Самый лучший комсомолец. Том 4 - Страница 5

– Честная я, Сережа! И врать не умею, и обсчитывать не умею! Каждый раз недостача, из получки высчитывают! – достав из кармана платочек, промокнула глаза. – Ну и ладно – мне и полтинника за глаза, я старая, мне уже ничего не нужно. На конфеты внучатам есть – и слава богу. Мне человеком остаться важнее – всю жизнь честно жила, честной и помру! Прости меня, дуру старую, – высморкавшись, убрала платочек и мягко улыбнулась. – Ты пирожков хотел? Тебе каких? – встав со стула, засуетилась. – Эти вот с яблоками, эти – с повидлом, эти – с капустой, а тут – с сосисками и картошкой.

– Заверните, пожалуйста, с повидлом и яблоками, – сглотнув ком, попросил я.

– Тебе сколько? – достав из-под лотка упаковочную бумагу, спросила она.

– Все, – выдавил я улыбку. – Домой едем, родных угощу.

– И правильно! – одобрила она. – Пирожки хорошие, даром что кооперативные – знакомая печет, ее племянник меня сюда на работу и взял. Он хороший, я больше все равно никому не нужна оказалась, – завернув пирожки, протянула сверток, но одернула себя. – Давай-ка еще на раз завернем, а то дождь – намокнут.

Рассчитавшись, вернулись в машину.

– Блеск и нищета СССР, б*ядь! – не удержался я. – Одним «мерс», другим – полтинник с барского плеча, за который руки целовать готовы!

– Сережа, ну нельзя! – тихо одернула Виталина доставшего пирожок меня. – Правила такие.

– И правда, – вздохнул я, убрав пирожок на место и отправив сверток на заднее сиденье. – Ну вот в чем она виновата? – пустился в рассуждения. – Всю жизнь генеральной линии партии следовала, при Хрущеве начали культ личности развенчивать, который, на минуточку, сами же придворные мудаки и выстроили, она и прониклась – если из телевизора про страшный ГУЛАГ рассказывают, значит так оно и есть – телек же врать не станет! Прочитала е*учего «Ивана Денисовича», прониклась еще сильнее – ху*ню же печатать тоже не станут! Значит Солж – хороший человек, и на убийство не способен! А тут раз – очередной сеанс переобувания в масштабах страны, а она-то уже не молодая, не поспела за сменой идеологии. Все, получай «Волчий билет». Поехали звонить, совесть буду успокаивать.

Подрулили к телефонной будке, Вилка позвонила «куда следует», «пробила» нужную инфу и продиктовала мне номер директора дома-музея А.П. Чехова.

– Директор, – трубку взяли почти сразу.

Неудивительно – обычно же секретарю звонят, этот номер, так сказать, «для своих».

– Здравствуйте, Александр Дмитриевич. Это Сергей Ткачев беспокоит, мы с вами не знакомы, к сожалению.

– Это как посмотреть, – дружелюбно ответил директор музея. – У меня дома все твои книжки есть – дочка собирает.

– Как-нибудь к вам экскурсионную группу приведу, предупрежу, книжки подпишу заодно, – пообещал я. – Я к вам, Александр Дмитриевич, извините, с просьбой.

– Чем могу? – проявил он готовность к сотрудничеству.

– У меня учительница русского и литературы была, замечательная интеллигентная женщина. Не согласилась кое в чем мелком с руководством и вылетела, – коротко объяснил я. – Теперь вот пирожками на улице торгует, в ее возрасте и с ее квалификацией это несправедливо и унизительно. У вас вакансии экскурсовода случайно не найдется? Только так, чтобы не увольнять никого.

Точно знаю что вакансия есть – позавчера экскурсовод в Израиль уехал на ПМЖ, нового пока не нашли. КГБ знает всё!

– Найдем, – пообещал директор. – Как ее зовут?

Продиктовал ФИО и номер телефона, попросив позвонить вечером – прилавок, увы, телефоном не оборудован.

– Только так, чтобы я был не при чем, Александр Дмитриевич. Вам «легенду» придумать?

– Справимся! – хохотнул он.

– Спасибо вам огромное, – поблагодарил я и отключился.

Вернулись в машину, и Вилка спросила:

– А почему в совхоз ее не взял?

– Из чувства мести, – улыбнулся довольный добрым делом я. – Она меня за почерк ругала.

Вернувшись домой, закинул пирожки «дядям», сходил домой отчитаться о своем прибытии перед семьей, и, качая на коленках успешно привыкшую ко мне заново Алёнку, порадовал маму новостью:

– Дом моды нам согласовали.

– Я и не сомневалась, – отмахнулась она.

Взяв паузу, чтобы сделать «в ямку – бух!» и похихикав вместе с сестренкой, добавил:

– Мы с Виталиной сейчас кое-чего снимем – это часа на полтора-два – и я вернусь, будем платье мастерить. Завтра с утра вылет, так что нужно успеть.

– Успеть-то успеем, но может лучше выспишься? – проявила заботу родительница.

– Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы… – начал я цикл заново. – Да чего там высыпаться – и так семь часов лететь, с двумя дозаправками – в Свердловске и Владивостоке. Выспаться – за глаза. И еще пояса часовые – в семь вечера в Токио прилетим, сразу в посольство – поужинать и дальше спать. Мне так даже лучше будет. В ямку – бух!

Как мало маленьким человекам нужно для счастья! Смеющаяся Аленка вдруг замолчала и принялась кряхтеть.

– На горшок! – мама среагировала быстрее меня, отобрав сестренку и усадив какать как положено.

– Кроме того – торопиться нужно, – добавил я. – Потому что не позднее августа мы должны подать заявку на участие в Нью-Йоркском показе моды в феврале 71 года.

– Нью-Йорк?! – ахнула мама.

– А чего нам? – с улыбкой кивнул я на старающуюся на горшке Алёнку. – Делать – так по-большому.

Каламбур родным зашел «на ура». Отсмеявшись, мама спросила:

– Туда, наверное, за деньги пускают?

– За деньги, – подтвердил я. – Триста тысяч за лучшее время показов в течение всей недели…

– Долларов?! – схватилась за голову родительница.

– Сережа… – кашлянула в кулачок Эмма Карловна. – Может нам и двух дней хватит?

– Извините, Эмма Карловна, но это моя валюта и моя мама.

И как так вышло, что в этой семье только у меня хватает силы духа перечить «матриарху»? Приемная бабушка сжала губы в нитку, и слово взяла старательно давящая панику родительница:

– Сережа, а если я не потяну?

– Потянешь, – отмахнулся я и улыбнулся. – Да ты не переживай, эти вложения за первую пару месяцев отобьются – что мы, тысячу платьев не продадим?

– Тысячу? – почти мистическим шепотом уточнила мама.

– Мы же не ширпотреб будем гнать, а высокую моду, – развел я руками. – А за высокую моду бесящиеся с жиру богачи готовы выложить даже не триста баксов, а несоизмеримо больше. Это я так, по-минимуму взял – потом точно решим, ориентируясь на итоги показов. Да хватит! – тяжело вздохнул, увидев, что успокаиваться мама и не думает. – У нас же куча ручных суперзвезд мирового масштаба есть. Один раз условная Света из АББЫ твое платье наденет на буржуйский прием – всё, «жены-трофеи» чисто из обезьяньих побуждений захотят такое же: это же прямо невыносимо, когда у кого-то есть, а у нее – нет!

– Все равно как-то… – пожевала губами мама.

– У меня в комнате папка на столе лежит – там стратегия развития сети элитных бутиков «Наташа» на два года вперед расписана, – надоело мне переливать из пустого в порожнее. – Почитай, проникнись – будем не хуже твоих любимых «Диоров» и «Шанелей». Да круче будем, потому что СССР с 71 года будет задавать направление мировой моде. Все, пойдем мы.

Прихватив Виталину, быстро свалил.

– Правда триста тысяч? – полюбопытствовала она по пути к ДК.

– На самом деле больше, – покачал я головой. – Это только так сказать «билет» на само мероприятие, кусочек, на который приглашают прессу. Мы с товарищами посчитали – почти миллион придется на это дело положить.

– Охренеть! – поразилась Вилка.

– Привыкай, – пожал я плечами. – Начинаются реально большие цифры. Еще годик, и мои проекты станут давать соразмерный нефтяному экспорту доход.

– А сейчас?

– По состоянию на конец мая – треть, – похвастался я и подмигнул. – Только не говори никому – это очень большой секрет.

– Поучи, – фыркнула она.

– Родись я за Занавесом, сейчас бы жил в охеренном особняке в колониальном стиле, – мечтательно протянул я. – Ежедневно предаваясь порокам, излишествам и беспорядочным половым связям с неминуемой смертью от всего вышеперечисленного лет так в двадцать семь. А здесь – вон! – окинул рукой окружающий нас совхоз. – Гораздо прикольнее время провожу! – широко улыбнулся. – Разве СССР не прекрасен?