Санькя - Страница 13
Может, и потому еще недоставало Саше уверенности, что отец никогда им не занимался и даже разговаривал с сыном редко. Так сложилось: отец и не нуждался в общении, а Саша не навязывался; впрочем, можно и наоборот – отец не навязывался, а Саша тогда не нуждался еще.
Но с недавних пор Сашино дворняжье самоощущение повлекло его к людям, которые, как казалось, лучше постигли устройство мира – посредством хотя бы освоения тех печатных источников, до которых у Саши не доходили руки.
Безлетов вскинул брови – одну, затем вторую.
«А ушами он умеет шевелить?» – рассеянно подумал Саша.
Определенно, Безлетов стал похож повадками на маститого театрального актера.
– Саша? – спросил он.
– Мы просто так зашли.
– Да, я приглашал, я помню…
Они стояли в коридоре. Безлетов пожал всем руки, быстро оглядывая пришедших и не улыбаясь. Невысокий, с прямыми темными волосами, округлевшие плечи. Раньше, помнил Саша, Безлетов все время хлопотал лицом, словно находился в неустанном поиске правильной эмоции и точного слова. Сейчас стал нарочито невозмутим, и даже щеки несколько обвисли, отчего лицо выглядело чуть брезгливым.
– Знаете, я уже закрываю кафедру, – сказал он. – Тут напротив кафе недорогое и тихое. Может быть, там посидим? За чашкой чая?
– Давайте… – согласился Саша, хотя денег у него осталось совсем немного.
– Я забегу в деканат и… буду… – пообещал Безлетов.
Пацаны снова прошли мимо строгого вахтера и спустя две минуты оказались в кафе. Оно было полупустым, и музыка действительно играла тихо. В углу мерцал телевизор. На экране мужчины в шлемах и на мотоциклах ездили по кругу, взметая грязь на поворотах и часто падая.
Принесли меню, Саша поднял первый лист покрытой кожей книжки указательным пальцем, заранее зная, что ничего заказывать не будет.
– У меня еще есть деньги… – сказал Рогов. Никто его об этом не спрашивал, но вопрос висел в воздухе. Все, конечно же, оживились.
– По пиву? – спросил Рогов.
– Я не буду… – сказал Негатив.
– Чай?
– Ничего не буду… – Негатив умел отказываться так, что больше не предлагали.
Все закурили, осматриваясь.
Безлетов вскоре пришел, строгий, в темной короткой куртке, с портфелем.
Когда он снял куртку, Саша приметил обозначившийся живот.
Безлетов молча присел, портфель поставил возле стула, тоже достал сигареты.
«У него не растет щетина, – вдруг заметил Саша. – Белое лицо. Умное и, наверное, красивое… Как он брови смухрил, а…»
Неслышно явилась официантка, Безлетов заказал кофе.
Пауза затягивалась.
Саша нарочно молчал – ему не понравилась встреча еще в университете.
«Чего он насупился? – думал он, глядя в лицо Безлетова. – Я у него денег занял?»
– Все бузите? – спросил Безлетов, прикурив и чувствуя на себе пристальный Сашин взгляд.
– А что остается? – ответил Саша риторически, сразу поняв, что речь идет о московском погроме.
Безлетов сильно затянулся, придерживая дым, и оттого чуть сдавленным голосом поблагодарил официантку за принесенное кофе.
– Вы думаете, то, что вы начали вытворять, – это хорошо? Правильно?
– Хорошо и правильно, – ответил Саша.
Безлетов пожал плечами.
– А смысл?
– Это очень длинный вопрос.
– Вопрос как раз короткий… Хорошо, вот вы просите: «Подайте нам национальную идею…»
«Вот как он заговорил…» – быстро подумал Саша и сразу оборвал Безлетова:
– Мы не просим. Я не прошу. Я русский. Этого достаточно. Мне не надо никакой идеи.
– «Я русский», – мрачно передразнил Безлетов. – А нерусских вы куда денете?
– Слушайте, Алексей Константинович, не передергивайте… Никто никуда не собирается девать нерусских, и вы прекрасно об этом знаете.
– А что же ты, Саша, немедленно начинаешь со слов «я русский»?
«Вот как, – снова подумал Саша, – он со мной на “ты”, а я с ним…»
– Я не начинаю, – ответил Саша. – Я сказал, что не нуждаюсь ни в каких национальных идеях. Понимаете? Мне не нужна ни эстетическая, ни моральная основа для того, чтобы любить свою мать или помнить отца…
– Я понимаю. Но зачем ты тогда вступил в эту… в партию вашу?
– А она тоже не нуждается в идеях. Она нуждается в своей родине.
– Ой, ну не надо всех этих слов – то «русский», то «Родина». Не надо.
– Всуе не упоминать, да? – примирительно сказал Саша. – Я согласен.
– Какой, к черту, «всуе»? – взвился Безлетов. – Вы не имеете никакого отношения к Родине. А Родина к вам. И Родины уже нет. Все, рассосалась! Тем более не стоит никого провоцировать на все эти ваши мерзости с битьем стекол, морд, и чего вы там еще бьете…
– Лучше тихо отойти, – в тон Безлетову, но с понижением на полтона ответил Саша.
– Лучше тихо отойти в сторону, чем заниматься мерзостью.
– Лучше тихо отойти в мир иной, – сказал Саша.
– Да, представь себе. Лучше. Перед Богом это – лучше. Все ваши телодвижения, ваше трепетание – все это давно потеряло смысл. Вы ничего не исправите. Но если вы начнете пускать кровь, если уже не начали, – здесь Безлетов снова еще прибавил голоса, – то…
Безлетов затянулся сигаретой и забычковал ее не без остервенения, словно задавил гадкого червяка.
Все сидели молча. Веня прокалывал зубочисткой отверстия в пачке сигарет, Негатив уставился в телевизор. Рогов смотрел в стол, покачивая под столом ногой.
– А вас что, все устраивает? – спросил Саша, совсем успокоившийся, поймавший ритм разговора и с интересом разглядывающий Безлетова.
– Ты никак не поймешь, Саша, – здесь уже нет ничего, что могло бы устраивать. Здесь пустое место. Здесь нет даже почвы. Ни патриархальной, ни той, в которой государство заинтересовано, как модно сейчас говорить, геополитически. И государства нет.
– На этой почве живет народ… – сказал Саша, желающий вовсе не спора, но понимания того, о чем говорит Безлетов.
– Твой народ, – он произнес слово «народ» раскатисто, с двумя «р» в середине, – невменяем. Чтобы убедиться в этом, достаточно было подслушать любой разговор в общественном транспорте… Думаешь, этому народу, наполовину состоящему из пенсионеров и наполовину из алкоголиков, нужна почва?
– Живым – нужна.
– Живых на эту почву не хватит.
– Хватит.
Безлетов иронично посмотрел на Сашу, не сдвинулся с места, чтобы выпустить Веню, отправившегося, видимо, в туалет, и, едва Веня протиснулся, сказал:
– Дело, дорогой Саша, не в этом.
Тон речи Безлетова, заметил Саша, менялся непрестанно – от раздражения к нарочитому и несколько снисходительному спокойствию. Впрочем, изменения эти были достаточно артистичны и даже плавны.
– Дело в том, что – не надо. Не надо ничего делать. Потому что пока рас-се-яне тихо пьют и кладут на все с прибором, все идет своим чередом. Водка остывает, картошечка жарится. А как только рас-се-яне вспомнят о своем, завалившемся под лавку величии, о судьбах Родины, о… о чем вы там все время говорите?.. тогда вы начнете пускать друг другу кровя. И пустите кровей столько, что зальете полматерика. Это неизбежность, Саша. Я, правда, думаю, что вас самих перебьют раньше. И если цинично мерить на литры крови, то это, конечно, более правильный вариант. Более правильный и менее кровавый.
– Но этой страны скоро не станет, Алексей… – Саша отрезал отчество от инициалов Безлетова, просто расхотев произносить «Константинович».
– Я тебе говорил: ее нет уже, – быстро ответил Безлетов. – Дайте дожить людям спокойно по их углам. Вот этим русским, о которых вы так печетесь, предоставьте такую возможность: до-жить спо-кой-но. Вы им добра не принесете, поймите. Но беды натворите большой. К тому же вы зря на них надеетесь. Они такие же русские, как… как новые греки по сравнению с древними. Как воины-ассирийцы по отношению к айсорам – чистильщикам обуви.
Саша допил пиво и тоже стал смотреть в телевизор, изображение в котором так увлекло Негатива. Мотоциклисты по-прежнему ездили по кругу. Потом посмотрел на Рогова, который качал головой в такт чему-то происходящему внутри него.