Самоубийство по заказу - Страница 15

Конечно, с Федоровским лучше бы встретиться после Комитета солдатских матерей, но – не получится, Костя уже договорился, значит, надо соответствовать.

И вот еще что. Одно дело, если бы Александр свет-Борисович все еще состоял в первых помощниках генерального прокурора, берущего расследование под свой контроль, а другое дело, когда тот же самый Турецкий выступает в роли частного детектива. Одна надежда оставалась на то, что Федоровский – все-таки приличный человек – в смысле понимания ответственности…

К сожалению, Александр Борисович не был знаком с главным военным прокурором. Тот откуда-то с юга прибыл в столицу и стал быстро подниматься по служебной лестнице уже тогда, когда «некто Турецкий» «парился» в госпитале… Так что о каком-то, даже шапочном, знакомстве речи вести не приходится. Одна надежда, что хоть слухи доходили до него. Все-таки узок круг революционеров, как говаривал, помнится, классик марксизма-ленинизма…

Но предубеждение Александра Борисовича быстро рассеялось, едва он вошел в приемную главного военного прокурора, и подполковник юстиции в форме, взглянув на удостоверение Турецкого, предложил присесть, а сам удалился в кабинет шефа, и, почти тут же выйдя, спокойным жестом пригласил пройти к Федоровскому. Без волокиты и подозрительных взглядов? Странно. Но чего ни бывает в жизни!

На вид, вроде нормальный мужик, худощавый, высокого роста. Глаза умные, взгляд спокойный. Степан Серафимович привстал и протянул руку. Все-таки Турецкий был не в форме, а в обычной одежде, и честь двухзвездному генералу юстиции ему отдавать не было необходимости.

– Мне Константин Дмитриевич уже изложил свою просьбу, так что я – в курсе. Какие у вас вопросы, Александр Борисович? – спросил прокурор, не заглядывая в свои записи. Значит, запомнил, как зовут. Или знал, что было бы лучше.

– Собственно, вопросов особых нет, Степан Серафимович. Мне сказали, что следствие поручено старшему следователю по особо важным делам Паромщикову? – Турецкий вопросительно посмотрел на Федоровского.

– У вас имеются возражения? – усмехнулся тот одними губами.

– Ну, что вы, напротив. Я помню Игоря Исаевича по делу ЗГВ. Но не уверен, что он помнит меня. Давно было, в середине девяностых. Мы тогда, на мой взгляд, плодотворно поработали. Только объ-екты внимания у нас с ним были разные. Он занимался потрясающими финансовыми махинациями с армейским имуществом, – там же, по-моему, счет шел на сотни миллионов. А у меня было возбуждено дело о самоубийстве офицера из штаба группы войск. Грамотно подставили мужика и шлепнули, посчитав, что сбросили концы в воду. Отчасти мы с Паромщиковым пересекались, так сказать, поэтому и были в курсе дел друг друга. У него, я запомнил, крепкий характер, неуступчивый. Впрочем, именно такой там, в его положении, и был необходим.

– Это плохо? – поднял брови прокурор.

– Напротив, мне как раз он тогда именно этим, по-моему, и понравился. Имею в виду качества характера. Я думаю, уступи он хоть на йоту, преступники запросто ускользнули бы. Слишком заметными фигурами практически все они были в ту пору. И слишком сильное давление постоянно оказывали на следствие из Москвы. Вплоть до погонь и наемных киллеров. Правда, тогда этот термин, кажется, еще не был в ходу.

– Я в курсе, – несколько суховато подтвердил прокурор. – Мне одно не совсем понятно, Александр Борисович… Если дамы из Комитета солдатских матерей обратились к Меркулову, а не к нам, что было бы логичнее, да?… – он сделал короткую логическую паузу, и Турецкий воспользовался ею:

– Если позволите, я выскажу свое мнение по этому поводу, но, извините, слушаю вас, Степан Серафимович.

Прокурор задумчиво поиграл бровями, как бы оценивая сказанное, и продолжил:

– Хорошо. То чем, какими причинами тогда вызвано обращение Меркулова именно к вам, то есть в частное агентство?

– Я подробно не обсуждал этот вопрос с ним, потому что и сам удивился. Но точка зрения Константина Дмитриевича, как я понял, такова, что, вероятно, Генеральной и главной военной прокуратурам не совсем, скажем так, к лицу дублировать и как бы проверять друг друга, извините за прямоту, на вшивость, – Турецкий непринужденно хохотнул. – В то время как посторонний человек – назовем его, скажем, Турецким, – вполне способен оказывать посильную помощь следствию, имея при этом в виду своего клиента, который также рассчитывает на объективное и честное расследование. Кое-кто у нас считает, и, возможно, не без основания, что, если частному сыщику заплатить, то и его расследование будет объективнее того, которое проводит официальное лицо. Я эту точку зрения не разделяю, но… тем не менее, она существует. Единственная польза в этом смысле, по-моему, заключается в том, что при подобном раскладе пресса, как правило, шумит меньше. А это уже плюс. Так что особого противоречия я здесь не нахожу. А теперь, если позволите, отвечу на ваш вопрос по поводу Комитета. Как ни горько говорить об этом, но у этих дам, как вы их называете, уже сложилось свое, определенное мнение о методах действий, я бы так выразился: некоторых военных прокуроров. А ведь они, эти солдатские матери, мы можем честно констатировать, не всегда бывают неправы, не так ли? Если отбросить в сторону чрезмерную эмоциональность и определенную зацикленность в убеждении, что их – матерей – постоянно дурят на всех уровнях, начиная с военкоматов и вплоть до… высших военачальников. Мы разве не знаем о размерах взяток для «отмазки» сынков от армии? Возможно, они еще и поэтому смогут более спокойно и объективно отнестись к тем фактам, которые получат из рук частного, то есть как бы независимого сыщика. Я ж ведь официально отправлен в отставку по состоянию здоровья, и возраст совсем не пенсионный, что при желании кто-то вполне может рассматривать и как способ расправиться с неугодным системе сотрудником.

Турецкий откровенно улыбался, словно приглашая прокурора разделить его точку зрения. Но Федоровский только хмыкнул и покачал головой. Не то с осуждением, не то с пониманием – вот так, из стороны в сторону.

Затем они поговорили о самом письме, опубликованном в Интернете, о реакции на него многочисленных посетителей сети. Об озабоченности в Министерстве обороны, правительстве и прочем. Официальная точка зрения, личная точка зрения, – что между ними общего, в чем расхождения… Беседа была спокойной и тактичной, без искусственных обострений и подковырок. Все-таки опытные люди сидели, взвешивали свои соображения.

Затем Федоровский, словно нечаянно оговорившись, сказал, что трудности в расследовании данного дела несколько преувеличены, по его мнению. Он не хотел утверждать, но предполагал, ибо еще не располагал самыми последними данными, что у следственно-оперативной бригады, возглавляемой полковником юстиции Паромщиковым, уже имеются некоторые подвижки, но обсуждать сейчас этот вопрос в отсутствие руководителя бригады, он, Федоровский, не считает уместным и своевременным. Тем более что времени с начала расследования прошло еще совсем немного. Однако все понимают особую ответственность момента, и искусственно затягивать следственный процесс не собираются. Последнее утверждение, конечно, было приятным известием для Александра Борисовича, ибо он и мысленно, и словесно придерживался той же точки зрения. Другими словами, в этом пункте он полностью сходился во мнениях с главным военным прокурорам.

Ну, дипломаты, да и только! Предположения, обкатанные фразы, расшаркивания…

Что ж, подвижки – оно, конечно, очень хорошо, но Александра Борисовича интересовало, насколько сам Паромщиков готов был поделиться этими своими сведениями. Все-таки официальный статус частного сыщика Турецкого, какими бы устными полномочиями ни наделял его Меркулов, практически ни к чему не обязывал официального представителя военной прокуратуры. Вот если бы раньше! Когда он сам был при погонах… Да и то… как посмотреть…

– Ну, что ж, – сказал, наконец, Федоровский, грамотно игнорируя намеки своего собеседника, и тем самым словно бы переадресовывая его к своему подчиненному, – будем надеяться, что вы вспомните прежние времена и поработаете с Игорем Исаевичем дружно, как когда-то.