Самое таинственное убийство - Страница 34

Поскольку к роботу текст явно не относился, он на него никак не прореагировал.

Даниель от нечего делать заговорила с ним первой:

— Скажи, милый, что ты чувствуешь, когда видишь красивую женщину?

— Ничего, — пророкотал белковый.

— Так-таки ничего?

— У меня не запрограммированы эмоции.

— Вот я уеду… Ты пожалеешь об этом?

— Ничуть.

— Бесчувственный истукан, — проговорила Радомилич, несколько уязвленная. — А я вот буду вспоминать тебя, верного стража. И твоих собратьев.

Ей подумалось: интересно, как отражаются они, люди, в сознании этих умных машин? Или уже и не совсем машин?..

— Человек, можно обратиться к тебе? — неожиданно произнес белковый.

— Говори.

— Судя по информации, которой я располагаю, ты из всех, присутствующих на вилле, была самой близкой Арнольду Заваре…

— Что?! Как ты смеешь, мерзкая… машина! Мои отношения с Заварой никого в мире не касаются! И тебя в том числе.

Даниель размахнулась, чтобы ударить робота, но тот легко отвел щупальцем ее руку.

— Успокойся, человек, — пророкотал он. — Секс меня не интересует. Это ваши, человеческие, проблемы.

Радомилич не знала, как вести себя — то ли плакать, то ли смеяться. Она оглянулась — в гостиной, к счастью, еще никто не появился.

— Что тебе нужно? Выкладывай, — сказала Даниель.

— В Ядерном есть мои собратья по белку.

— Знаю.

— Скажи, как относился к ним Завара?

— Так же, как и к вам… Но это долгий разговор. Сейчас не время…

— Белковые Ядерного отличны от нас по форме… Они похожи на вас, людей.

— Откуда ты знаешь?

— Я видел их, когда они привозили на виллу будатор Завары. Нам необходимо наладить контакт с ними.

— Что я должна сделать?

— Передать им текст.

— Нет, этого я сделать не могу, — покачала головой Радомилич. — Я в роботехнике не разбираюсь и потому не знаю, к чему это может привести. Обратись к нашим физикам.

— Они не станут этого делать, потому что считают меня машиной. Единственным исключением был Завара, но он погиб… Могу сообщить тебе одну вещь, как человеку, к нему близкому: он обещал нас связать с собратьями из Ядерного. Но не успел…

— Но при чем здесь мои отношения с Заварой?

— Человек, где твоя логика? Ты была к Заваре ближе всех. Он погиб. Значит, ты обязана завершить дела, которые он не успел закончить.

Даниель почувствовала нечто вроде укола совести: этот живой, разумный шар знает ее, доверяет ей. Завару помнит!

Она еще раз оглянулась и сказала:

— Ладно, давай свой текст. Передам.

— Никто не узнает?

— Никто.

Серворобот достал откуда-то обрывок перфоленты, испещренный непонятными значками, и протянул его Даниель.

— Ничего не понимаю, — сказала она, разглядывая письмена, похожие на иероглифы.

— А тебе и не надо.

Радомилич едва успела спрятать перфоленту в сумочку, как в гостиную вошла Сильвина.

Час назад у Даниель с Сильвиной состоялся неожиданный разговор.

Вдова Завары пришла к ней в комнату и принялась уверять, что не держит на Даниель зла. Приглашала, когда все кончится, остаться на вилле, погостить хотя бы немного — вот еще, только этого не хватало! Если б остался еще кто-то — можно бы подумать… Но ведь все разлетятся, когда Филимен отпустит. Даже, наверно, и дети Завары, судя по их отношениям с матерью. Да и сам Сванте упорхнет. А без него — что тут делать? Вдвоем в доме с такой мегерой — бр-р… Еще она уверяла, что Сванте не в себе, может оговорить кого угодно, и некому будет его поправить. Ну, тут Сильвина совсем зарапортовалась. Какой Филимен сумасшедший, если каждое его слово дышит неотразимой логикой? Холоден и бесстрастен — дело другое. Но может, этот лед можно растопить?..

Нет, сумасшедший не он, а скорее Сильвина. Уж ее действия совсем непредсказуемы.

Все это промелькнуло в голове Даниель, пока обе женщины шли навстречу друг другу. Плохо припудренные щеки Сильвины хранили следы слез.

— Вы так рано? — спросила Даниель.

— Но вы еще раньше, — ответила Сильвина. Их отношения, благодаря вдове Завары, изменились так стремительно, что обе не знали, как себя вести.

Вошли Рабидель с Делионом.

— Раби, гляди! Счастливое предзнаменование. Две красавицы встречают нас.

— Я ведь сказал, что мы не будем первыми.

— Не исключено, что не кто-то из нас, а вот он окажется сегодня вечером главным действующим лицом, — кивнул Делион на неподвижного белкового.

— Что это значит? — спросила Даниель, но физик не успел ответить: в гостиной появился Арсениго Гурули.

— Привет всем узникам! — воскликнул он и вскинул в приветствии руку.

— Ну как, готов к штурму, Арсени? — спросил марсианин.

— Надеюсь завтра продолжить его в лаборатории Ядерного. Но штурмовать уже не детективные проблемы, а чисто научные.

— Вы оптимист.

— Просто верю в проницательные способности нашего достославного сыщика.

В гостиную вошли Мартина и Эребро. Остановились в дальнем углу у аквариума и принялись рассматривать золотистых вуалехвосток, словно больше ничего на свете их не интересовало.

Последним появился Мишель. Юноша был угрюм и ни на чьи обращения не отвечал. При виде его Сильвина мгновенно вспомнила странные намеки на причастность к смерти отца, которые ей почудились в его бессвязных словах. Правда, он от волнения так заикался, что слов почти нельзя было разобрать, да и Мартина тут же запретила ему говорить, но после той встречи тревога уже не покидала Сильвину. Она не могла найти себе места, волнение надломило последние силы.

…Однажды, возвратившись с Марса, куда он ездил что-то обсуждать с Рабиделем, Арнольд привез ей красную пластмассовую коробочку с завинчивающейся крышкой.

— Подарок тебе, — сказал он.

— Что это?

— Фертач. Доза для одного приема.

— Мне-то зачем? Я не фертачница.

— Будь ты наркоманка, Сильви, я бы скорее выбросил эту штучку в утилизатор, чем подарил ее тебе. А фертачник за эту коробочку жизнь готов отдать… Показывал мне Раби их колонию там, на Красной планете. Издали, правда.

Счастливые времена, когда Арни был жив…

Сильвина спрятала куда-то забавный сувенир и думать о нем забыла. Теперь она бросилась искать коробочку и отыскала ее на дне стенного шкафа, где висели старые платья.

Она ссыпала весь порошок на, ладонь и отправила его в рот, запив из стакана глотком остывшего кофе.

В первые мгновения Сильвина ничего не почувствовала и решила, что за несколько лет пребывания в шкафу фертач утратил свою силу. Но тут все тело ее начало наполняться каким-то нездешним теплом. Это не было тепло от алкоголя или горячего напитка. Оно шло не из желудка, а возникало как бы в каждой точке тела. Одновременно женщина ощутила, что вес ее начал уменьшаться. В последние дни ходить ей было тяжело, несмотря на ежедневный теннис и прочие старания держаться в форме. Лишний вес с каждым движением напоминал о себе.

А здесь она показалась себе пушинкой, обретшей полную невесомость. Чтобы проверить свои ощущения, она легонько подпрыгнула, и вдруг пол ушел из-под ног, и она плавно воспарила. Перед глазами оказалась люстра, она потрогала ее пальцем. Хрусталинки нежно зазвенели-зашуршали, словно летний дождь о жестяную крышу, а она отплыла по воздуху к окну. Снаружи тоже дарила неразбериха. Одно дерево росло корнями вверх, протягивая к угрюмому небу узловатые корневища. Другое при видимом безветрии раскачивалось, словно в сильную бурю. Дорожки внутреннего двора, казалось, превратились в кровеносные сосуды, бурая жидкость в них медленно и тяжело пульсировала. Там же, внизу, копошилось несколько шаров, и каждый представлял собой человеческое лицо, искаженное гримасой: страха, боли, радости, отчаяния…

Непривычный мозг Сильвины захлебывался в волнах дурмана. Стена прогибается под ее пальцем, невесть откуда раздается тихая музыка, зал полон, душно, она кружится в вальсе с Арнольдом, на ней облегающее платье — подарок марсианина. Арни что-то говорит, но слов не слышно. Завара, держащий ее в объятиях, вдруг начинает разбухать, раздуваться, превращаясь в огромную голову с застывшей ухмылкой. Нет, это не голова, а шарообразный роб, с которым по утрам она играет в теннис. Но почему у него так много щупалец? Сотни, тысячи, словно у гигантского дикобраза. Шар становится прозрачным, затем в нем возникают какие-то плавающие туманности… Да ведь это будатор!.. В глубине его проносятся дикие фантасмагорические картины, глаза не успевают следить за ними, одна сменяется другой. И есть там кое-что из ее прошлого, о котором Сильвина предпочла бы навеки забыть.