Сашка (СИ) - Страница 49

— Ссука! Веди. — От волнения ноги заплелись, и он с лестницы сгрохотал. Хорошо она покатая не крутая, на третьей ступеньке остановился. Ну, на скуле и на локте кожу содрал.

Поднявшись и придерживаясь, как и раньше, за Машку, Виктор Германович добрался — дохромал до людской. И сразу мешок увидал. Тот стоял на сундуке, на всеобщем обозрении, и серьёзно так похудел. Точнее, в росте потерял. Как бы и не на половину. При этом главная Машка с кикиморой сидели и щёлкали орехи, прямо перед ними горкой насыпанные на столе.

— Отставить! — опять от волнения вслед за ногами и губы стали отказывать. Получилось: «Осави»!

— Александр Сергеич! — видя его перекошенное монголоидное лицо вскочила дылды стоеросовая. (Дубина стоеросовая. (По-старорусски: дубина стоеРОСЛАЯ, т. е дубина стоящая рослая, без веток и листьев).

— Оехи! Оехи хуки! Пилят! — никак не мог совладать с собой Сашка. Подошёл и отгрёб ещё и непослушной рукой кучку орехов от гадин этих. Змей подколодных на груди пригретых. Потом сел и голову руками обхватил. Ещё и слёзы брызнули. Совсем расклеился. Дурень явно в голове победил.

Минут пять так сидел. Ни на какие причитания девок не реагируя. Они ему воды совали, отвар впаривали, настойку целебную пытались подсунуть.

— Пошли вон! — наконец смог членораздельно произнести.

Не привыкшие к такому и распустившиеся в конец девки исчезли со скоростью сорвавшегося при надувании воздушного шарика. Хаотичные движения и бамс нет их.

Сашка ещё пять минут сидел, тупо уставившись в мешок. И тут новая волна паники накатила. В сундуке ещё ведь и семечки должны лежать, если эти вредительницы ещё и их съели, то точно даст команду Андрюхе выпороть их. Всё, блин, что нажито непосильным трудом…

Опять пришлось сидеть и до ста считать. вроде прояснилось в мозгах.

— Ворота.

Ох, етить, колотить! Сука тот карась золотой. Чем он такое заслужил⁈

— Машка! Аня! — стояли явно за дверью, подслушивали, сразу появились.

— Александр Сергеич, мы это, не того…

— Умолкни. Собираете всех девок от десяти до замужества и всех пацанов от десяти до… до пятнадцати и идём в лес. Прямо сейчас. Кедровые орехи нужно посадить. Делать будем так… Берёте с собой острую палочку… м… В лесу пробиваете сантиметров… м… на вершок землю и опускаете туда расщёлкнутый орешек. Показываю. Берёте в рот там поперекатываете, чтобы чуть слюной смочился, потом зубами нажимаете легонько до щелчка, орешек не должен сломаться и развалиться. Только скорлупка должна треснуть. Если кто раскусит на половинки, выколоть глаз. Шучу. Но постарайтесь. Вы уже столько вреда принесли. Хоть там не портите. Потом ямку затрамбовывайте и следующий орешек точно так же сажаете. Не уйдём из леса пока все не посадим. Закапывать не ближе пяти мет… двух саженей одно семечко от другого. Понятно?

— Понятно, Александр Сергеич, — о, хором получилось.

— Где чёрные семечки? Тоже съели?

— Нет, в сундуке лежат. Александр Сергеич я думала, что раз лежат два месяца почти бесхозные, то это вы нам подарок купили и забыли отдать, — всхлипнула Машка большая, а за ней и маленькая. Точно её проделки, в смысле маленькой. Она живёт в доме как барыня, всё ей дозволяется. Переводчица, блин.

— Час вам на сборы. Я с вами поеду и буду мёрзнуть и мучиться пока не посадите. Это вам такое наказание будет. — Сашка бы и так тренировку не пропустил. В любую погоду ходил по километру примерно вокруг имения, и либо с переводчицей о жизни разговаривал, если кикимора занята, либо с Анькой стихи ей читая. Не для того, чтобы очаровать шишигу, а для улучшения дикции и кроме того, почему и не повспоминать стихи, вдруг пригодятся.

Кедры посадили, сколько уж при надкусывании, разгрызли дети, хрен знат. Можно было и не расщёлкивать. Только Виктор Германович вспомнил, как-то смотрел передачу про такой способ посадки, и там говорилось, что в разы больше так всходит. Не хватает, мол, сил у ростка скорлупу сломать, а так при её надтрескивании всхожесть увеличивается.

Посадили, но Сашка и правда намучился на холодном ветру, потому, как пришли назад, попил чая горячего и спать брыкнулся. А тут гады какие-то даже ночью до него домогаются.

— Чего надо?

Событие шестьдесят пятое

Кто умеет ждать — дождется большего.

Рапунцель: Запутанная история (Tangled)

Сашка проснулся, почему не проснуться, если тебя толкают пару минут. Или пару пар минут?

— Чего надо⁈

— Подвинься, дурень, — толкнули его в очередной раз.

Ага, сидит он на рельсе. А тут Анка-пулемётчица подходит и говорит:

— Подвинься, дурень.

Сашка повернулся к пулемётчице, лёг на спину.

— Ты чего, Ань, опять не протопили дом что ли? — явно переутомился днём. Тело ныло и озноб какой-то. Или точно протопить забыли?

— Подвинься, говорю, дурень. Холодно стоять босой.

Ну, чего делать? Подвинулся. Кикимора заползла под одеяло, и как в лучшие времена, прижалась к нему костлявым задом.

— Ты, хороший, дурень. Не злой. Мы не будем больше орехи грызть…

— Это извинение такое? Однако…

— Дурень. Обними меня. Видишь, ноги холодные⁈ — сама пулемётчица была вполне себе тёплой под ночной рубашкой, а вот когда ступни прижала к его ногам, то да, ледяные. Как у покойника. Бр-р. Тьфу, тьфу, тьфу.

— Как обнять? — Сашка имел в виду крепко или нет.

— Дурень. Можешь и за титьки обнять, — она там поворочалась немного, а потом освободилась от рук и повернувшись на спину обхватила его голову одной рукой и сказала, — Закрой глаза.

— Хм…

— Закрой, говорю, глаза, дурень!

Пришлось Сашке зажмуриться. Он почувствовал её тёплое дыхание, чуть с запахом мяты, а потом что-то клюнуло его в губы. Шишига снова сразу заворочалась и повернулась опять спиной, надёжно вписавшись своими изгибами мосластыми в Сашкины.

— Обними меня.

— Хорошо…

— Эх, дурень, ты даже целоваться не умеешь. Точно — дурень.

— Сама ты…

— Ничего, я тебя научу, — это угроза, наверное.

— Да? — Сашка представил… несколько клевков… ну, чего, бывает.

— Всё спи… Сашка. Ты не лезь под рубашку. Охальник!

— Я не лезу, — правда не лез. Мечты у кикиморы.

— Дурень. Спи.

Сашка лежал, обхватив рукой кикимору, слушал её сопение во сне и думал. А какие такие чувства он к лесной фее испытывает? Вожделение? Ну, нет. Хотя чего-то там шевелилось, и рука к титькам острым тянулась. Но он ведь старенький старикашка. И он ведь — даун. Да. Только детей даунов ему и не хватает для счастья. Анька, скорее, как сестра ему была. Она была — ребёнком что ли? Да, девке девятнадцатый год шёл, и многие сверстницы уже по паре ребятишек имеют, но шишига в своём лесу не повзрослела. А ещё она беззащитная какая-то была, так и хотелось её прижать к себе и защитить от опасностей этого злого мира. Кох представил, как Анька пряталась в соломе, когда мужики из неизвестного села забивали в нескольких метрах от неё её бабку Аглаю кольями. Ссуки! Сволочи! Сашка поплотнее прижал к себе кикимору. Та ворохнулась, почмокала во сне и снова засопела, затихла.

Ночью Сашка пару раз просыпался. Казалось, что, вот, проснётся он, а рядом нет шишиги. Вообще нет её больше. Аж холодный пот пробивал.

Проснулся Сашка от ощущения пустоты. То, чего и боялся — случилось. Рядом никого не было. Паника шибанула по мозгам.

— М…

— Снег идёт. Иди сюда, дурень! Смотри красота какая! Да, иди сюда, говорю, чего мычишь. Снег выпал и сейчас идёт. Красиво как… как в сказке.

Отпустило. Сразу от голоса шишиги потеплело вовнутрях. Виктор Германович поднялся с кровати и хотел подойти к Анне, но не обнаружил тапок. Не совсем тапок, конечно. Это были валенки с полностью обрезанными голенищами. Чуни, наверное. Так не было чуней. В чунях у окна стояла кикимора. Понятно, кто первый встал — того и тапки. Пришлось, обжигаясь о холодный пол идти к ней босиком. Интересно, а сможет он тёплый пол изобрести? Трубки металлические? А давление? А насос? Не тривиальная задача. Хотя. Паровая машина уже существует. Даже паровозы уже по старушке Англии катаются. Более того, не в этом ли году Николай Павлович — Палкин начнёт делать железную дорогу из Санкт-Петербурга в… Куда там её провели в Царское село? Хотя нет, чуть позже. А вот через год или два построят отец и сын Черепановы промышленную железную дорогу с собственным паровозом.