Сбежавшая игрушка (СИ) - Страница 4

— Очень, — сипло призналась я.

— Что с голосом? — прищурилась она.

— Сорвала, — совсем тихо ответила я.

Она снова покачала головой, и в её взгляде проскользнуло сочувствие. Я же была в странном состоянии, будто во сне. Я чувствовала внутри себя огромную буру эмоций, но они словно были отгорожены стеной.

Знахарка отошла и достала откуда-то металлический конусообразный предмет. Когда она приблизилась, я смотрела на него со страхом, но она меня успокоила:

— Я просто посмотрю. Будет немного больно, но ты потерпи.

Она заставила меня задрать юбку и развести ноги. Я оказалась почти в таком же положении, как и вчера ночью. От воспоминаний о том кошмаре снова полились слезы, но старушка была занята и не заметила этого. Как только она посмотрела мне между ног, тут же поджала губы и осуждающе покачала головой. Неужели все так плохо? Она медленно и осторожно ввела в меня конусообразный предмет. Я вздрогнула от прикосновения холодного металла, но промолчала. Она ввела его полностью, и я ощутила резкую боль.

— Ай!

— Потерпи чуть-чуть, — пробормотала знахарка. Она что-то делала пальцами, осматривала меня и что-то шептала себе под нос. Через минуту она вытащила свой инструмент. — Зверь, — почти рыкнула она.

— Что? — не поняла я.

— Зверь тот, кто это сотворил, — с потемневшим лицом сказала старушка. — Изверг. Своими руками душила бы этих выродков…

Она много ругалась, а я терпеливо ждала, когда же она вынесет свой вердикт.

— Разрывы у тебя, дитя, — наконец, выдохнула знахарка. — Два крупных во влагалище и один в прямой кишке. Что же этот зверь с тобой делал?

От её сочувственного взгляда меня прорвало, и я разрыдалась. Женщина тут же бросилась ко мне и принялась успокаивать. Она гладила меня по волосам, обнимала, но это не помогала. Я чувствовала себя оскверненной, мерзкой, грязной и недостойной того, чтобы принимать от кого-то заботу. Вскоре знахарка сунула мне под нос какой-то отвар, пахнущий ромашкой, полыньей и чем-то ещё, и заставила выпить.

— Все будет хорошо, — шептала она, когда я уронила голову на подушку и начала засыпать Старушка гладила мои волосы и что-то рассказывала, а я уплывала в спасительный сон без сновидений.

Сквозь сон я слышала тихий голос Жака и знахарки. Они о чем-то разговаривали, судя по всему, в соседней комнате. Я услышала свое имя и начала невольно подслушивать.

— …повреждений много, — шептала знахарка. — Если бы ты ко мне её не привез, ещё неизвестно, как бы закончилось все это. Я постараюсь, чтобы все зажило, но…

— Что?

— Не уверена, что после такого она сможет в будущем иметь детей, — с горечью произнесла знахарка, а я окончательно проснулась после такого заявления.

— Сейчас нужно думать о том, чтобы её вылечить, а дети — это в последнюю очередь, — отмахнулся Жак. — Скажи, как она?

— Разрывы я смазала особой мазью, пока она спала, кровь уже не идет. Это хорошо. Но, боюсь, могут быть повреждения внутри матки, а чтобы это выяснить, повитуха нужна, я внутрь лезть не стану, не те у меня знания. Жак, ты знаешь того, кто это с ней сделал? — серьезно спросила женщина. Парень ничего не ответил и, скорее всего, просто кивнул. — Тогда держись от него подальше, мальчик. Изувер, который такое с невинной девочкой сотворил — страшный человек, его бояться нужно. Будь осторожен.

Я услышала, что они вошли в комнату, и перестала притворяться спящей. К моему удивлению, уже был вечер, и солнце катилось к горизонту.

— Попоша, ты проснулась, — растерянно улыбнулся Жак. — Как себя чувствуешь? — он присел на низенькую скамейку возле кровати, на которой я лежала.

— Ужасно, — честно призналась я. Голос все ещё был хриплым. — Где ты был?

— В приюте, — на его лице проскочило едва заметное напряжение. — Попоша, там такое… — он закатил глаза. — Боргем его чуть не разнес, ходят слухи, что даже твою воспитательницу ударил. Он просто вне себя, рвет и мечет, требует найти тебя, всех на уши поставил. Даже личную стражу бургомистра привлек, я видел, как они к нему заходили. Попоша, это ведь он тебя…?

Я просто кивнула.

— Урод, — зло бросил Жак и сжал кулаки. Я смотрела на этого паренька и думала о том, сколько им потребуется времени, чтобы вычислить, что именно он в тот ранний час выезжал из приюта. Его допросят, начнут пытать, пригрозят, что навредят его престарелой матери… И все из-за меня. Это чудовище не оставит его в живых после такого.

— Жак, послушай, — тихо произнесла я и сглотнула комок, вставший в горле. — Тебе нельзя больше навещать меня. Если узнают, что ты помог мне бежать, тебе не жить. Он убьет тебя. Ты должен затаиться, должен все отрицать…

— Попоша, все хорошо, — заверил меня он и попытался взять за руку, но я одернула её. — Меня уже допрашивали, я сказал, что ничего не знаю, тебя не видел, и от меня отстали. Не бойся, никто не узнает, где ты. Тебе сейчас нужно вылечиться, нужно лежать и не вставать. Аглая говорит, что повреждения серьезные.

Я прислушалась к своим ощущениям и поняла, что болит уже не так сильно, даже можно сказать, что боли почти нет. Спасибо этой женщине, у неё просто золотые руки.

— Спасибо тебе за все, — дрогнувшим голосом прошептала я, и Жак тут же обнял меня.

— Я не мог поступить иначе, — погладил меня он. — Мне пора, Попош, — вдруг сказал он и отстранился. — Мама меня ждет.

— Конечно, — кивнула я.

Жак ушел, а я осталась лежать в доме знахарки.

Я выспалась днем, поэтому ночью у меня было время подумать. Аглая — знахарка, легла спать на печи, но мне было неловко оттого, что я занимаю её спальное место. С другой стороны, спать на жестком я бы не смогла — слишком больно.

Как-то странно выглядит поведение тех, кто допрашивал Жака. Если меня так тщательно разыскивают, то они не могли не выяснить, что он и его повозка — единственные, кто покидал приют в столь ранний час. Да и о том, что мы с Жаком дружим, знали многие, и их наверняка тоже расспросили обо всем. От пронзившей голову догадки и резко села на постели. А вдруг они поняли, что он помог мне скрыться, но не стали наседать на парня, а решили проследить за ним?! Я бросила взгляд в окно, но никого там не увидела. Жак ушел недавно, почему к нам ещё никто не ворвался, если моя догадка верна? Внезапно на улице раздался треск, как если бы кто-то наступил на сухую ветку. Я, наверное, побледнела от страха. Встать и проверить я не решилась, поэтому просто ворочалась несколько часов, прислушиваясь к каждому звуку за пределами дома. К счастью, никто так и не пришел, и под негромкое сопение Аглаи я вновь заснула.

Утром я поделилась с женщиной своими опасениями, и она внимательно выслушала меня, серьезно кивая и хмурясь.

— Ты можешь оказаться права, девочка, — протянула она, потирая подбородок. — Жаку лучше не появляться здесь. Вот только как ему об этом сообщить? Знаю! Я пошлю весточку его матери, он у меня для неё настойки берет. Она ему все передаст.

У меня как камень с души свалился, когда я поняла, что этот вопрос можно решить. В то же время испытала жуткий дискомфорт оттого, что отзывчивые и добрые люди подвергаются риску из-за меня, обесчещенной и опозоренной девушки.

Жак больше не приходил. Аглая смазывала мои разрывы по три раза в день, отпаивала отварами трав и пыталась со мной разговаривать. Убеждала, что я не виновата в случившемся, что любая могла оказаться на моем месте. Делилась историями о том, как к ней приносили изнасилованных женщин и в более тяжелом состоянии, чем у меня, и некоторые, к моему ужасу, не выживали.

— Радуйся, что в живых осталась, девочка, — печально вздохнула Аглая. — Пока ты дышишь, а сердце твое бьется, всегда есть шанс что-то изменить, отомстить, если хочешь, а может, просто забыть о случившемся. После смерти же нет ничего. Это конец.

Я слушала в пол-уха и не могла отделаться от ощущения, что отныне я презираема всеми приличными людьми. Как мне жить дальше? Куда идти? К кому? Я не знаю… Волей-неволей в голову закрадывались мысли о самоубийстве, но Аглая как будто чувствовала это и тут же начинала со мной разговаривать, отвлекая.