Самоидентификация - Страница 21
- У нее кто-то был?
- Даже если и был, она не рассказывала. Ходили слухи, что она как-то ночевала у некоторых парней, - кашляет. – У Гриши, вроде, у Славика Стасова… Слухи, конечно… - растерянно.
- И все?
- А в последнее время – недели три или четыре, - мы с ней вообще не видимся. Такие дела, - снова вздыхает, ловит мой взгляд, аккуратно отодвигает левую полу, и мне становится ясно, что трусиков на ней нет.
Очевидность происходящего граничит с нереальностью. Спустя некоторое время, когда я кидаю ее лифчик куда-то назад, в комнату, она лежит, кокетливо придерживая массивные сочные груди с набухшими сосками, и я облизываю ее тело, избегая несколько обвисшего, неприятного живота, и я, сам не понимаю, почему, жутко хочу укусить ее за половые губы, и ее лобок достаточной гладкий, чтобы мне было комфортно закинуть язык в область ее клитора, но вместо этого я просто массирую его пальцами, и она начинает тяжело дышать, постанывать, и через какое-то время я придвигаю ее лицо к трусам, натянутым эрекцией, и она послушно снимает их. Член пружинит, едва не ударяя ее по лицу, и она игриво хватает его губами, и меня поражает то, насколько плавно и беспристрастно она это делает для скромной провинциальной продавщицы, но сейчас мне на это, на самом деле, плевать, потому что ее горячий влажный язык и ее слюна становятся источниками столь сладких, ярких ощущений, что я оседаю на диване и откидываюсь, и все мысли о городе, о Лизе, о смерти Толика, о сцене в его квартире – все эти мысли пропадают в какую-то иную реальность, и здесь и сейчас появляется то, что нужно мне, и когда я понимаю, что получить сейчас я смогу только грубый, жесткий и ни к чему не ведущий секс, я оттягиваю лицо Иры от своего члена, кладу ее на живот, немного приподнимаю бедра и плавно, но сильно вхожу в нее сзади.
Через какое-то время она начинает громко стонать – как мне кажется, кончает, - потом жестом просит меня остановиться и дать ей лечь на спину, и я решаюсь дать ей шанс, и теперь – ее грудь, глаза, губы передо мной, и я хватаю ее за горло, но прижимаю совсем чуть-чуть, чтобы не спугнуть, и рывком вхожу в нее. Но я не люблю эту позу, и поэтому довольно быстро я ставлю ее на колени, упираю руками в спинку дивана и долго, основательно трахаю в такой позе, и она, как мне кажется, кончает снова, и я понемногу разминаю смазанным пальцем ее анальное отверстие, и, хоть она поначалу и пытается вежливо отказать, выбора я ей не оставляю, а после оргазма ее желание сопротивляться пропадает, и одной рукой я держу ее за волосы, и ей, должно быть, жутко больно от этого натяжения, а пальцами другой вхожу и выхожу из ее анала, оказавшегося не таким уж тугим и явно уже опробованным. Мне противно и кайфово одновременно, и я хлещу ее рукой по ягодицам – сильно и болезненно, и она визжит от этого, и я вставляю в ее зад уже три пальца, и она стонет, и я понимаю, что скоро по-настоящему захочу кончить, и я меняю ее позу, заставляя упереться лицом в диван, а задницу оттопырить как можно сильнее. Остатки милосердия не позволяют мне жестко войти в ее зад на всю длину, и я понемногу вставляю в нее разгоряченный, напряженный до предела член, ввожу головку и уже не успеваю узнать, как глубоко она смогла бы выдержать, потому что меня накрывает бешеный, волнообразный оргазм, и я ощущаю, как поток спермы под давлением вылетает в кишку Иры, и она тихо ревет, и я с силой сжимаю ее ягодицы.
Мы молча лежим, и она через какое-то время перестает всхлипывать и засыпает. Мне интересно, чего ради она все это затеяла. Отчасти вернувшись в реальность, я прикидываю, не подцепил ли что-нибудь только что, но понимаю, что оно того в любом случае стоило. Кроме как если это СПИД, но это вряд ли. Презервативы здесь, в основном, дешевые, и пользоваться ими не считается правилом хорошего тона. Прикасаясь к своей щеке, я ощущаю, что щетина стала достаточно мягкой, и это мне не нравится, потому что я предпочитаю быть всегда гладко выбритым. Тело Иры легонько вздымается в дыхании. Она жутко ожиревшая, и ее грудь сдуется, как гелиевый шарик, стоит ей похудеть до нормы. Не круто. Но осознание того, что я только что кончил в нее, а не куда-то там, переполняет меня благодарностью или просто чувством временного обладания собственностью. Она, наверняка, надеется, что это приведет к чему-то большему. Что я сделаю что-то и для нее. Мало ли.
Я засыпаю, но сплю, мне кажется, несколько минут, потому что в мою голову вновь целит поезд, и я посыпаюсь и хочу покурить. Выхожу на балкон – в одних носках, всецело ощущая холод осенней ночи. Смотрю на местность, на двор, на стоянки – ровно тоже самое, что и везде в городе. Совершенно безликий двор. Парковка на Предпортовом? Да, то же самое. Разжиревшее, растянутое в габаритах, вскормленное популяризацией технологий и легких заработков на оборотах от оборотов, идущих от оборотов. Но размер, в данном случае, имеет значение. Ощущаю прилив стойкого презрения к Лене. Стойкого, матерого, безобразного. Все, что я от нее получал – это секс. Как только его стало мне не хватать, я начал разочаровываться, но игра в любовь не давала мне шанса на отступление. Надо было поддерживать блеф. Но сам факт того, что я занялся Ирой – так, с полтычка, без какого-либо напряжения, - кое-что да подтверждает. Я пересек черту.
Я возвращаюсь в комнату, оставив мысли о курении. Иру разбудил хлопок двери балкона, и она смотрит на меня – сонная, растерянная. Это умиляет меня, затем заводит, и мой член снова напряжен, и я, встав на колени перед ней, с некоторой жестокостью жестом приказываю ей сосать головку, и она, несмотря на некоторое непонимание во взгляде, старательно это делает, лежа на боку, отмахивая волосы, пытается постанывать, но ее мычание не играет никакой роли. Я говорю ей, чтобы она как следует обслюнявила весь член языком и начала его ласкать, и она исполняет, но руки у нее вялые, и я опасаюсь, как бы у меня не пропало желание и сам начинаю сильно, размашисто мастурбировать, держа член в нескольких сантиметрах от ее лица. Она мнет сиськи, и ее ручонка стыдливо тянется к ее паху, и я кивком указываю ей, что ей надо стимулировать себя, и она, обслюнявив пальцы, начинает теребить клитор, и когда она начинает стонать, непроизвольно закрывает глаза, и ее тело дергается в оргазме – довольно быстро, хотя мне кажется, что прошли часы, - я ощущаю прилив неестественно сильной дрожи, и меня прорывает удивительно бурной эякуляцией на ее лицо.
Час спустя я встаю, чтобы уйти. Она поднимает лицо из глубин подушки и спрашивает, куда я. Я говорю, что в туалет.
Только сейчас, быстро шагая через двор, продуваемый всеми ветрами, я замечаю огромные горы листвы – почерневшей, мертвой, - и то, как ее разносит ветер. Сверху то накрапывает, то перестает, словно бы кто-то там периодически отжимает губку, и я перебегаю дорогу, не глядя по сторонам, застегиваю на ходу куртку, прохожу еще один двор, и мир вокруг кажется набитым каким-то гелем, и воздуха не хватает, и полуголые деревья, качающиеся от порывов ветра, кажется, шепчут мне что-то, и весь остальной мир, сузившийся до нескольких метров вокруг меня и единой, цельной толщи мрачного окружения, тоже полон чьих-то тонких голосов, и я обхожу сомнительную компанию молодежи, молчаливо курящей под козырьком подъезда, и меня одолевает жуткий страх.
Выйдя снова к дороге, я пытаюсь найти табличку с номером дома и названием улицы, потому что местность мне кажется совершенно незнакомой, но не нахожу ничего такого, только отметину от креплений когда-то висевшей таблички на ближайшем доме, и я несколько секунд бессмысленно пялюсь на эту отметину, и уже потом в моем сознании всплывает странная, болезненная картина из детства – дерево, птичье гнездо, кто-то машет мне рукой с велосипеда «аист», и день становится солнечным, и я почти плачу и только после этого понимаю, что улица, на которую я вышел – это улица Фрунзе, и от нее до моего дома, до моего бывшего дома всего несколько сотен метров, и бегу дальше.
Я когда-то сломал ногу, катаясь на велосипеде. На улице Фрунзе. Я ехал и махал рукой своему приятелю. Он катился по другой стороне, по тротуару, а я не заметил, как влетел правой частью руля в фонарный столб. Был солнечный день. Моего друга звали Костя. Костя Седов. Темноволосый, высокий, веселый. Его убил какой-то маньяк-педофил. Тело нашли в канаве, обглоданное и изнасилованное. Ему было двенадцать. Мало ли.