Сборник статей - Страница 41

Зоя: Но ведь то же обо всем можно сказать: чем больше мы знаем из истории какого-то места, тем больше нам это место «говорит»; чем лучше мы разбираемся в творчестве какого-то художника, тем дольше мы простоим у его полотен. Получается, что Святость Земли Израилевой — это продукт культуры, плод воспитания?

Рав: Обязательно плод воспитания! Тот, кто воспитан в убеждении, что Земля Израилева — особенная земля, Святая Земля, тому легче почувствовать ее святость. Ведь он знает, что эта Земля Святая! Если его деды говорили о святости Земли, отец говорил, кругом евреи произносили слова «Земля Израиля» с особым чувством, то он заранее настроен на восприятие ее святости.

Зоя: Знаете, что мне мешает в ваших рассуждениях? Вы говорите о Святости Земли Израиля как о чем-то сугубо субъективном. Но материализм воспитал нас в преклонении перед объективным, в том смысле, что если нам что-то кажется, это одно, а вот если что-то объективно существует, это совсем другое. Объективное словно весомее, убедительнее. А когда я слежу за вашей мыслью, я не могу отделаться от ощущения, что все относительно. Для меня она красивая — мне хорошо. Для тебя — уродина, тебе же хуже. Хочется задать вопрос: а как же на самом деле?

Рав: А я вам уже и ответил: раз нация не отказалась от признания Святости Земли Израиля, значит, это — объективная истина.

Зоя: Знаете, для меня это тоже объективная истина, но это оттого, что я ее чувствую. Я просто чувствую эту святость нашей Земли. Более того, в Иерусалиме я чувствую ее иначе, чем в другом месте Израиля. Так вышло, что я пять лет регулярно раз в неделю ездила преподавать в Тель-Авив, и каждый раз примерно на одном и том же отрезке пути ощущала, что святость Иерусалима кончилась, и я въехала в как бы несвятое место. Но странное дело — когда мне случалось приземляться в аэропорту им. Бен-Гуриона, возвращаясь из-за границы, я ощущала эту святость сразу, как только ступала на землю. Даже в относительной близости к Тель-Авиву и удаленности от Иерусалима. Странно, да?

Рав: Что ж тут странного? Есть у меня родственник, художник. Он живет в Америке. Приехал он в Израиль, поселился в Тель-Авиве. Мы с женой приехали его навестить и забрать к себе на какое-то время. Едем мы в автобусе, беседуем. Вдруг жена моя стала его теребить: «Ну, ты чувствуешь? Чувствуешь, что мы уже приближаемся к Иерусалиму? Святость чувствуешь?» А он улыбается так тепло и говорит: «Да нет, ничего я не чувствую». И у нас, в Иерусалиме, он тоже ничего не почувствовал.

Тут мы подошли ко второму аспекту. До сих пор мы говорили о связи восприятия со знанием, сейчас я хочу сказать о чувствительности нашей души.

Как мы воспринимаем цвета? Если человек слеп, он цветов не различает. Если дальтоник — оттенки красного и зеленого сольются для него в серо-бурый цвет. Если у человека острое зрение, он увидит в картине тончайшее цветовое пятно.

Или парфюмеры. Понятно, что они должны обладать особо тонким обонянием, чтобы различать нюансы запаха, помнить их и добиваться нужного аромата. Значит ли это, что все пользующиеся духами дамы столь же чувствительны? Вряд ли. Подобно тому, как люди различаются по слуху, музыкальности, эмоциональности, они различаются по чувствительности к святости. И здесь ничего не поделаешь. Но внутренняя готовность, как развитие слуха, например, повышает чувствительность.

Зоя: Получается, святость Земли Израиля может ощутить только иудей или християнин или мусульманин?

Рав: Расскажу вам интересный случай. Совсем недавно сидел у меня здесь, почти на вашем месте, один архитектор. Иранец, нееврей. Он был из лучших архитекторов в своей стране, но был вынужден покинуть ее. Поскольку он весьма знаменит и знающ, его пригласили в Гарвардский университет. И вот этот профессор взял группу своих аспирантов и отправился по свету изучать Святые места. Его интересует, есть ли что-то общее в Святых местах и отражается ли оно в языке архитектуры.

Зоя: И что он сказал?

Рав: Ничего не сказал. Он, видимо, не чувствителен к святости как таковой. Зато знаете, какое самое сильное впечатление у него осталось от этого вояжа? Когда он был в Мекке, то заходил в главную мечеть. Там все стены изнутри обиты черным шелком, а по шелку — узор. И знаете, какой? Маген-Давиды! Огромный золотой Маген-Давид под куполом и поменьше — по стенам! Он был совершенно потрясен этим зрелищем. Маген-Давид — в Мекке!

Практически невозможно без подготовки ощутить Святость Земли Израиля. В наших книгах рассказывается об особых людях, великих знатоках Торы, которые мечтали совершить паломничество в Святую Землю. Как только они ступали на эти колючки и камни, они падали ниц и целовали прах земной, словно нечто несказанно прекрасное…

Зоя: Мой следующий вопрос связан с текстом Торы, вернее последних ее глав в книге Второзакония. Там идет речь о последних днях пребывания сынов Израилевых за Иорданом и о последних наставлениях, которые Господь дает им через Моисея перед тем, как войти в Обетованную Землю. Текст этих глав страшен. Если мы отступим от заповедей, говорится там, то нас ждут ужасные бедствия: засуха, голод, победоносное нашествие врага-душегуба, болезнии и эпидемии и — уход в изгнание, галут. Из всего этого напрашивается вывод, что пребывание евреев в Земле Израиля требует от них особого образа жизни. Но когда я обращаюсь к нашей жизни в современном Израиле, то не вижу ни особой нравственности, ни особой гармонии между евреями. Что же — нас ждут кары?

Рав: Я не пророк. И меньше всего я хочу предсказывать плохое. Но вы же помните, наверное, что Бог называет эту Землю «землей, текущей молоком и медом». Видите ли вы это в сегодняшнем Израиле?

Зоя: Увы, не вижу. Я вижу тяжелый засушливый климат, вижу постоянную угрозу засухи, немилосердно страдающих от жары людей, которые с трудом могут функционировать нормально…

Рав: Вот вам и ответ. Эта земля — особая Земля. Она чрезвычайно чувствительна. Она подобна тонким весам: чуть больше нравственности — чуть лучше условия, чуть меньше — похуже и условия. Чтобы эта Земля потекла молоком и медом, надо жить на ней по-другому.

Зоя: Правильно ли я поняла, что вы готовы выйти сегодня к евреям в Израиле и сказать: «Евреи, опомнитесь, обратитесь к заповедям, и уровень воды в Киннерете повысится!»

Рав: Во-первых, людей, которые так говорят, немало. Да кто их слушает? Во-вторых, возможно, если бы еще 50 тысяч евреев надели цицит, ситуация изменилась бы к лучшему… Знаете, кто это сказал? Рамбам. Еврейский мыслитель, известный своим рационализмом и научной образованностью.

Попробую вам пояснить. У меня довольно много родственников, двоюродных, троюродных и прочих. Разные поколения, все мыслимые профессии и места проживания на земном шаре. И среди моих родственников есть один водитель автобуса в Тель-Авиве. Много лет он работал на одном и том же маршруте, и в один прекрасный день его перевели на другой маршрут. Что вы думаете? Через какое-то время в автобусную контору приходит письмо: «Верните водителя имярек на нашу линию!» В чем дело? Человек пишет: «Я годами каждое утро сажусь в автобус, и тот водитель неизменно улыбался мне и говорил: «Доброе утро! Как поживаете сегодня?» От этих слов у меня сразу улучшалось настроение, и с этим настроением я приезжал на работу. А что теперь? Нет этого водителя — и словно весь день испорчен!»

Зачем я вам это рассказываю? Этот мой родственник совершенно не религиозный, но, видимо, хороший человек. Кто это заметил и оценил? Один пассажир оценил. Понимаете, все мы чего-то стоим. Кто нас оценивает? Бог и люди. Но у Бога критерии и меры одни, а у людей — другие. Могу я знать критерии и меры Бога? Сомнительно. А ведь от Его измерений зависит моя судьба и судьба моих близких и, в конечном счете, может быть коллективная судьба всех нас. И что же? Всевышний дал мне какие-то простые указания, чтобы я легко мог узнать, соответствую я Его меркам или нет. Цицит, например. Может быть, Всевышний смотрит совсем на другие вещи, но я-то как об этом узнаю? И вот мне велено смотреть на цицит — есть цицит, хорошо, нет — хуже. Это моя мера, чтобы я мог как-то ориентироваться. А у Бога — Свой отсчет… И по данным Его измерений Он меняет условия нашего существования на этой Земле.