Сараево и эрцгерцог Франц Фердинанд - Страница 8

Молодые люди, вернее, мальчики, ждавшие 28 июня Франца Фердинанда на набережной реки Милячки, нисколько на Палена и Беннигсена не походили. Легко было войти в «Единение или Смерть»; легко было даже согласиться с беззаботным видом на дело: «Согласен ли я убить эрцгерцога? Разумеется, о чем же тут говорить!..» Но перед 28 июня надо было провести несколько дней в состоянии нестерпимого душевного напряжения. Надо было прожить нескончаемую последнюю ночь: «Завтра!..» Ни малейшего конспиративного опыта у этих юношей не было. Они с загадочным видом говорили в последние дни знакомым, что готовят нечто необыкновенно страшное: вот вы увидите! Один из них накануне убийства эрцгерцога хвастал в кондитерской перед товарищами, что у него есть револьвер. «Не верите? Можете пощупать карман». «Незачем щупать: вижу твой револьвер», — ответил товарищ, гимназист шестого класса.

Беспомощности заговорщиков (исполнителей) в этом деле равна была только беспомощность австрийских властей: с двух сторон происходило какое-то соревнование в незнании своего дела. Трудно понять, почему террористов не арестовали на набережной, просто по их внешнему облику. Никакого «внутреннего освещения» в организации не было, опытных сыщиков Вена и Будапешт из экономии не прислали, но наружной полиции на улицах Сараева при въезде эрцгерцога было, разумеется, достаточно. Правда, в солнечный июньский день народ толпился на улицах городка. Однако эти молодые люди странного вида (у каждого за пазухой была бомба немалых размеров) могли обратить на себя внимание самого обыкновенного добросовестного городового.

Как провели все заговорщики свою последнюю ночь перед делом, мы не знаем. Принцип до утра разговаривал с одним единомышленником, — разумеется, о завтрашнем дне, о том, что скажет о них потомство. «Я не хотел быть героем. Я просто хотел умереть за идею», — говорил он в крепости доктору Паппенгейму. По другим сведениям, он в эту ночь побывал в казино. Бомбы террористы, по-видимому, получили только 28-го утром. В то же утро они встретились в кондитерской. Для последнего уговора? Нет, диспозиция была готова, роли распределены. Вернее, встретились просто потому, что больше не могли вытерпеть одиночества. Затем они вышли на свои позиции, к мостам. Принцип стоял по счету пятым: у Латинского моста.

IX

Как было сказано, автомобили эрцгерцога выехали из Илиджа в 9 час. 30 мин. утра. По дороге были две остановки: первая в лагере Филиппович — Франц Фердинанд хотел поздороваться со стоявшими там частями; вторая у почты, где эрцгерцог имел «беседу по частому делу с аулическим советником Боснии». Какая была беседа, какое могло быть частное дело в столь неподходящей обстановке, не знаю. В самом начале одиннадцатого часа автомобили показались на набережной Милячки. Шли они не очень быстро: эрцгерцог желал, чтобы его добрый народ мог видеть своего будущего императора. В церквах гремели колокола (в соборе шла панихида по сербам, павшим пять столетий тому назад на Косовом поле).

Первым в цепи террористов стоял Мехмедбашич, один из участников тулузского совещания. По диспозиции, он должен был вынуть из-за пазухи бомбу и бросить ее под автомобиль эрцгерцога. Дело было беспроигрышное, но выполнить его требовалось в течение двух — трех секунд. У молодого человека нервной силы не хватило, хоть трусостью он никак не отличался. Бомбы он не вынул и под автомобиль ее не бросил. Когда опомнился, автомобили уже были далеко. Совершенно то же самое случилось со вторым заговорщиком, Кубриловичем. Черта в психологическом отношении интересная: после убийства он метался по городу и говорил друзьям, что «выхватил револьвер и два раза выстрелил в эрцгерцога». На процессе это, кажется, приписывали хвастовству. Хвастать тут было совершенно бессмысленно: каждый мог понять, что выдумка будет тотчас разоблачена. Кубрилович, думаю, искренне поверил, что стрелял в Франца Фердинанда. Он на слонов не охотился, с железнодорожного полотна в трех шагах от мчащегося экспресса не сходил — и был, конечно, в состоянии, близком к умопомешательству. Организаторы дела поступили правильно, заменив количеством недостаток технического качества исполнителей. Мехмедбашич и Кубрилович диспозиции не выполнили — ее выполнил третий террорист, Габринович, стоявший у моста Цумурья. B 10 часов 25 минут автомобиль наследника престола поравнялся с этим мостом. Габринович поднял над головой начиненную гвоздями бомбу (она была у него спрятана в букет цветов) и бросил ее под колеса.

Раздался оглушительный взрыв. Гвозди бомбы ранили немало людей в толпе, ранены были два офицера из свиты эрцгерцога, но сам он не пострадал совершенно. Почти не пострадала и герцогиня Гогенберг. Запальная капсюль лишь оцарапала ей шею.

На набережной произошло смятение. Все в этот день было торжеством глупости и нераспорядительности властей. Автомобили остановились посредине набережной и простояли так по меньшей мере пять минут. Кто-то орал диким голосом. Генерал Потиорек «догадался, что произошло покушение», это, конечно, делает честь его догадливости. Австрийский лейтенант Морсей тоже «догадался», что виновник покушения — молодой человек, бросивший под автомобиль цветы. Он ринулся на Габриновича. В ту же минуту вспомнил о своем долге постовой городовой, так удачно следивший за порядком на вверенном ему участке. Он тоже ринулся, но не на террориста, а на лейтенанта Морсея с криком: «Не суйтесь не в ваше дело!» Они вступили в рукопашную. Тем временем Габринович выхватил из кармана склянку с ядом, проглотил яд и бросился в реку. Об охране эрцгерцога не подумал решительно никто. За это время на место взрыва могли сойтись все террористы: и те, что пропустили очередь, и те, до которых очередь еще не дошла. Убить теперь эрцгерцога было легче легкого. Если Франц Фердинанд не погиб тут же, то именно потому, что технические качества заговорщиков приблизительно равнялись техническим качествам полиции.

Первым пришел в себя, по-видимому, сам эрцгерцог, бывший в совершенном бешенстве: поездка прошла столь прекрасно, и вдруг такой финал! — он это считал финалом. По его приказу кортеж отправился дальше, согласно программе, в ратушу. Автомобили проехали мимо Принципа. Но потому ли, что они теперь неслись быстро, или оттого, что, услышав гул взрыва, он счел дело конченным, Принцип поступил так же, как Мехмедбашич и Кубрилович: он не воспользовался ни бомбой, ни револьвером.

X

В ратуше, кажется, еще ничего не знали о покушении. Бургомистр-мусульманин начал было цветистую приветственную речь. Эрцгерцог резко его оборвал: «Довольно глупостей! Мы приехали сюда как гости, а нас встречают бомбами! Какая низость! — сказал он. — Хорошо, говорите вашу речь...»

Приветственная речь была сказана, но можно с большой вероятностью предположить, что она особенного успеха не имела. В свите наследника престола шло совещание: что теперь делать? Куда ехать отсюда дальше? У кого-то возникла довольно естественная мысль, что за первым покушением может последовать второе. Кто-то другой это отрицал: как же так, два покушения в один день, где это видано? Эрцгерцог продиктовал телеграмму детям — хотел их успокоить. Общая растерянность усиливалась оттого, что у герцогини Гогенберг была оцарапана шея — сочилась кровь. Теоретические гадания о том, бывают ли два покушения в один день, продолжались. Франц Фердинанд объявил, что заедет в больницу навестить раненных при покушении офицеров. Казалось бы, теперь следовало принять некоторые меры предосторожности. Однако местная полиция не оказалась крепкой и задним умом. На этом своем, последнем в жизни, пути эрцгерцог охранялся так же, как по дороге в ратушу, то есть никак. Единственную меру защиты принял по собственной инициативе граф Гаррах. Он обнажил саблю, вскочил на ступеньку автомобиля эрцгерцога и сказал, что так простоит всю дорогу. Вскочил слева. Надо было стать справа. Это опять был — кисмет!

Относительно маршрута приняли решение ехать той же дорогой — пожалуй, единственное разумное решение за весь день: террористы, конечно, давно покинули набережную Милячки. Четыре автомобиля в том же порядке выехали в больницу. Но шоферам власти забыли сказать, как надо ехать. Между тем шоферы знали лишь прежний маршрут, составленный еще в Илидже: в ратушу — по набережной, из ратуши — свернуть на улицу Франца Иосифа. Так они и поехали. Только на углу названной улицы генерал Потиорек вдруг заметил ошибку. Он сердито схватил шофера за плечо и закричал: «Стой! Куда едешь? По набережной!»... От внезапного окрика шофер, вероятно и без того растерянный, совершенно ошалел. Он быстро затормозил и остановился, наскочив на выступ тротуара. Кисмет! На тротуаре, именно в этом месте, справа от автомобиля, теперь стоял — Принцип!