Самый жаркий день (СИ) - Страница 2

– Асланушка ждет уже, Александра Платоновна.

Не только он, еще и Андрей, но влюбленная Танька говорит только о своем черкесе. Их амур все же вспыхнул, но эти дурни никак не могут преодолеть конфессиональные противоречия. Горничная моя, естественно, православная и перейти в другую веру не может ни по духу, ни по закону. Аслан из магометянства выходить тоже отказывается, потому и ходят вокруг друг друга, целуются украдкой.

Охрану мне так и оставили, я уже и привыкла, что рядом всегда присутствует или эта парочка, или Тимофей с Гришей, заменившим несчастного Дыню. Что ж, влился он в коллектив легко, пусть Тимка первое время и привередничал, но Григорий показал себя человеком основательным и дело свое знающим. А еще он умеет быть совсем незаметным, что не помешает выскочить в самый нужный и неожиданный для супостата момент словно из ниоткуда и припечатать того кулаком своим. И ведь нет какой-то стати в этом полицейском, но удар его крепок. Он лишь улыбается на такие замечания и говорит, что бить можно и не сильно, но знать куда. И даже грозился показать мне тонкости такого искусства.

Привычный экипаж уже ждал внизу, Аслан обыденно зыркнул по сторонам, кивком дал понять, что можно выходить. Это вошло уже в некий ритуал, ведь никаких покушений на мою жизнь с памятных событий не было. Александр Дюпре граф Каледонский себя никак не проявлял, так и исчезнув на Туманном Альбионе[5], а, может быть, вернулся в Индию. Никаких отступников, последователей темных архонтов, на горизонте тоже не виделось, а после публичной казни Пестелей, чьи преступления красочно описывались в газетах, самые ярые поборники либеральных идей притихли. Общество бурно и яростно отреагировало на приданные огласке замыслы Павла и его сподвижников, а выдержки из протоколов его допросов произвели эффект картечного выстрела по строю пехоты. Сама мысль о цареубийстве и среди фрондирующей аристократии казалась кощунственной, что уж говорить о прочих сословиях, где образ Царя-батюшки стоял едва ли не вровень с ликом Богородицы.

– В министерство, – отдала я команду, и карета тронулась по брусчатке.

Аслан привычно кусал губы, поглядывая на меня. Я знала, о чем он думает: хочет, чтобы барышня разрешила его проблему с Танькой, вот только нет тут простого пути. Если бы дело было в крепости моей горничной, то освободить ее можно одним днем, но с Церковью не договориться никак. Я тайком от девки пыталась узнать, как помочь этим влюбленным голубкам, но в ответ получила копию из старого документа: «И от сих доводов извествуемся, что когда полагаются запрещения, дабы верное лице с неверным, или со иноверным не брачилося; тогда не просто брак их запрещается, аки бы сам собою был он беззаконный, но токмо для некоего бедства, таковому браку следовати могущаго: наипаче же, дабы верное лице не совратилось к зловерию невернаго, или иновернаго своего подружия[6]». Сразу продраться сквозь дебри церковной казуистики не получилось, поэтому пришлось обратиться за разъяснениями. И синодский чиновник подтвердил догадки, что брак православной с мусульманином или иудеем разрешен только в том случае, если ее избранник примет крещение.

И тут меня осенило!

– Аслан, твоя вера ведь не запрещает переход в манихейство?

Черкес удивился, но быстро ответил, не понимая, правда, к чему вопрос:

– Ислам многообразен, Александра Платоновна, но последователи Абу Ханифа[7] терпимы к такому. Не поощряется, но считается угодным Аллаху идти новым путем, почитая Творца, но повернувшись к новому Пророку. Нельзя забывать про Мухаммеда и величие его, но дар, который даст Мани, угоден Господу. Шииты же в большинстве своем манихеев считают неверными и колдунами.

– Так это не работает, – пробормотала я. – Служение Мани требует искренности в вере своей. Впрочем… Жениться на Таньке хочешь?

Аслан испуганно отстранился, однако собрался и кивнул:

– Хочу, Ваше Сиятельство! Души не чаю в девице этой, но…

– Не говорю, что точно, но каноны церковные к манихейству терпимые. Узнаю – обещаю тебе – но, кажется мне, что станешь ты манихеем, то и согласие на свадьбу получите вы. Нет препятствий к женитьбе православных и последователей Мани, попы просто проводят обряд, словно оба под венцом – христиане.

Охранник мой погрузился в тяжелые думы. Посмотрим, что сильнее в его душе – любовь или вера, но выход я ему предложила, дальше пусть сам решает. Сказала только, что Таньке об этом не расскажу, ведь если Аслан откажется, то обида у девушки может статься на всю жизнь.

В здании министерства царила суета. Виктор Павлович Кочубей, сменивший на посту внезапно скончавшегося от приступа Козодавлева, устраивал первый большой прием для промышленников Империи, и не хотел ударить в грязь лицом. Сей малоросс, потомок невинно казненного и в посмертии оправданного сподвижника Петра Великого[8], за дело взялся рьяно. К Осипу Петровичу-то я относилась с должным уважением, но энергия нового министра завораживала. Он добился присоединения к его ведомству службы путей сообщения, и сейчас ведал в том числе строительством колесопроводов в стране. Я с Кочубеем общалась подробно уже много раз, и производил он всегда самое приятное впечатление.

Сегодня же была самая настоящая ассамблея, на которую пригласили с два десятка лиц, имевших большой промышленный капитал. Даже Николай Никитич Демидов по такому поводу возвратился на время из жаркой Флоренции, где служил русским посланником, но не уважить владельца нижнетагильских металлургических заводов было бы грешно, а он вдруг и приехал.

По моему разумению, такое мероприятие следовало бы провести в более удобном месте, хотя бы в соседнем здании Адмиралтейств-коллегии, бывшем когда-то дворцом графа Черышева[9], но министр решил принять гостей в своем собственном ведомстве, где его сотрудникам пришлось освободить от мебели единственный приемлемый по размерам зал. Я огляделась, выискивая место, где бы устроиться, подскочивший чиновник с поклоном проводил к тяжелому стулу за большим столом. По правую руку от Кочубея – уважают!

Рядом устроился сам Демидов, с хитрым прищуром он оценивал меня с ног до головы, однако я лишь мило улыбнулась этому корифею русской промышленности. Делить мне с ним нечего, скорее это он во мне нуждается. Колеспопроводы на картах рисует Кочубей, утверждает Император лично, но мое мнение они учитывают. А Николай Никитич очень хочет путь от Нижнего Тагила к Перми, где его железо можно будет перегружать на баржи и дешево спускать по Каме до Волги. Ко мне с просьбами о том никто не обращался, но голова моя графская соображать умеет.

– Мы ведь с Вами раньше не виделись, Александра Платоновна?

– Виделись, – ответила я. – Только я маленькая совсем была, когда Вы к батюшке моему захаживали.

– Было дело, – смутился Демидов.

К отцу он приходил за лечением. По молодости нынешний заводчик и русский посланник в итальянском городе вел весьма беспутный образ жизни, чем чуть было не загубил промышленную империю, выстроенную его предками. Долгов он умудрился набрать на два миллиона серебром, тагильские заводы пришлось в залог отдавать. Удачная женитьба на баронессе Строгановой поправила дела финансовые, но образ жизни Николай Никитич менять не стал. Вот только в 1800 году сразу двое его детей – старшая Александра и младший, только родившийся Николай – внезапно умерли. Тогда-то и бросился в ноги Платону Болкошину совсем молодой тогда Демидов, умоляя избавить от пагубных пристрастий и боли душевной. Не знаю, помог ли отец ему, промышленник с супругой сразу же после этого уехали из страны, путешествуя по Европе целых шесть лет.

Елизавета, родив еще одного сына, с мужем разошлась. Ветреная некрасавица с Николаем Никитичем уживалась тяжело, не вынося его мрачный и тяжелый нрав. Но то их дело, а сейчас в глазах Демидова гешефт.

– Слышал я, что в убытках моих есть и Ваша вина, Ваша Светлость.

– В чем же я виновата перед Вами, Николай Никитич?! – деланно изумилась в ответ.

Хотя суть претензии понимала.