Сборник критических статей Сергея Белякова (СИ) - Страница 46
Я не мог понять, почему национальная тема представляется людям более “крамольной” и “постыдной”, чем тема сексуальная. И почему “достоеведов” не заинтересовала возможность проникнуть в еще один темный уголок души. Разве сам Достоевский не интересовался тайными и постыдными желаниями человека, разве не он первым (задолго до Фрейда) заглянул в бездонный колодец бессознательного? Разве многочисленные исследователи его творчества не пытались вслед за ним заглянуть в эту бездну или хотя бы увидеть ее отражение в “Двойнике”, в “Записках из мертвого дома”, в “Идиоте”, в “Братьях Карамазовых”?
Впрочем, тогда, три года назад, я все-таки решил положить статью в стол. Тогда я еще не мог предположить, какие события заставят меня вернуться к ней.
Весной 2006 года газеты, радиостанции и телеканалы стали сообщать о нападениях на чернокожих студентов, на армян, на азербайджанцев, на таджиков. Нападения случались чуть ли не ежедневно. СМИ, как проправительственные, так и оппозиционные, заговорили на любимую не только обывателями, но и многими учеными тему: “это кому-то выгодно”, “скинхедов кто-то направляет”, “за этими событиями кто-то стоит”. Дальше версии уже различались. Одни винили во всем “мировую закулису”, другие — “жидо-масонов”, которые-де сталкивают лбами дружественные народы Евразии, третьи заговорили о кознях ФСБ, о новых политтехнологиях, о третьем сроке Путина.
Мне самому не довелось понаблюдать скинов, так сказать, на поле боя (скинхед — уличный боец), но драку с “национальной спецификой” я увидел год назад. Восемь или десять абхазов прямо на улице Нартаа (бывшем проспекте Руставели), в самом центре Гагры, избивали грузина. Грузин оказался человеком везучим, абхазы были не очень злы: незваного гостя посадили в маршрутку и велели убираться за пределы республики Апсны. Как я узнал позднее, обычно с грузинами там поступают проще: ножом в бок — и в ущелье. И это в сотне метров от волшебного голубого моря, под цветущими магнолиями, невдалеке от знаменитой эвкалиптовой аллеи!
Допустим, что загадочному “кому-то” могут быть выгодны и кавказские погромы, и пробитые головы чернокожих студентов, и грузинские трупы в ущелье Жоаквара, но ведь “семена зла” приживаются лишь на благоприятной почве. Почва появилась задолго до этих “семян”. И я вспомнил о своей статье.
Скажете: какая связь между бритоголовыми громилами, молодыми абхазами и Достоевским? Что общего у людей, вряд ли прочитавших даже “Мойдодыра”, с гениальным писателем и его умной, образованной супругой? Но общее есть у всех людей. Все мы способны испытывать радость или печаль, все можем страдать от холода или жары, все стремимся к счастью. Ксенофобия в широком смысле слова — неприязнь, настороженность к чужим, к незнакомым людям, как мне представляется, качество если не всеобщее, то распространенное достаточно широко. Такова уж наша природа: все мы делим мир на своих и чужих. Неприязнь к людям другой национальности — всего лишь вариация ксенофобии.
Мы слишком верим рациональным объяснениям, слишком любим искать всюду чей-то интерес. Но ведь человеком управляет не только разум, наши чувства, эмоции подчас толкают на “неразумные” поступки. Разуму останется лишь задним числом придумать для нас оправдание. Тогда и появляются версии о “всемирном заговоре”, об “этнических предпринимателях” (да-да, есть и такой термин), о черных злодеях, которые ссорят мирных людей, “разжигают межнациональную рознь”. Пусть так, но откуда эти “разжигатели” берут горючий материал? Может быть, ненависть к чужому человеку, к чужому народу изначально живет в наших душах? Мы сами не замечаем этого, или же замечаем, но сдерживаемся, загоняем имманентно присущую нам ненависть к чужаку в бессознательное. Уж в каком виде она оттуда появится, какой маской прикроется, не предугадать.
Мне всегда хотелось поймать, уловить этот момент: как спонтанно возникшая ненависть к чужаку перерождается в ясную и логичную идею националиста, что думает, что чувствует человек при столкновении с чужаком? У социологов, насколько мне известно, пока что нет инструментов, которые позволили бы “измерить” столь тонкие вещи. Социологи анализируют материал (от опросов населения до контент-анализа частных объявлений), прошедший, как минимум, фильтр внутренней цензуры.
Единственный сорт источников, который позволяет прикоснуться к самым сокровенным, сокрытым от публики мыслям и чувствам человека, — это, конечно же, дневник. Дневник — это практически идеальный источник для изучения внутреннего мира человек, его взглядов, вкусов. Бывают, правда, дневники, предназначенные для публикации: это, скорее, сорт мемуаров. Их ценность для нас невелика. Нам нужен настоящий, интимный дневник. В моем распоряжении такой дневник есть. Его вела Анна Григорьевна Достоевская (Сниткина) в 1867 году, во время знаменитой заграничной поездки молодых супругов Достоевских.
Обстоятельства этой поездки хорошо известны. Молодая стенографистка Анна Григорьевна Сниткина вышла замуж за Федора Михайловича Достоевского в феврале 1867 года. Но враждебность родственников мужа, а также беспокойная петербургская жизнь с бесконечными приёмами гостей, не способствовали укреплению брачных уз. Положение было настолько серьёзным, что Анна Григорьевна и её мать опасались за судьбу семьи. Решение поехать за границу было попыткой спасти брак. Совместное путешествие, жизнь вдали от вздорных и склочных родственников могли сблизить молодожёнов. Так и случилось: “Мы уезжали за границу на три месяца, а вернулись в Россию через четыре с лишком года. За это время произошло много радостных событий в нашей жизни и я вечно буду благодарить Бога, что он укрепил меня в моем решении уехать за границу. Там началась для нас с Федором Михайловичем новая, счастливая жизнь и окрепли наша взаимная дружба и любовь…”[160]
14 апреля 1867 года супруги выехали из Петербурга в Вильно, а оттуда поездом направились в Берлин, ставший первым заграничным городом, где супруги ненадолго остановились (17–18 апреля). 18 апреля они выехали в Дрезден, где задержались до 21 июня[161]. Из Дрездена Достоевские направились в Баден-Баден. Баденский период (22 июня — 11 августа) из-за рулетки стал наиболее драматичным временем заграничной поездки. Недостаток денег (деньги Федор Михайлович проиграл на рулетке) заставил отложить намеченную поездку в Париж[162] и предпочесть ей жизнь в менее дорогой Женеве. По дороге из Баден-Бадена в Женеву супруги заехали в Базель (12 августа). Женевский период путешествия продолжался с 13 августа по май 1868 года. Дальнейшие события поездки выходят за рамки нашей статьи, поэтому я позволю себе ограничиться лишь перечислением мест, где Достоевские побывали с весны 1868 по июнь 1871 года: Вена (лето 1868), Милан (осень 1868), Флоренция (зима 1868 — лето 1869), Венеция, Прага (осень 1869), Дрезден (осень 1869 — июнь 1871).
Здесь надо оговориться. Заграничная поездка описана самой Анной Григорьевной в книге воспоминаний. Но “Воспоминания” она писала для читателя, для истории, быть может — для вечности. А дневник для себя. Она боялась позабыть впечатления от путешествия, хотела попрактиковаться в стенографировании, но важнее было другое: “Мой муж представлял для меня столь интересного, столь загадочного человека, и мне казалось, что мне легче будет его узнать и разгадать, если я буду записывать его мысли и замечания”[163].
Сам дневник Анны Григорьевны уникален[164]. Супруга Достоевского была профессиональной стенографисткой, к тому же она пользовалась собственной системой стенографирования. Она успевала занести в дневник даже самые мимолетные чувства, настроения, мысли, переживания. Записи были непонятны другим людям, в том числе и мужу.