Сатаки и я - Страница 1

Мой отец был членом клана Короткие Шкуры, следовательно, я тоже принадлежал к нему. У меня было много друзей из нашего клана, юношей и девушек моего возраста. Но больше всего я был привязан к Маньяну (Новый Плащ) и его сестре Сатаки (Западная Женщина). Они были из клана Сучки на Верхушке Дерева, который на большом лагерном кругу располагался справа от нас [1].

Хотя их отец, Черная Выдра, был очень богат, а мой собственный – очень беден; хотя они имели все, что дети только могут пожелать, а я не имел ничего, в общении между нами не было различия: они любили меня так же, как я любил их. Мы были почти неразлучны.

Когда мне было девять зим, а Сатаки – восемь, ее мать сделала для нее маленький вигвам, в котором были все необходимые вещи и в котором Сатаки могла играть со своими друзьями. Мы навьючили вигвам и все его принадлежности на наших громадных собак, отвезли его за пределы лагери и установили там. Сатаки выполняла домашнюю работу, Маньян и я добывали мясо зверей и птиц, которых мы подстреливали из луков. При этом кролики в нашем воображении превращались в бизонов, а куропатки становились оленями и антилопами.

В нашей жизни-игре я всегда был хозяином вигвама, Сатаки – моей женой, а мой младший брат, который был моложе меня на пять зим, – нашим сыном. Временами другие мальчики выражали желание побыть хозяином вигвама, и если я даже соглашался, то Сатаки – никогда.

Мне уже шло шестнадцатое лето, когда однажды утром Сатаки прибежала ко мне, крича:

– У нас больше не будет нашего маленького вигвама! Моя мать его разбирает! Она говорит, что мы уже выросли и у людей могут возникнуть толки насчет нас, если нам будет позволено играть в вигваме вместе.

– Наш маленький вигвам разбирается? О, это плохо для нас, – сказал я.

– Нет! Это хорошо, – воскликнула моя мать. – Убрать его посоветовала я. Мой сын, для тебя пришло время делать работу взрослого мужчины. Взгляни вокруг себя! Посмотри, какой у нас истрепанный и старый вигвам! Жилище игрока! Ничего не стоящее покрытие и несколько старых шкур и парфлешей [2]! Если какая-нибудь женщина нуждается в помощнике – настоящем мужчине, то это я.

– Я буду твоим помощником! – закричал я. – Клянусь всевидящему Солнцу, с этого дня я буду помогать тебе. И первое, что я сделаю, – добуду хорошие тонкие шкуры самок бизона, из которых ты сможешь сделать кожу для вигвама.

– А я помогу твоей матери их выдубить, – сказала Сатаки.

– Добрая девушка! – произнесла моя мать, обнимая ее и целуя. – Но вряд ли так будет. Вчера между твоей матерью и мной был разговор. У нее насчет тебя есть определенные намерения. Ты о них скоро услышишь.

– Вот еще, ее намерения! – рассмеялась Сатаки. – Я знаю, что могу помогать вам дубить шкуры. Пойду скажу ей об этом и вернусь обратно.

Но обратно она не вернулась – с ее прежней девичьей свободой было покончено. Больше никогда не вышла она прогуляться или поиграть. С этого дня, куда бы Сатаки ни шла – даже если направлялась собирать сучья для костра или к реке за водой, – ее везде сопровождала мать или одна из «почти матерей» (ее отец имел семь жен).

– Она не возвращается, – сказал я матери некоторое время спустя.

– Придет время, и ты встретишься с ней, – печально ответила моя мать. – Это будет, когда Сатаки сменит свою девичью прическу на прическу замужней женщины.

– Но она сделает это для меня. Для меня она училась всему, что должна знать хорошая хозяйка вигвама, – закричал я.

Мать посмотрела на меня с жалостью.

– Черная Выдра – богатый, гордый человек. Может статься, что он никогда не выдаст свою дочь замуж за сына бедняка-игрока [3], – сказала она.

– Но Сатаки обещала! Она много раз говорила, что будет моей женой.

Моя мать рассмеялась. Рассмеялась горько-горько.

– Женские обещания! Женские надежды! Что они значат? Не более дуновения пролетающего ветерка. Как мужчины им приказывают, так они и вынуждены поступать, – произнесла она, обращаясь больше к себе, чем ко мне.

– Все равно, что бы ты ни говорила, она будет моей женой, – заявил я.

Но тут я посмотрел на наш вигвам, его прокопченную дырявую кожу, дрожащую на ветру, и почувствовал страх, что будущее может быть и не таким, каким оно мне представляется.

Потом три или четыре раза я ходил к вигвамам клана Сучки на Верхушке Деревьев и прогуливался там. Но ни разу мне не представился случай сказать Сатаки хотя бы несколько слов, вплоть до наступления вечера.

Вместе со своей матерью она стояла и смотрела танец Носителей Ворона [4].

Я подошел к ней и сказал, когда песня звучала громче всего:

– Мы больше не можем играть вместе, но ты меня жди. Жди, пока я не разбогатею и ты будешь моей женой.

– Да. Ты не беспокойся. Будь мужественным, – ответила она и пожала мне руку.

И я собрал все свое мужество. Но мое сердце тревожно билось, когда я шел по лагерю к вигваму Птичьего Треска, брата моей матери. Он был богатым и великодушным человеком.

Я вошел внутрь вигвама, сел слева от него и произнес:

– Дядя, помоги мне!

– Что же теперь надо? Или твой ничтожный отец опять не обеспечил вас мясом?

– У нас есть мясо, его матери дали. Я хочу, чтобы ты помог мне самому. Я хочу стать богатым, чтобы я мог взять Сатаки в жены.

– Ха, ха! – рассмеялся он, а вслед за ним и его жены. Затем он успокоил их и сказал мне очень серьезно:

– Я уже давно думаю о тебе. Я рад, что ты пришел ко мне. Что касается вашего собственного вигвама для тебя и Сатаки, возможно, что этого не будет и следующей зимой. Но ты уже подрос и достаточно силен, чтобы сделать то, о чем не заботится твой отец-игрок, – обеспечить свою мать хорошим вигвамом и другими нужными ей вещами. Уже давно, готовясь к тому времени, когда ты придешь ко мне, я кое-что отложил для тебя.

При этих словах его старшая жена – «жена, которая сидит рядом с ним», достала из кучи парфлешей продолговатый узел из кожи самки бизона. Дядя жестом показал ей, чтобы она передала его мне. С нетерпением я раскрыл его и сразу же увидел лук в сумке из шкуры выдры [5] и колчан со многими стрелами.

Там был также пояс, расшитый иглами дикобраза, на нем был чехол с хорошим ножом. И наконец там же была маленькая сумочка с кремнем и кресалом.

– И все это вы даете мне?

– Да, все это тебе. Все эти вещи я забрал у кроу, которого убил пять зим тому назад. Лук очень добычливый, я им уже пользовался. Стрелы с хорошими наконечниками, не потеряй их. Пока же ты будешь охотиться вместе со мной и поедешь на каком-нибудь из моих скакунов, обученных охоте на бизонов.

– Вы очень добры ко мне, очень щедры. И когда мы поедем охотиться на бизонов?

– Завтра, рано утром. Теперь беги домой и хорошо выспись.

Когда я ложился спать, то повесил свои подарки прямо над ложем, на котором спали мы с братом. А утром при первых проблесках наступающего дня я с ужасом увидел, что на шестах моих вещей нет.

– Мама! О, моя мама! Мои лук и стрелы, все мои подарки украдены, – завопил я.

Она сразу же проснулась, а с нею и мой младший брат, который громко заплакал.

– Твои подарки исчезли? – переспросила она.

– Да! Украдены! Этой ночью, прямо вон с тех шестов!

– Подожди! Помолчите немного! Слышите? – спросила она.

Мы задержали дыхание и прислушались: из другого конца большого лагеря неслись низкие, глубокие звуки печальной и торжественной песни игроков.

– Случилось то, чего я боялась! – воскликнула мать. – Там, где поется эта песня, там и ваш отец, а с ним и твои подарки.

– Так больше продолжаться не может, – говорила она. – Он крал мои вещи, проигрывал их, и я молчала. Но теперь, когда он взял вещи моего сына, – о, я найду способ вернуть их обратно!