусывает?