Самоуправцы - Страница 1

Князь Платон Илларионович Имшин, генерал-аншеф, плохо говорит и понимает по-французски, больше читал священное писание.

Княгиня Настасья Петровна Имшина, жена его, молодая и очень красивая женщина, но без всякого образования.

Князь Сергей Илларионович Имшин, советник посольства; сам с собою постоянно думает по-французски и только в разговоре с русскими переводит мысли свои на русский язык.

Княжна Наталья Илларионовна Имшина, в молодости была фрейлиной, а теперь старая провинциальная барышня: белится, румянится, пудрится и сильно душится.

Петр Григорьевич Девочкин, отец княгини Настасьи Петровны, отставной портупей-прапорщик; фигурой похож на Суворова, беспрестанно петушится, целый день пьян; курит из коротенькой трубочки корешки; человек, про которого можно сказать: "Черт его знает, что такое!"

Губернатор, высокий, худощавый и задумчивый мужчина с длинным носом.

Рыков, молодой гатчинский офицер.

Капитан-исправник, краснорожий, в отставном военном мундире.

Подьячий, как и следует быть подьячему.

Управитель князя Платона Илларионовича, ходит в немецком камзоле, кафтане, треугольной шляпе, видом похож на немецкого пастора.

Шут Кадушкин, до неистовства не любит, когда его "теленком" называют.

Дворецкий.

Ульяша, горничная.

Карлица, какой и следует быть карлице.

Митрич, старый садовник; человек умный, но хвастун и лгун; очень любит болтать.

Филька, молодой садовник, малый работящий, притворяется только, что думает, а совершенно не может этого.

Сарапка, горбатый, кривобокий и очень злой.

Буфетчик, официант и охотники.

Действие происходит в поместье князя Платона Илларионовича Имшина в 1797 году.

В огромном каменном доме князя Платона Илларионовича боскетная, с зеркалами, вделанными в стены и задрапированными с краев нарисованною зеленью; мебель тяжелая из красного дерева и обитая ярким желтым штофом. На одной стороне сцены огромный камин с стоящими на нем затейливыми часами; на другой стороне горка с фарфоровыми куклами и статуэтками. На потолке висит хрустальная люстра, тоже с зеленью из крашеной жести. На задней стене два портрета: императора Павла и Вольтера; на двух других стенах развешаны картины эротического содержания.

Князь Платон Илларионович, в дорожном мундире, но с полным комплектом крестов, звезд и лент, в лосинах и ботфортах, в парике с косою в кошельке, сидит в креслах. Княгиня Настасья Петровна, в прическе "узел Аполлонов", в узеньком и с буфами на рукавах платье, сидит в других креслах рядом с мужем. Несколько поодаль помещается князь Сергей Илларионович в щеголеватом немецком кафтане и камзоле, с косою, увитою лентою, в сапогах сверх брюк. Сам он в манерах изящен и мягок. Шут Кадушкин, одетый совершенным маркизом, в чулках и башмаках, стоит в строго официальной позе у дверей.

Князь Платон (обращаясь с нежностью к жене и кладя ей руку на плечо). Ну, прощай, моя птичка, не скучай, да и не веселись очень; а главное, молись богу и будь здорова!

Князь Сергей. Это, я полагаю, вне душевной власти Настасьи Петровны: скучать она непременно будет.

Князь Платон. Что было тут делать?.. Я не был искателем счастия при новом дворе, хотел вот ей одной (показывает на жену)... посвятить всю жизнь мою, но государю самому угодно было избрать меня на столь важный пост. Кто смел бы не повиноваться воле его?.. Брать же ее с собой, когда она только еще неделю встала с постели...

Княгиня. Я теперь никак не могу ехать, совершенно еще слаба.

Князь Сергей. О да! Тем более, что и надобности такой неотклонимой нет.

Князь Платон (вздохнув и с ударением). Надобность есть-с! Если бы кто побывал у меня на душе и посмотрел, какая печаль там внедряется от разлуки с ней, так не сказал бы надобности нет.

Кадушкин. Я тепель, васе сиясество, на войну поеду, сабью возьму, сьяжаться буду, вото-сто с!

Князь Платон. Непременно, ты первый храбрец у меня будешь!

Кадушкин. Я пиеду с войны, князю Сейгею гоеву сьюбью.

Князь Сергей. Мне?.. За что?

Кадушкин. А помнись ли, ономнясь!.. (Обращаясь к князю Платону.) Я, васе сиясество, пьисой к нему с пьязником поздьявить, а он на-ка, собаками стай тьявить меня.

Князь Сергей. Но мне сказали, что не ты, а теленок зашел ко мне в сад, я и велел его травить собаками.

Кадушкин. Я те дам, теенок, чейт, дьявой, пьяво! (Поднимает на князя Сергея кулак.)

Князь Платон. Ну, нишкни, Кадушка! (Обращаясь к жене.) Я на время моего отсутствия просил брата погостить у тебя, во-первых, для развлечения твоего, а во-вторых, и по хозяйству; ибо моя Настасья Петровна хозяюшка никуда не годная.

Княгиня (несколько обиженным тоном). Я никогда себя особенно хорошей хозяйкой и не считала!

Князь Платон (Кадушке). Поди, вели подавать лошадей и сам одевайся!

Шут уходит.

Князь Платон (жене). Ну, я желаю сказать несколько слов с братом наедине, а потом прошусь и с тобой, может быть, последним поцелуем в жизни.

Княгиня (вставая). Почему же последним?

Князь Платон. А потому, что на войне, говорят, прежде всех чинов и крестов надобно чаять смерти!

Княгиня уходит.

Князь Платон и князь Сергей.

Князь Платон. Так-то, братик, хоть мы с тобой и различествуем во многом: я уж стар, а ты еще в поре, я человек военный, служивый, ты светский, придворный; но все-таки полагаю, мы не по названью одному братья, по крайности в моей душе, кроме пожелания тебе всякого добра, счастья и радостей, ничего другого не было.

Князь Сергей. Точно так же, братец, и я разделяю сие чувство с присовокуплением уважения, которое всегда питал к вам.

Князь Платон. Бог с ним, с уважением!.. Любви твоей я паче всего желал бы, и теперь хочу открыть тебе самые сокровенные мои помыслы. Господь бог, кажется, всем меня благословил: богатством, знатностью, чинами, царскою милостью, - а меж тем душа моя болит.

Князь Сергей. Ничего такого, братец, я не вижу в вашей жизни, что могло бы вас огорчать.

Князь Платон. Огорчает меня моя молодая жена...

Князь Сергей взглядывает с удивлением на брата.

(Продолжает.) Сколько я прельщен ее красотою и молодостью, сказать того не могу; но и опечален тоже. Каждоминутно, не успокаиваясь даже во сне, я ее ревную ко всем, кажись, и к каждому!

Князь Сергей (потупляясь). А к этому вы имеете еще менее каких-либо оказий.

Князь Платон. Сам не ведаю того... Посмотри, однако, что выходит: из какой несладкой жизни взял я ее - бедная дворяночка, отец пьяница, буян!.. Окружил я ее почестями, довольством, а между тем все словно бы она печалится, о чем-то грустит; сидит по целым часам, слова не промолвит; окликнешь ее, встрепенется точно со сна.

Князь Сергей. Она, сколько мне кажется, от природы такого меланхолического характера...

Князь Платон. Нет. В девушках она была резвунья и шалунья. Но как бы то ни было, того уж не воротишь, по крайности, когда я около нее, я знал, что она не изменит мне, она трепещет моей ревности, но теперь я уезжаю!.. Положим, что опасность эта только во мнении моем существует, тем не менее она мучит меня, как бы на самом деле была... Чем я предотвращу ее, какие приму против нее меры?

Князь Сергей (с усмешкою). Ceinture de virginite[1] вы, может быть, желали бы иметь.

Князь Платон. Да я и тем не успокоился бы!.. Душа моя в этом случае ненасытима, я хочу, чтобы она и мыслей своих никому другому не отдавала!.. Средство теперь одно: останься ты вместо меня стражем, наблюдай за ней, и если в полусловах ее, в мине, в улыбке заметишь что-либо подозрительное, сейчас же пиши мне: я брошу все и прискачу сюда.