Самый счастливый год - Страница 14
На сей раз меня не нужно было упрашивать: здорово уже проголодался. Сели за стол.
Тетка Дуня нарезала тонкими скибками хлеб, налила в кружки топленого молока. Молоко еще было теплым, оно пахло… Ни с чем не сравнить запах топленого молока!
Мы не спеша разжевывали хлеб, запивая его желтым густым молоком. Тетка Дуня пододвигала нам скибки хлеба поближе, а с печи удовлетворенно поглядывал на нас старый учитель дед Емельян.
Может, сократить то место, где меня дед Емельян упоминает? Лозунги я писал, стенгазету выпускал — это верно. Но ведь у меня помощников сколько было! Про них же — ни слова. А это неправильно.
13
Тридцать первого декабря я прибежал из школы радостный и возбужденный. Дома никого не было, бросив на коник сумку, я смело полез в сундук. За бумагой. Надо было срочно, сейчас же написать брату письмо. Понимал: если сейчас не напишу, то напишу не скоро. А брат очень просил сообщить, как я закончу вторую четверть.
Взял ручку, поставил на стол пузырек с чернилами, обмакнул перо, только не заржавленное, как у Ваньки Жукова, а новое. Подергивая носом, принялся старательно писать:
«Здравствуй, Леша!
Во первых строках своего письма сообщаю, что мы живы-здоровы, чего и тебе желаем. Надя тоже здорова, недавно проведывала нас, принесла мешочек — с мою Школьную сумку — пшеничной муки.
Нынче мы учились последний день. Завтра начинаются каникулы. Целых две недели! Ура!
На последнем уроке Иван Павлович объявил, у кого какие отметки за четверть. Первыми он назвал отличников: меня, Вовку Комарова и одну девчонку из Болотного.
Завтра в школе у нас будет елка. Будут давать подарки — пряники и конфеты. Мы договорились с Пашкой ехать за подарками на лыжах — он на одной лыже, я на другой.
Поздравляем тебя с Новым 1948 годом! Нас Иван Павлович тоже поздравил. Он сказал, что прошедший год был для нас самым счастливым и мы его должны запомнить, потому что мы стали грамотными людьми и теперь нам открыты все дороги и вообще все нипочем.
А еще Иван Павлович сказал, что с каждым годом мы будем жить зажиточней, потому что все дальше удаляются от нас разруха и война.
Лапти мои пока держатся. Если на морозе их смочить водой, то они покрываются коркой льда. С горки тогда в них катаешься, словно на коньках.
Больше писать нечего.
До свидания».
Я свернул листок треугольником. Весь длинный ростовский адрес брата поместился на треугольнике. На отчество, правда, места не хватило.
Вечером, когда за ужином мы дохлебывали миску постного картофельного супа, Даша достала с полицы мешочек муки и сказала:
— Это на лепешки. Завтра их будем печь или прибережем муку?
Мы с Танькой переглянулись, ни она, ни я не решались ответить. Конечно, мы очень соскучились по хлебу, но вдруг не сразу наступят зажиточные времена.
— Молчите? — обрадованно поглядела на нас Даша. — Тогда прибережем.
Все, что ли? А я думал, ты будешь описывать все пять лет учебы — до того дня, когда ты попросил справку об образовании, а я, тогда уже директор семилетней школы, все медлил (жалко отдавать на сторону хорошего ученика), пытался отговорить тебя от поступления в ремесленное училище.
Теперь не по теме.
Живем мы с Татьяной Матвеевной одни, сын с дочерью после окончания институтов остались в городе, обзавелись семьями, и мы сейчас уже четырежды бабушка-дедушка.
Приглашаю тебя на юбилей. Через неделю, шестнадцатого июня, мне стукнет шестьдесят лет? (подсчитал: когда я начинал вас учить, мне было всего лишь двадцать шесть). Заодно общественность подбивает отметить и тридцатилетие моего директорства.
Приезжай обязательно — один или с женой.
Погода стоит жаркая, за полтора месяца не выпало ни одного дождя. Метеорологи предвещают засуху. Народ, конечно, не страшится ее, нынче не сорок седьмой год — страна продовольствием людей обеспечит, но тяжко видеть, как гибнут на корню посевы.
И еще об одном. Недавно побывал у меня в гостях твой бывший дружок Вовка Комаров. Он теперь инженер-энергетик, работает на атомной электростанции. Брал почитать твою рукопись. Вернул со словами: «Все ничего, только заголовок неверный. Надо было назвать „Самый трудный год“».
Я выслушал его и не согласился.