Сборник статей - Страница 42

Зоя: Да, не дает дождей… Вот в Иерусалимском Талмуде есть история об одном простом человеке, на которого Всевышний указал как на того, чью молитву о дожде Он готов услышать. А Мудрецам выбор Бога показался несколько неожиданным…

Рав: Вот именно. Этого человека звали Пентакака, т. е. Пятикратное Зло. И был этот человек сутенером, т. е. жил тем, что поставлял блудниц клиентам и забирал их деньги. По нашим меркам — вряд ли достойное занятие, не правда ли? А на него указал Господь, и благодаря его молитве на Землю Израиля пролился дождь.

Зоя: Но почему? Этой истории я не знаю. Я имела в виду другой рассказ из того же источника, мы его публикуем в разделе Агада.

Рав: Дело было так. Пришла к этому сутенеру замужняя женщина продаваться в блудницы, потому что не было у семьи средств к существованию. А он отдал ей свои деньги и тем уберег от недостойного занятия. Все понятно. Но узнать об этом даже Мудрецам было непросто. Отсюда и вывод Рамбама о цицит. Отсюда и призывы к покаянию — тшува, — чтобы наполнился Киннерет.

Зоя: Понимаете, когда я читаю Тору, я убеждена, что мне открывается абсолютная истина. Но в наше время — да и во всякое, я думаю, время — невозможно убедить человека, что твоя истина — абсолютна. И становится страшно жить: ты видишь, что из-за всяких наших прегрешений ситуация все ухудшается, и не можешь отделаться от мысли, что мы не застрахованы от нового мучительного изгнания…

Рав: Когда-то я учился в классе с одной девочкой, и мы с ней дружили. Потом она выросла, оказалась в Америке, вышла замуж. Но наши отношения не прервались, мы оставались друзьями. Она не была особенно религиозной. Сейчас она живет в Израиле, она ребецн — знаете, что это такое? Да, жена раввина. Она мне когда-то сказала: «Я прочла Тору внимательно и увидела, что все ужасы, обещанные еврейскому народу за религиозное отступничество, нас настигли. Я поняла, что это правда. И вот — я здесь».

А то, что вы говорите о невозможности убедить всех в своей правде, так ведь так мир устроен: свобода выбора. Каждый должен иметь возможность сам понять и выбрать. Иначе и быть не может.

Зоя: А Земля Израилева? Ее тоже каждый должен выбрать? И тот, кто здесь родился, тоже?

Рав: В Торе есть такое понятие: Земля Израилева исторгает, а точнее выблевывает того, кто ей не подходит. Прямо таким физиологическим словом пользуется Тора: мдчйа. Сказано (Левит, 18:27–28): «Все эти мерзости делали люди этой Земли… и она выблевала народы, бывшие здесь прежде вас». Это представление касается не только целых народов, но и отдельных людей.

Земля Израилева, как я уже говорил, очень чувствительна. Но и жить на ней очень непросто. Она не всем подходит. И нет простых способов определить, кто может здесь выжить, а кто нет. Возьмем вторую алию. Сколько было среди тех людей энтузиастов! А условия жизни здесь оказались такими тяжелыми, что в результате осталось в стране лишь около 5 % приехавших. Кто умер, другие разъехались. Это данные историков.

Зоя: Да, мне об этом известно.

Рав: Вы посмотрите, как тут живется. Каждые несколько лет — война, волны террора. А какое окружение! Трудные геополитические условия, как принято говорить. И не только в 20 веке — всегда. И сколько израильтян, отслужив здесь в армии, уезжают потом на долгие годы, чтоб не сказать — на всю жизнь, за границу. Вы это знаете? Ну вот. А почему? Потому что жить в этой особой стране могут только особые люди — и не слишком чувствительные, и не слишком бесчувственные. Должно быть какое-то тончайшее равновесие.

Если мой желудок не принимает картошки, кто виноват? Желудок? Картошка? Да какое это имеет значение. Важно, что стоит мне поесть картошки, как желудок выбрасывает ее тем же путем, каким она пришла. Простите за сравнение.

Земля Израилева каждому из нас устраивает экзамен. Мы должны к нему подготовиться (об этом мы говорили вначале), но даже этой подготовки недостаточно. Можно выдержать экзамен, а можно и провалиться. Это касается каждого в отдельности и всего народа вместе. И в этом тоже — Святость Земли Израилевой: ее сверхчувствительность к живущим на ней людям. Она не может мириться с тем, что ее раздражает, и отторгает неприемлемое. Так было во все исторические времена, с евреями и неевреями. Так, наверное, будет и дальше.

Зоя: Странным образом мы начали со сказки Андерсена и вернулись к сказке Андерсена. Начали с «Нового платья короля» и убедились в том, что между эмпирическим и духовным опытом — огромная дистанция. В мире материи король голый, и не случайно эту истину возглашает необразованный мальчик. Ведь Андерсен — христианский автор, а согласно христианству, ребенок чист и непорочен и «устами младенца глаголет истина». Иудаизм, напротив, настаивает на необходимости учить ребенка, а потом и взрослого, потому что только в результате учения появляется в человеке правильное представление о мире. Поэтому взрослый «видит» нематериальное. Святость нашей Земли — из области духа.

Кончили же мы свою беседу аналогично сказке о «Принцессе на горошине». Там говорится, что настоящая принцесса не может обрести покоя, если постель ее хоть чуть-чуть негладка, так нашей особенной Земле, принцессе среди других земель, не обрести покоя, пока хоть какое-то зло творится на ней. Если бы только это поняли все наши евреи, насколько легче стало бы нам!

Рав: Вот для этого вы будете писать потом свою статью о нашей беседе.

Евреи, да и не только они, хорошо знают, что значит жить в диаспоре. Жизнь у себя дома, на родине, и жизнь на чужбине принципиально отличны между собой. В первую очередь потому, что жизнь в изгнании неестественна, она преисполнена трудностей и проблем. Однако именно там человек может обрести подлинную свободу, неожиданно для самого себя.

Для людей нормально жить на родине. Их мышление, политическая активность, поведение в повседневной жизни — словом, вся их разнообразная деятельность там — естественны и являются само собой разумеющимися. Но, парадоксальным образом, свободный человек в своей стране оказывается в двойном плену: он ограничен не только границами своей родины, но и теми стандартами, которые задает ему нормальный ход повседневной жизни.

Жизнь в диаспоре ненормальна, ее можно уподобить сну. В основе любого сна лежат элементы реального мира — человеку не приснится то, с чем он так или иначе не сталкивался наяву, — однако связи между ними вполне могут выходить за рамки возможного. Так, во сне человек может с легкостью совладать с тем, с что ему не под силу, проявлять качества, недоступные ему когда он бодрствует.

Разумеется, есть немало вещей, которых остаются недосягаемыми для изгнанников, но все же в этом состоянии люди могут создавать на основе естественных для них реалий новые комбинации, которых не встретишь в "нормальном" мире. Пребывая за пределами родной страны, ощущая свою чужеродность окружающему обществу, мы поневоле увязаем в этом мире, где причудливо переплетены мечты и реальность. Изгнание способствует творчеству; немало людей, живи они на родине, никогда не развили бы в себе творческих способностей, скованные по рукам и ногам нормами и ограничениями своей страны.

В качестве примера можно привести судьбу Наполеона: останься он на Корсике, он не стал бы императором Франции. Прадед Пушкина — что бы он делал у себя на родине? Зато в далекой России он стал армейским генералом, придворным, а его потомок — знаменитым поэтом.

В этом сне наяву люди не теряют, однако, свободу выбора: они могут направить свои новые возможности на добро или же обратить их во зло. Человек в изгнании может опуститься: достойная женщина — стать проституткой, честный мужчина — присоединиться к преступному миру. Часто такие люди не понимают, что с ними произошло; кажется, что кошмарный сон выбросил их за пределы приличного общества.

Не только отдельные личности, но и целые народы, пребывая в изгнании, могут достигать того, чего не были бы способны добиться на родине. Там, в своем отечестве, живут философы, ученые, рабочие, крестьяне, разбойники и полицейские. В нормальной стране только 10 % населения обладают интеллектуальным уровнем выше среднего и могут рассматриваться как носители культуры. Остальные — потребители, которые находятся на среднем уровне или ниже его и не испытывают никакого желания выйти за пределы знакомой им с детства среды. Но в изгнании люди вынуждены действовать неестественным образом, не так, как они вели бы себя на родине.