Самая страшная книга 2024 - Страница 127

Я тяжело дышал, а Торг продолжал:

– И Паля от такого спятил. Вырядился в старуху, значить, для доверительности, ходит по городу. Если поймает ребенка, то к уху пришивает и заставляет дружить.

– Как это?

– Я почем знаю. В карты, значить, играть. В морской бой, может.

– Как пришивает-то?

– Да я что-то и не знаю… Ухом к уху, может?

– Это же неудобно.

– Неудобно.

Мы помолчали.

– Торг, хочу домой, – признался я. – Чего-то многовато стремных приключений. Я как-то, знаешь, привык поспокойнее, с книжкой, во дворе покуролесить, на качелях опять же с тобой…

Улыбчивое лицо Торга словно накрыло тучей. Он сел на врытый в землю камень, яростно заболтал ногами. Потом, решившись, заговорил:

– Митяй, слушай, такое дело, папка-то мой не просто в Москву укатил. Мама замуж выходит.

– Ох… – Я не знал, что и сказать. Мои родители жили дружно, никогда и голоса друг на друга не повышали. Не знаю, что бы я почувствовал, если бы они развелись и мама решила завести нового мужа. – Хреново, Торг…

– Да погодь ты! – досадливо качнул головой он. – Мама выходит замуж, а папка меня в Москву забирает. Поехал нам жилье подыскивать. Я, значить, через две недели укачу. Даже в школу завтра не пойду, батя меня там сразу в лицей, значить, оформляет… Вот.

Я молчал.

– И ты мне, Митяй, ну, лучший друг, получается. И я думал, что у нас, ну, значить, последнее приключение. Вот…

Я никогда не считал непутевого Мишу Торга лучшим другом. Мы жили рядом, ходили в гости, но… В книжках лучший друг – это благородный человек, у которого нет тайн, он за тебя в огонь и в воду, отдает последнюю рубаху, с ним хоть в драку, хоть на край света…

И меня осенило: да это же как раз про Торга! Он готов был биться с пацанами в Лапшаке, лишился кроссовок, делился своими тайнами, и идем мы с ним сейчас на самый край света – на Есенина, черт побери! Торг, выходит, всегда был мне отличным другом, и это я, наоборот, оказался ему просто приятелем. Пусть у него глуповатое круглое лицо, нос картошкой, нелепое «значить» и дурацкие схемы обмена – это все никак не мешает ему быть классным пацаном.

– Торг, да я шучу! – Я слегка врезал ему кулаком в плечо. – Я эти жвачки и на поцелуй от Ирки Сафоновой не обменяю. Идем дальше, конечно. Приключение, старичок!

– Приключение! – крикнул, расплываясь в улыбке, Торг. Он вскочил с камня и отвесил мне пинка. Мгновение – и мы уже катались по траве в шуточной драке. А потом долго очищались от грязи, снимали с волос налипшую листву и лопали купленное в магазинчике мороженое.

На синей стене торгового павильона было выведено гигантскими буквами «КРОЛИКА КОРМИ». Я смотрел на надпись, болтал ногами, толкал локтем Торга, а зубы мои сводило от сладкого пломбирного холода.

В Дербеневке я предложил Торгу использовать тактику индейцев. Они, рассказал я, умные и благородные, но при этом осторожные, не лезут на рожон. Так что идти нам следует не дворами, а по прогулочному проспектику, пристроившись за безопасными мамочками с колясками.

Увы, тактика провалились – мамочки уселись на лавку, а уже метров через сто из скверика набежали местные и уволокли нас в дворовые глубины.

Выглядели эти ребята совсем не так, как пацаны с Лапшака. Особенно пугал один – лет шестнадцати на вид, с бритой налысо головой, прыщавой мордой и гигантскими кулаками с разбитыми в кровь костяшками.

– Чё будем с ними делать? – спросил толстый белобрысый парень в расстегнутой до пупа рубашке.

– Бить будем, – равнодушно проронил бритоголовый.

Я беспомощно посмотрел на Торга – отбиться не было шансов. С такими кабанами мы бы и один на один никогда не выстояли, а уж с целой бандой…

– Ребят, вы, значить, не хотите…

Договорить Торгу не дали – белобрысый врезал ленивым коротким ударом. Торг рухнул на спину и остался лежать, потеряв сознание.

Бритоголовый скомкал футболку у моего горла, потянул вверх, и я почувствовал, как земля уходит из-под ног.

Я вспомнил паренька из Сочи, который застрял в растопленном асфальте, и пацана, чьей головой сыграли в футбол. И мне сделалось ужасно жаль так глупо пропадать. Как, подумал я, расстроится отец, когда ему скажет милиция, что сын трагически погиб в драке в Дербеневке, как упадет на колени и зарыдает – я видел похожую сцену в кино – мама…

– Э, погодь, гля! – услышал я голос. Осторожно обернулся, стараясь не задеть подбородком костяшки пальцев бритоголового, и увидел, что один из пацанов указывает на кроссовки лежащего в отключке Торга. Я, насколько мне позволяло мое подвешенное состояние, вытянул шею и разглядел на серой подошве выжженную пирографом букву «Л» в неровном круге.

– Ё-мое, чё вы сразу-то не сказали, что с Лапшака? С вашими мы в ладах. – Бритоголовый аккуратно опустил меня на землю.

– Ну, мы… – Я растерялся. Торг все еще лежал в отключке, а мне в голову не шло никакого объяснения. Белобрысый прищурился, и я испугался, что он сейчас догадается, что кроссовки на Торге чужие, – и тогда нам уж точно хана.

И меня осенило!

Я рассказал, раскрасив жуткими подробностями, историю про игру отрезанной головой Таджика. Добавил, что теперь осторожничаем и не светим, откуда мы.

– Слышь, Кролик, он не брешет. Я чёт такое тоже слыхал, в Тигулях пацаны вообще озверелые, – сказал кто-то из свиты. И я с удивлением уставился на бритоголового: как же я мог забыть, ведь читал когда-то, что самого сильного и авторитетного пацана района в городах нашего региона частенько прозывают кроликом. Так вот кого приказывали кормить надписи!

Бритоголовый Кролик покивал, мол, тоже наслышан.

– Малой, это, я все хотел узнать, ваш Таджик, которому башку отрубили, он чё, в натуре таджик?

Я вдруг почувствовал себя приятно и легко, как будто плыл, лежа на спине, по речке – так ловко мне удавалось сочинять.

– Да не, – махнул я рукой. – Какой там таджик. Фамилия Таджиков. У него батя еще на цементном работал. А после, как все случилось, его от нервов в бетонную машину затянуло. И потом на стройке где-то блок с ним, замурованным, вставили. Вот будет жить семья, пацан, дочка с бантом, а в стене у них – залитый бетоном мужик!

– Верно говорит, – сказал кто-то из толпы. – Я чего-то такое, кажись, слыхал.

Бритоголовый покивал, и я облегченно выдохнул.

– Ну, раз с Лапшака, законы знаешь, – устало проронил белобрысый. – Мы ваших не трогаем, но правила надо соблюдать. Три трубки.

– Верно, верно!

– Этот пусть в себя приходит, а ты, малой, того.

И опять меня бросило в холодный пот: какие еще трубки и правила? «Трубки мира, что ли?» – пронеслось в голове. Но тут заговорил бритоголовый Кролик:

– Кролика надо кормить. Три таксофонных трубки – плата за ход по району. Вертайся сюда через два часа.

– Ты их, что ли, лопаешь? – Я было улыбнулся, но наткнулся на тяжеленный взгляд Кролика, осекся, кивнул и побежал из двора прочь.

Позорную мысль сбежать, оставив Торга выпутываться самому, я с негодованием отверг. Но и выполнить задание казалось делом непростым: почти на всех встречных таксофонах трубка отсутствовала.

Я заходил в будки, заглядывал в настенные блоки – бесполезно, кто-то успел покалечить все аппараты. Я сел на лавочку и призадумался.

«Если бы на моем месте был Торг, то уж точно бы что-то придумал…»

На лавку кто-то грузно опустился. Я повернулся и застыл от ужаса: в огромных серых валенках, замотанный в тряпье, рядом со мной сидел Паля. Пахло от него скверно – еще бы, так кутаться в жару!

«Мне конец, сейчас пришьет к уху – и я новый кыштымский карлик!» – засвербела в голове дурацкая мысль.

– Чего, дань Кролику собираешь? Трубки ищешь, да? Я тоже, когда моложе был, трубки воровал. Делал из них, знаешь, звукосниматели для электрогитар. А чего, там все есть – катушка с сердечником, магнит, смотри, постоянный. Однажды вон дособирался – замкнуло, вжух металлической реечкой, ухо, гляди-ка, начисто сбрило. А я «Битлз» знаешь как лабал! Хей, джуд, донт мэйк ит бэд… И кассетку мне одну подарили, вроде тайный их альбом. А там только бульк и бульк. А я и догадался, дурак, – вставил ее в компьютер «Спектрум», загрузил, а там, представляешь, лицо. И смотрит на меня, говорит: покорми…