Самая страшная русская трагедия. Правда о Гражданской войне - Страница 20

В городе Плесе – в левитановских местах, в самом сердце России, – до лета 1919 года существовала местная городская Дума, и дико смотрелись матросы, приплывшие на неком революционном корабле по Волге. Матросы задавали странные вопросы про получение пайков и «встать на учет», обыватели обалдевали от этих удивительных речей… Столкнулись словно бы две культурно-исторические эпохи, хотя и разделенные очень небольшими сроками абсолютного времени.

Матросы перестреляли членов Думы, ограбили и убили многих жителей Плеса. И тогда обыватели поняли, что у них тоже теперь революция.

Коммунисты очень любили и любят вести туманные беседы о том, что во время Гражданской войны «все озверели» и что взаимная жестокость порождена этой самой Гражданской войной. В этом есть доля правды – но только лишь доля. Потому что коммунисты изначально запланировали истребить часть населения России, запланировали жестокость Гражданской войны. С самого начала они вели политику уголовными средствами: продвижением «своих» на важные посты, обманом, подлостью, наглостью, жестокостью, втягиванием в свою среду слабых и подлых, запугиванием всех остальных.

Взятие большевиками власти в Петрограде и особенно в Москве, тем более «триумфальное шествие Советской власти» сопровождалось чудовищными жестокостями. Очень часто их организовывали и проводили в жизнь как раз «классово близкие», взятые на службу. Или люди с патологическими наклонностями.

В Киеве было убито больше 2000 человек. Многих из них арестовали за то, что у них не было документов или были документы, выданные украинским правительством. В мороз людей раздевали догола и везли на смерть. Люди порой часами ждали, пока их соизволят пристрелить.

В Ростове арестовали много гимназистов и семинаристов – учащаяся молодежь «принадлежала к эксплуататорским классам». Много подростков сражались против Советской власти в Петрограде и в Москве. Подростков 14–16 лет раздевали до кальсон и гнали по улицам к городскому собору, расстреливая у его стен.

В украинском городе Глухове истребили вообще всех гимназистов и гимназисток: собрали и перестреляли. И не только стреляли: после ухода коммунистов люди хоронили выброшенные из комендатуры детские трупики с чудовищными увечьями – с выколотыми глазами, отрубленными руками, отрезанными ушами и носами.

Еще страшнее было в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке: там осело очень много бывших каторжников. Против атамана Г.М. Семенова шли два красных полка, один из них был полностью сформирован уголовными. Им руководила начальница штаба и любовница матерого уголовника С. Лазо, некая Нина Лебедева-Кияшко. Девушка объявляла себя анархисткой-максималисткой, было ей 19 лет, когда уголовно-коммунистический полк в одном Благовещенске истребил больше 1500 человек из 10 000 всего населения. При этом людей резали «просто так» или чтобы не смели мешать грабить их имущество. Избавлю читателя от описания сцен зверского убийства детишек на глазах пап и мам, изнасилования дочерей на глазах родителей, отрубания рук и ног и многого, многого другого. А из домов тащили все сколько-нибудь ценное.

Это я пишу о том, что несли с собой красные в самые обычные, сравнительно тихие места. Туда, где вообще не было сопротивления. Если же население выражало хоть малейшее недовольство новыми порядками, масштаб террора резко возрастал.

После восстания в Лабинском отделе на Кубани большевики убили[41] больше 770 человек, целыми семьями, включая маленьких детей.

В Омске прошли волнения среди рабочих: только волнения, никакого вооруженного восстания! Там коммунисты провели «децимацию» – убийство каждого десятого вместе с его семьей. Набралось несколько сотен человек, включая глубоких стариков, беременных женщин и совсем маленьких детей. Их всех раздевали на глазах друг у друга, пороли и расстреливали. Английский консул Элиот доносил Керзону о подробностях истребления, так что «просвещенный Запад» был в курсе.

Иногда «классовых врагов» не убивали, но крепко пугали. В селе Петровском в Ставрополье большевики сначала расстреляли сотни «буржуев» на обрывистом берегу реки Калауса. Жертвы падали прямо в ледяную воду, и если пытались вылезти, их добивали стоявшие на берегу красные каратели. Потом на то же место, с пятнами и лужами крови, пригнали местных гимназисток – взяли прямо из гимназии с занятий. Девочкам 13–15 лет велели раздеться под дулами винтовок, но убивать не стали: насиловали, пороли плетьми и прутьями, стреляли поверх голов. Насладившись страхом, ожиданием смерти, ушли.

Одна из этих девочек стала потом медсестрой в армии Деникина[42] и умерла уже глубокой старухой во Франции. Но и в 1985 году не могла без дрожи вспоминать, как большевики учили ее бояться новой власти.

Так на безвластии, идеологии, обалдении от хамства и нахрапа, на паническом страхе возник целый «красный остров» Советской власти. Начался он в Петрограде и в Москве в конце ноября 1917 года. До весны 1918 года только расширялся, охватив всю центральную часть Европейской России и широкой полосой проходя через всю Южную Сибирь до Владивостока, выплескиваясь на территорию Казахстана и Туркестана, достигая Кавказа, местами заливая Прибалтику и Белоруссию. Этот «красный остров» стал основой для Советской России, а потом из него вырос СССР.

Стремясь заручиться поддержкой крестьян, Ленин 27 января 1918 года издал Основной закон о социализации земли, буквально списанный с программы эсеров. Ленин ведь охотно давал всем и все, о чем его только просили: рабочим – заводы, уголовникам – револьверы, садистам – должности в ЧК… Вот и крестьянам он тоже дал землю.

Крестьяне делили землю уравнительно – так им казалось справедливее всего. Крупные частные хозяйства оказались разрушены – а ведь именно они поставляли основную массу товарного хлеба. Общее число крестьянских хозяйств возросло на треть: общины наделяли землей даже тех, у кого раньше земли вообще не было. Мелкие хозяйства и раньше хлеба продавали немного. Теперь же деньги стали стремительно обесцениваться, промышленные товары стали дефицитны… Крестьяне стремительно теряли интерес к любой торговле.

Казалось бы, что надо делать? «Укреплять крупные хозяйства!» – скажет вам любой экономист. В какой-то степени большевики шли по этому пути, но очень свое-образно: все крупные хозяйства были исключительно государственные, на базе крупных поместий. В основном они снабжали продуктами партийную верхушку.

Были и «сельскохозяйственные коммуны» – 40 или 50 на всю Россию.

В ведении «госхозов» и коммун находилось не более 0,4 % всей земли, никакой роли они не играли. Но коммунисты считали – это будущее всего сельского хозяйства. Именно к этому должны прийти все крестьяне.

Только вот какая беда – крестьяне туда не собирались.

На протяжении всей Гражданской войны, в 1917, 1918, 1919, 1920 годах, в России было вполне достаточно хлеба. Хлеб был на всей территории России, ничто не грозило голодом. Голода НИКОГДА не было НИ НА ОДНОЙ из территорий белых государств России. Голода не было на территории банд, крестьянских армий, иностранных воинских подразделений. НИГДЕ.

Во время Гражданской войны голод был ТОЛЬКО на территории, которую контролировали большевики. Он возникал везде, где они появлялись, и исчезал везде, откуда ни уходили. Если бы большевики хотели этого, они уничтожили бы голод на протяжении нескольких часов.

Хлебные запасы в центре страны накоплены по крайней мере на год или два. Даже не получая ни зернышка из урожая 1918 года, города прекрасно доживут до весны 1919 года. И Красную Армию прокормят. Весной 1918 года хлебом были полны все элеваторы, и если в городах голод – то причина не в отсутствии хлеба. Тем более 15 февраля 1918 года вышел декрет о национализации всех зернохранилищ. Весь хлеб – в руках государства; это государство его не выдает, запрещает торговать хлебом; это в государстве большевиков за ввоз хлеба в города полагается немедленный расстрел.