Сборник рассказов - Страница 21
Я уже стоял возле Далайи, когда поток свистящего воздуха зацепил нас, обдав вихрем холодного ветра, но уже через секунду это пространство исчезло из поля зрения, оставив после себя стекать подтеки густых красок этого мира в мерцающей перламутром пустоте.
— У поршеан были крылья? — спросил я в наступившей тишине, сев на пол возле девушки.
Далайя молчала.
— Были, были… — ответил за нее Ганс, приподнявшийся на локте и явно желавший поболтать. — Лео Баг первым делом этим и занялся…
Девушка вздохнула.
— Ты же видел сам… — Говорила она с неохотой.
Голос у нее был не из тех сладких голосов, что ласкают слух, он был даже чуть хрипловат. Она говорила очень серьезно, без тени кокетства или наигранности.
— Лео Баг — мой отец… — продолжила она.
Да что же это такое-то, опять он! Ну и кто она мне после этого… дочь… сестра…?…
— … он принялся истреблять коренных жителей планеты, приняв их или желая, чтобы так думали все, за мутировавших птиц… Поршеане отчаянно сопротивлялись, Пятилетняя война закончилась страшной бойней высадившихся землян и поршеан в Багуте, а потом звездолеты поднялись, и собравшиеся огромные силы поршеан накрыл атомный взрыв… После этого, когда земляне вернулись уже после биологического восстановления планеты, крылатых поршеан больше они не увидели… Их просто не стало… Хотя ходит красивая легенда, что они вернутся когда-нибудь… — Далайя говорила, откинув голову на стену и закрыв глаза.
В приоткрытую дверь доносились отрывистые звуки просыпающегося леса, густой туман сочился в дверной проем. Стало слышно в тишине звук падающих где-то капель воды… Я, бросив на замолчавшую девушку взгляд, увидел, что она смотрит на меня. Не в силах оторваться от этих огромных, темных глаз, я вздрогнул, когда она тихо сказала:
— А ты красивый… Как отец на фотографии… В молодости…
Все!!! Полный звездец!!! Как говорил покойный Олдеман… Я отвернулся. Вспомнилось дурацкое дежавю, где она расплакалась у меня на плече как маленькая девочка, похоже, во мне заговорили воспоминания папаши… Да, не хочу я ей быть папашей… Да у меня и руки к ней тянутся не по-отцовски! Бред! Бред! Бред!
— Очуметь! — с издевкой буркнул я ей и отвернулся.
Создавая клонов, никто и не задумывался, а что же будет, если эти несчастные вдруг начнут жить в обществе. Такого просто не могло быть по определению, никто же не спрашивает, какие проблемы у свиньи или коровы, это просто мясо… Вот и я — просто клон… Мне запрещено иметь душу, родителей, воспоминания о детстве…, за меня уже завели детей, прожили жизнь… А может я бы ее не так прожил!
Усталость брала свое. Уронив голову на руки, я закрыл глаза. Услужливое сознание тут же предложило мне вспомнить лица убитых поршеан… Я открыл глаза… Лучше уж видеть похрапывающего Ганса, растянувшегося в полный рост в метре от меня с Далайей. Странная вообще-то сцена получилась… Кто-то, а теперь понятно, что Граас, убивает старого вояку с его свитой, открывает нам дверь, и вот они мы, нарисовались — не сотрешь! Готовые убийцы! Банальная борьба за власть?
Рука Далайи легла мне на колено… Ну, что еще хочет малышка от своего папочки?!
— Я видела, что вы не убивали Мерва и его свиту, — очень тихо, явно не желая, чтобы немец слышал ее, сказала она, — я была там.
До меня не сразу дошел смысл сказанного.
— Тогда зачем ты идешь по нашему следу? — наконец, спросил я. — Или — простое человеческое желание сдать сбежавшего клона с потрохами? Чтоб долго не мучился бедный?
— Я не иду по вашему следу, я вынуждена тоже бежать, — перебила она меня нетерпеливо, — похоже, Граас не знал, что в свите будут посторонние, да и саби Мерв прикрыл меня, и я успела спрятаться… — голос Далайи дрогнул. — Все знали о готовящемся перевороте, но он не хотел верить.
Теперь я молчал. Пусть говорит… Слушать ее было одно удовольствие… Ее маленькая ручка по-прежнему лежала на моем колене и даже один раз стукнула по нему крепко сжатым кулачком…
— Граас тоже был саби, никто не мог предположить, что он, принадлежа к такому высокому сословию, опустится до заговора…
Все это распрекрасно, вот только причем здесь мы с Гансом?
— Ваше появление в Багуте, я думаю, только ускорило ход вещей, потому что, подставив вас, настоящих убийц искать не стали бы…
— Не стали бы? — Встрепенулся я, отвлекшись от забавной ручки, которая мелькала перед моим носом. — Значит, теперь будут искать?
— Теперь будут, — буркнула она, словно мой голос, прозвучавший неожиданно, спугнул ее. — Будут, потому что я видела все…
Да она просто недовольна, что ее прервали.
— Ты имеешь возможность повлиять на ход вещей? — насмешливо протянул я. — Ты входишь в состав вождей племени?
— Не смей думать о поршеанах, как о тупоголовых, неразвитых аборигенах, бегающих с бубном вокруг костра!
От ее выкрика в защиту угнетенных Порша немец зашевелился.
— Сейчас этот абориген проснется, — пробормотал я.
Но нет, Ганс развернулся на другой бок и захрапел еще крепче.
— Ну, что они неразвитые, никто и не говорит… Старичок-то был не дурачок… К тому же, как ты говоришь — саби? — закинул вновь удочку я, в надежде, что Далайя опять разговорится.
Она хмыкнула.
— Только не думай, что я поверю, будто ты знаешь, кто такие саби, — но взглянув на меня в темноте — мерцающее перламутром пространство сейчас было цвета мокрого асфальта и не очень-то освещало небольшое помещение храма, — хотя папочкино великое прошлое, — с издевкой проговорила она, — может в тебе всплывать время от времени, видимо, — и вновь хмыкнула.
Я, великодушно отбросив сомнительный комплимент в адрес хозяина, кивнул головой, промолчав. Пусть говорит…
— Саби плывут в лодке по реке времени, — проговорила Далайя, — а карайи ждут их на берегу… Так записано в книге храма в Багуте, которая исчезла после пятилетней войны. — Девушка повернулась ко мне. — Это означает, что саби могут войти в это пространство, — она кивнула в сторону переливающегося мерцания, по которому теперь ползли почти черные подтеки густой массы, — а карайи, все остальные кроме саби, не могут, они должны ждать и служить саби…
— А то, что саби — простые жрецы, никому не приходило в голову? — Шепотом спросил я. И тут же пожалел — слишком грубо. — Ну-у, это же так просто — саби выгодно, чтобы им служили…
— Нет! Ты просто самонадеянный болван! — Теперь она стукнула по своей коленке, и я понял, что доверие ко мне ее хозяйки подорвано. — Ты надеешься, что никто не пробовал попасть во временные сдвиги?! Ты сам недавно оттуда, что — понравилось?
Далайя наклонилась, вглядываясь в темноте в мое лицо, и ничего, похоже, не видя, приблизилась очень близко. А ведь она знает, что, когда так делают, то могут совсем нечаянно поцеловать, и все равно так делает… Или очень простая, или открытая и смелая, и знает, что может дать отпор…
— Не понравилось, — наконец, проговорил я, — ты хочешь сказать, что саби может войти в это пространство прямо здесь, например?
Далайя молча кивнула и опять села прямо, откинувшись на стену.
— Могут… — сказала она, — я видела много раз, как саби Мерв входил в храм, и через некоторое время появлялась лодка… Оттуда…
Она кивнула головой, задумчиво глядя на накатывающие размеренно на нас волны постоянно меняющейся массы. Сейчас это было свинцовое море, и веяло от него холодом. Свет занимающегося рассвета, сочившийся сквозь дверь, бороздил его мрачную поверхность слабой, избитой рябью дорожкой. Голова моя становилась все тяжелее, веки слипались, в какой-то момент я отключился и резко клюнул носом вперед. Открыв глаза и покосившись на девушку, я увидел в утренних сумерках, что она спит, по-прежнему откинувшись на стену и потихоньку сползая вниз. "Спать…", буркнул я сам себе и тут же отключился.
… Окно запотело. Мне ничего не видно. Я провожу ладонью по холодному толстому стеклу и вглядываюсь в сумерки. Я жду. Я в Багуте, это мой дом и сюда должны придти. Мерв обещал, значит, придет. Идут. Слуга их ведет. Черт, забыл, он же не слуга, — поршеане не служат, они помогают. Их не интересуют деньги. Они верят. Верят в то, что получат титул саби и уйдут из этой жизни. А куда спрашивается, они уйдут? Нет, они не собирались покончить с собой, они собирались куда-то уйти. Эти их странные храмы. Сколько раз я пытался узнать, что там творится, но Мерв пока отмалчивается. Может быть сегодня за рюмкой ликера? Он его любит до смешного. Смакует, зажмуривая от удовольствия глаза.