Самая страшная книга 2024 - Страница 99

Иван достал пузырек, открыл пробку.

– Лей! – приказала Марья, жадно раскрыв губы.

Ее было не так много, мертвой воды, но как же дорого она ему далась! Иван вздохнул и опрокинул горлышко в рот девушки. Осторожно, чтобы ни одна драгоценная капля не пролилась мимо.

Марья проглотила все. Замерла. Закрыла глаза.

И тут что-то стало происходить. Толчок – как при землетрясении. Потом еще один. И еще. Курган с черепами затрясся, заходил ходуном и как будто взорвался. Ивана отбросило в сторону, он покатился, пытаясь удержаться, но пальцы лишь скользили по холодным черепам, летящим вниз вместе с ним.

Он упал на спину, больно ударился затылком, но уцелел. И увидел, как Марья встала во весь рост, разметав курган, словно кучу пустых яичных скорлупок. Как она выросла, презрев человеческие размеры, стала огромной, больше того холма, в котором была заточена. Как заструились по ее плечам смоляные волосы, а на голове появилась корона из можжевельника. Как всколыхнулись тяжелые полы ее плаща, отороченного мехом, а в руке сверкнул алмазной гранью острый серп. И как ярко зажегся у нее на груди амулет в виде косого креста с перекладиной на каждом луче.

Она сделала шаг от осевшего кургана, наклонилась к Ивану.

– Кто ты?.. – прошептал он.

– А ты не признал? – В ее глазах полыхнули сапфиры. – Я Марья. Я Мара. Я Морена. Я владычица Нави, царица ночи, повелительница зимы и смерти.

Иван попытался сглотнуть, но в горле пересохло.

– Ты… ты отпустишь меня?

– Разве ты забыл? Ты принес мертвую воду, но нужна еще живая.

– А где ее взять?

Морена подняла голову и рассмеялась. И от этого смеха повеяло стужей.

– Я сама возьму. Живая вода здесь только в одном месте.

Она приподняла Ивана одной рукой, легко, как котенка. Взмахнула серпом. И наискосок рассекла ему грудь – от сердца до правой подмышки.

Фонтаном брызнула кровь. Сознание меркло. Сквозь болевой шок Иван успел увидеть, как Морена умывается его кровью и пьет ее из пригоршни, а позади нее на мерзлом небе восходит черная луна.

Он словно вынырнул из ледяного омута – стал жадно глотать воздух, избавляясь от ощущения жгучего ила, залепляющего легкие. Распахнул глаза. И увидел потолок.

Старая побелка, трещины, паутина в углу. Иван скосил глаза. Бледно-зеленые стены. Кровать с железными бортиками. В мифологическое пространство родноверов он уходил из лаборатории проекта «Культурный код». А это, судя по всему, больница.

Он попытался сесть и застонал от боли. Откинул одеяло и уставился на огромный багровый шрам на груди. Болезненный, но зашитый и уже подживший. Сколько он здесь лежит?

Провода, аппаратура. Палата для коматозников? Монитор на стене в изголовье пуст. Второй экран на массивном агрегате рядом с кроватью тоже не подает признаков жизни. И пыль. Повсюду совсем не больничная пыль. На тумбочке, на мертвых медицинских приборах, даже на постели. Сколько же, черт возьми, он здесь лежит? Его что, все бросили?

Он поискал глазами кнопку вызова медсестры. Не нашел, попробовал позвать на помощь. Голос оказался слабым, а тишина пугала. Так и не дождавшись ответа, все-таки сел, морщась от боли, и принялся отдирать от себя датчики и присоски. Сложнее всего оказалось с катетером в вене левой руки – он не хотел выниматься, а когда Иван дернул сильнее, вышел вместе со сгустком запекшейся крови.

Ноги едва держали. Он стиснул зубы, накинул халат и вышел за дверь.

Коридор был пуст. В других палатах тоже ни души. Иван ковылял по покинутой больнице, отмечая следы заброшенности и беспорядка. Пустая ординаторская. Пустая дежурка на этаже. Пустая проходная на выходе. Мертвый телефон на посту охраны.

Он подошел к окну. Зима. В халате не выйти. В гардеробе одежды не оказалось, зато в подсобке нашлись теплые рабочие штаны, свитера, шапки и телогрейки. И сапоги. Немного не по размеру, но лучше, чем ничего.

Снаружи мела злая метель. Он не сразу узнал родной Ярославль: занесенные улицы, сугробы по колено – и ни души. Иван брел в сторону дома, надеясь, что встретит – ну ладно, не автобус или машину на ходу, но хотя бы живых людей. Тщетно. Никого.

Потрясенный пустынностью города, он не сразу заметил знаки. Но стоило увидеть один – и он понял, что они повсюду. На зданиях, грубо намалеванные краской. На занесенных машинах – в виде наклеек. На афишах и плакатах, наполовину сорванных ветром. Везде были косые кресты Морены с перекладинами на концах.

Закружилась голова. То ли от холода, то ли от истощения. Ивану нестерпимо захотелось просто сесть в сугроб и больше никуда не идти, остаться здесь навсегда. Метель швыряла колючие снежинки, закручивалась в вихри, и казалось, что там, в серой снежной мгле, движется гигантская фигура. Выше фонарей, выше деревьев, выше домов – шагает она: черные волосы, белое лицо и ярко-синие, цвета ледникового льда, глаза.

Морок то исчезал, то приходил снова. Но Иван все-таки шел, сквозь слабость и холод, навстречу ветру. И когда увидел свой дом, чуть не расплакался. Но мороз сразу превратил влагу на глазах в лед.

Дверь в подъезд почти не была занесена – ветер сюда не добивал. Он справился со скрипучими пружинами, зашел внутрь – и вдруг увидел свет. Тоненькую полоску света из-под подвальной двери. Иван дернул ручку – заперто. Ни на что не надеясь, постучал.

Долго-долго никто не отзывался. Потом осторожно, будто нехотя, скрежетнул ключ в замочной скважине. Дверь приоткрылась.

Иван не сразу узнал лицо. Впалые щеки, седая щетина на лице и черепе, темные провалы вместо глаз. Почти безумный взгляд. И все-таки это был он, его друг, коллега и сосед.

– Славка… – шепнул он.

И тут уже захотелось расплакаться по-настоящему. Но слез не осталось.

Славка смотрел, как Иван ест тушенку, выковыривая ее из банки гнутой вилкой. Иногда подкидывал деревяшки в маленькую печку. И рассказывал.

Когда Ивана не смогли вытащить обычным способом, Славка все-таки побежал к начальству и покаялся. Пробовали разные методы, вызвали врачей – все оказалось тщетным. Подключили к внутривенному питанию, поддерживали организм и ждали, наблюдая за его перемещениями по тому миру. Гибель снегиря в борьбе со Змеем Горынычем лишила их возможности общаться с Иваном, однако видели они по-прежнему все.

Когда Морена рассекла ему грудь, ситуация стала критической. Остановка сердца, клиническая смерть – ему срочно сделали операцию, но так и не смогли вывести из комы.

На этом бы история и закончилась, но вмешался человеческий фактор. Один из техников, обеспечивающих трансляцию из глаз Ивана, сохранил материал, сделал ролик о его похождениях в том мире и выложил его в Интернет. Да к тому же в комментариях, в спорах со зрителями рассказал о сути проекта.

Ролик завирусился. Десятки миллионов просмотров. Его увидела вся страна. Половина из тех, кто видел, – поверили. Четверть – зафанатели. Мифологическое пространство горстки родноверов сразу же получило ресурс миллионов людей, давно соскучившихся по чему-то такому. Морена вдруг стала народным героем, самым ожидаемым, узнаваемым и воспроизводимым персонажем. А ее зимний крест – косой с перекладинами – символом всего общества.

А дальше что-то пошло не так. Все вдруг сразу стали готовиться к войне. С самых высоких трибун зазвучало, что мы попадем в наш родной славянский рай – ирий, а наши враги – в их дьявольский ад. Истинные боги – за нас. Морена – наша!

Славка рассказывал и рассказывал, торопливо, глотая слова и давясь ими, будто пытаясь успеть поделиться пережитым ужасом:

– По телевизору… Когда он еще работал… Передали, что мы жахнули в ответ… Но мне кажется… – Он обхватил голову руками и закрыл глаза. – Это ведь мы впустили ее сюда… Понимаешь, Ванька? Это, блин, мы…

Иван хотел как-то подбодрить друга, потрепать его по голове, как раньше, но так и не решился притронуться к ежику седеющих волос.

– А кто она вообще такая, эта Морена? – спросил он. – Ты собирал информацию?