Самый тяжкий грех (СИ) - Страница 8

— Свою жену? — теперь Люк узнал, как её зовут.

— Да. Будто я предал её, но всё же… нет. Она сочла бы это предательством, но… Если бы я просто знал, кто ты! Скажи, кто ты?

Люк с сожалением покачал головой.

— Я сам не уверен, — сделав последний глоток какао, он сжал кружку ладонями. — Рядом с тобой я не могу быть тем, кем считал себя… Ты прав, это не влюбленность… — кружка в руках внезапно раскололась: он стиснул её слишком сильно.

«Я не тот, за кого ты меня принимаешь, — добавил Люк мысленно. — Но я не могу заставить себя произнести и признать, кто я на самом деле».

Он попытался собрать осколки кружки, но они запутались в складках полотенец, в которые Люк был закутан. Он резко и нервно отбросил их в сторону и встал с дивана. Ему было холодно, однако полотенца были усыпаны кусочками керамики. Видимо, он бессознательно использовал Силу на этой проклятой кружке.

Несмотря на то, что в номере было тепло, Люка била дрожь. Он повернулся к Энакину спиной.

— Ты беспокоишься обо мне?

Удивление Энакина вспыхнуло в Силе, он порывисто вскочил и подошел к Люку.

— Да, я сразу почувствовал в Силе связь…

— Я не о связи сейчас. Я просто должен знать: ты меня любишь? — сердце Люка ухнуло в пропасть, отдаваясь ноющей болью, пульс стучал в висках, он замер в ожидании.

А потом он почувствовал тепло сильных рук, окруживших его защищающими нежными объятьями.

— А что это могло быть еще? Я не тот, кто может просто клюнуть на красивое лицо. Ты — твоя душа, твоя Сила — все это притягивает меня, просит меня защищать тебя и заботиться о тебе.

Люк знал, что Энакин говорит правду. Энакин Скайуокер никогда не делал что-то наполовину.

Люк беспомощно опустил голову и прошептал:

— Мы не можем быть вместе. Это погубит нас.

— Моя жена говорила то же самое.

Мать Люка. Он вырвался из рук Энакина и отступил на шаг, глядя с вызовом.

— Не встанут ли наши отношения между тобой и твоей женой, если будут продолжаться? Я не позволю тебе так поступить с ней. Я хочу этого, — лишь сказав, Люк понял, что именно произнес, — но я не смогу причинить ей боль…

Энакин отшатнулся, явно до глубины души уязвленный словами Люка.

— Да, ты прав. Я должен думать о своем ребенке.

«Беда в том, как именно ты думаешь», - мрачно усмехнулся Люк, но вслух произнести не решился. Вместо этого он опустил глаза и сказал:

— У тебя прекрасная жена.

— Что? — Энакин схватил его за руку. — Что ты имеешь в виду?

— Я познакомился с ней сегодня. Я почувствовал, что дитя, — Люк чуть было не сказал «дети», — твоё.

— Где ты с ней познакомился?

— На концерте «Pynque Phloide» в «Месте встречи».

Энакин тихо рассмеялся.

— Даже беременная, она все равно пошла на их концерт. Ребенок вырастет фанатом «Pynque Phloide».

Люк невольно улыбнулся. Энакин вздохнул и спросил:

— Она что-нибудь сказала?

— Не так много. Я пожелал ей удачных родов и прогнал торговца палками смерти. Представляешь, он предложил приличной беременной даме эту гадость? Этот парень явно нарывался. Полагаю, я спас его как минимум от разбитого носа!

На этот раз Энакин расхохотался от души, и Люк присоединился к нему. Их глаза встретились — искрящиеся взгляды полные синего пламени…

У Люка не оказалось сил сопротивляться, когда Энакин настойчиво притянул его к себе. Причиной слабости было не возбуждение, а одиночество. И хотя он и не мог открыться Энакину полностью, вряд ли во всей галактике существовало место, где его могли понять лучше.

Энакин запустил пальцы живой руки в волосы Люка, перебирая и поглаживая пряди, и Люк тихо вздохнул. Касания теплой ладони успокаивали, согревали, утешали, в мощных и нежных объятьях было хорошо и уютно.

— Как странно, — задумчиво произнес Энакин, — мне кажется, будто ты заставляешь меня любить её ещё сильнее. — Энакин сжал подбородок Люка кончиками пальцев протеза и приподнял вверх, заглядывая в лицо. Пристальный взгляд синих глаз прожигал насквозь. Энакин словно изучал каждый миллиметр его лица и пытался рассмотреть нечто скрытое. — Нечто в тебе заставляет меня любить её сильнее, — задумчиво повторил старший Скайуокер и медленно наклонился и нежно коснулся губ Люка своими, словно пробуя на вкус. От легкого несмелого касания пол пошатнулся под ногами Люка, его накрыло восхитительное ощущение собственной необходимости и желанности, пусть даже Энакин и не понимал, откуда взялось это чувство.

Люк ответил на поцелуй — таким же мягким и несмелым нажатием губ, чистым, бесконечно более близким, чем мог бы быть глубокий страстный поцелуй. Между ними осязаемым потоком струилась любовь — честная и кристально чистая. В ней не было Тьмы.

Колени Люка подогнулись, и он бы упал, если бы Энакин не подхватил его, обнимая за талию. Они оба замерли затаив дыхание, прижимаясь друг к другу, наслаждаясь ощущением любви, взаимной, бесконечной и глубокой.

Люк не мог разорвать объятья — ему казалось, что он просто упадет, оставшись без поддержки старшего Скайуокера. Тот тоже не отпускал, не отстранялся… Люк почувствовал, что Энакин боится. Боится довериться, расслабиться… боится любить. Этот страх, материальный, сильный, мощный заставил сердце Люка сжаться от боли.

— Тише, — успокаивающе прошептал он. — Я хочу помочь тебе. Я хочу избавить тебя от кошмаров.

Лицо Энакина исказилось множеством противоречивых эмоций. Люк видел страх, стыд, тщетные попытки показать смелость… И за всем этим — глубже самых первобытных желаний — потребность в сострадании, в душевном тепле… В любви.

Люк притянул Энакина к себе, обхватил ладонями его лицо, прижался губами к бледной щеке.

— Мне нужно помочь тебе, — слова вырвались из самого сердца нежным горячим выдохом.

И Энакин обмяк в его объятьях, разом расслабляясь. Душа Люка билась в безмолвном крике — он должен был помочь, утешить, облегчить боль, пусть лишь на короткое время. Он не мог отступить сейчас. Он шагнул к кровати, увлекая за собой Энакина, гладя мягкие волосы, бормоча бессмысленные нежные слова. Интуиция подсказала ему — нужно следовать за зовом своего сердца, чтобы помочь этому человеку.

Волна сострадания захлестнула его сердце, когда он вдруг подумал, что Вейдера, наверное, никто не обнимал с тех пор, как родился Люк.

Он должен был сейчас дать Энакину любовь, столько, сколько возможно. Он не имел права оставить его несчастным и одиноким. А когда он вернется в свое время, то напомнит Вейдеру о любви — Люк понял это, даже не задумываясь.

Две картинки наконец сложились в голове, и теперь Люк полностью осознал, что Энакин Скайуокер есть Дарт Вейдер.

Однако последний кусок головоломки Люк так и не смог найти. Что-то глубоко внутри блокировало роковые слова, защищая от них разум и сердце. Именно сейчас ничего не имело значения. Все, что было важно здесь и сейчас — доверчиво расслабившийся в его объятьях молодой мужчина, Энакин Скайуокер.

Энакин сильно, до боли, прижал его к себе, и Люк закрыл глаза, наслаждаясь полными любви, и в то же время почти жестокими объятьями. Уткнувшись в плечо Энакина, словно маленький фелинкс, он свернулся калачиком на его коленях и обнял за талию.

— Такое чувство, будто ты понимаешь, что именно мне нужно… — прошептал Энакин. — Откуда ты знаешь, как облегчить мою боль? Почему ты так хорошо меня знаешь?

На глаза наворачивались слезы, Люк проглотил комок в горле и ответил:

— Я просто знаю, что нужно мне. А мне необходимо помочь тебе, пусть даже на короткое мгновение.

Энакин судорожно вздохнул, будто ему не хватало воздуха, и прижался к губам Люка отчаянным поцелуем, нетерпеливым и жадным. Горячий влажный язык осторожно, будто спрашивая разрешения, толкнулся между губами, и Люк, вздрогнув, приоткрыл рот, позволяя нежное проникновение.

***

Люк тонет в горьковатом насыщенном вкусе темного шоколада, когда язык Энакина скользит внутри его рта, лаская напористо и нежно, заставляя отвечать на поцелуй. Сладостное вторжение длится и длится, они сплетаются языками, уже не понимая, кто ведёт в этом безумном танце. Люк обнимает Энакина за шею, он полностью во власти сумасшедшего наваждения, в сладости шоколада на губах и языке, он жаждет ещё больше, ещё глубже ощутить их невероятную связь. В самом тёмном уголке сознания какая-то затерявшаяся часть скулит о том, что происходящее неправильно, но тело, разум и сердце просто давят невнятные протесты.