Самая страшная книга 2024 - Страница 124

– Ты не заслужил честного боя, – сказала Сандра Фрагеза. – Не заслужил, чтобы мы испепелили твоих близких лазером. Ты – отродье фоморов.

– Я! – воскликнул Коля. – Я, а не они! – Он сложил руки в молитвенном жесте. – Не убивайте мою семью. Убейте меня, пожалуйста, но не их! Меня!

– Нет! – отрезал Самаритянин. – Сперва жена и сын. Ты – последний.

Коля попятился. Мерещилось, что рой ос жалит его горящее лицо. Взор зацепился за Рикптоса. Налитые кровью звериные глаза прожигали Колю насквозь, рогатая башка ворочалась, из раздувающихся ноздрей сочились розовые сопли. Не маска. Не механический спецэффект. Не графика. Настоящий минотавр из мифа стоял на могиле супругов Налбандян и жаждал убить Лару с Никитой.

Сандра Фрагеза ощерилась и громко клацнула зубами. Коля посеменил прочь.

– Куда ты ходил? – спросила Лара, озабоченно разглядывая мужа. – Там лежит твой знакомый?

– Да. Одноклассник.

Коля сгреб Лару в медвежьи объятия и окольцевал запястье сына. В автобусе сворачивал шею, но наемники исчезли с кладбища. Никита положил голову ему на плечо.

– Пап, а бабушка с дедушкой в раю?

– Конечно, – сказал Коля, зажмурился и дотронулся губами до мягких сыновьих волос.

Дорога уроборосом похорон привела в столовую училища, где сервированные столы пахли корицей и котлетами и тетя рассаживала гостей. Колю затошнило, он опустился на стул, глотнул сладкого компота, уставился на старуху, с аппетитом уплетающую поминальный обед, подумал, что эта мерзкая карга будет так же жрать на похоронах Никиты и Лары, и резко вскочил из-за стола.

– Ты чего? – потянулась к нему жена.

– Все нормально. Подышу воздухом.

Он прошагал между рядами жующих и пьющих людей. Вывалился в пустой коридор. Прижался к стене, стиснул челюсти, чтобы не завыть, отпихнулся и побрел на заплетающихся ногах. Силы покинули у выхода из училища. Пришлось опереться о стол дежурной. В вестибюле, как и в коридоре, не было ни души. Двоились в глазах колонны, картинки с электриками и сварщиками, стационарный телефон на столе. Коля заскулил и в бессильной злобе стукнул кулаком по кнопкам дурацкого телефона. Трубка свалилась с рычажков. Пелена слез заволокла полутемный вестибюль. Коля сел на край столешницы и уронил голову. В голове тасовались картинки: Лара в гробу… Никита в гробу…

Он шмыгнул носом, сморгнул тяжелые капли, посмотрел рассеянно на телефонную трубку. Подобрал ее, поднес к уху и спросил, пьянея от настигающего безумия:

– Гросс-адмирал Гершак?

В динамиках потрескивало. Потом глубокий раскатистый голос отозвался:

– Я слушаю.

Коля оцепенел. Сердце металось, как крыса под раскаленной кастрюлей.

Хозяин голоса, вызывающего мурашки, молчал, и Коля выпалил, испугавшись, что связь прервется:

– Межгалактические наемники здесь! Они…

– Оставайтесь на линии, – промолвил гросс-адмирал Гершак, – чтобы мы установили ваше местоположение.

Коля кивнул и подумал, надо ли сказать, что он звонит по проводному телефону из ПТУ № 3? Он не решился. В ухе пошипело и затихло. Коля опустил руку с трубкой.

– Милый… – Лара вышла в вестибюль. За ней шагал Никита.

– Папуль, ты как?

Коля бросился к ним, обнял порывисто. «Голодной луне» и фоморам требовалась минута, чтобы материализоваться в любой точке Вселенной.

– Что это, пап? – спросил Никита, глядя в окно за отцовской спиной. Ослепительный свет залил Поликарповых и отбросил на бетонный пол длинные монструозные тени. – Папа, что это?!

– Это космос, сын… – прошептал Коля и подбадривающе улыбнулся ошеломленной Ларе. – Он на нашей стороне.

В последний день лета настроение у меня получилось не очень. И все вроде было как обычно: ветер шелестел листвой, грохотал трамвай, соседка выбивала пыльный ковер, из окна первого этажа бодро бомкало пианино. Но на душе скреблись кошки: лето пролетело незаметно, ничего не успел, а до новых каникул теперь вечность. Да и что там за каникулы! Осенние, позор в тараканий нос длиной. Я горестно вздохнул: был бы помладше, точно бы разнюнился. Но в двенадцать оно, конечно, несолидно.

На скамейку рухнул не пойми откуда взявшийся Миша Торг. Торг – это была и фамилия, и образ жизни. Чем бы Торг ни увлекался, он из всего организовывал безумный каскад обменов: картриджи на вкладыши, видеокассеты на жвачку, настольные игры на книги, все на все! Он разрабатывал схемы, сулившие невообразимые выгоды, но всякий раз почему-то оказывался в дураках.

А еще у Торга был серьезный папа – он где-то что-то продавал и ездил на черной «тойоте» с правым рулем и удивительными открывающимися фарами. Родители Торга развелись, он жил с мамой, но папа частенько приезжал в наш двор и привозил сыну первоклассные подарки. Которые после череды обменов обращались в хлам.

– Что, Митяй, как, значить, жизнь молодая? – Миша Торг всегда смягчал на конце слово «значит» и вставлял его чуть не в каждую фразу, находя в этом лишь одному ему понятный шик.

– Отвали, Торг, без тебя тошно! – отмахнулся я. – Ты вон все лето у моря жарился. А я тут… Даже в деревню не смог, у них ветрянка какая-то. На речке ни разу не был. А уже и лету конец! – К горлу опять подкатило, защипало в носу, я отвернулся и притворился, что увлекся клевавшим зеленую корку голубем.

– Да, Митяй, косяк. А я, значить, в Сочи. Ух, как там! Прямо как в песне, темные там ночи! А вода! Мы с батей там… А я еще и выменял, значить, один…

Я перестал слушать. Захотелось уйти домой, посмотреть телик или полистать книжку. Я добрался уже до середины романа про индейца Оцеолу, и, хотя он нравился мне меньше, чем книга про мальчика Филиппа, застрявшего на корабле среди тюков с грузом, читать было интересно.

– Эй, слышишь? – Торг нетерпеливо подергал меня за плечо. – Я говорю, значить, в Сочах мне рассказали такую штуку, что у тебя сейчас глаза выпадут. Есть такая жвачка – «Кись-бом».

– Как «Патбом», что ли? – поморщился я. «Патбом» мне не нравился: на вкус ничего, надувался сносно, но бесили вкладыши с толстым мужиком и репликами на непонятном языке. Какой интерес в истории, если ни черта не ясно?

– Да нет же! «Кись-бом»! Это, значить, такая жвачка, которая поначалу жуется как «Турбо»…

– «Турбо» – вещь, да.

– Да ты слушай! Сперва, значить, она как «Турбо». Но через пять минут она уже такая кислая, что прямо блевануть охота.

– Кислая? И на фига такое жевать-то?

– У-у-у! Да ты слушай! Она кислая-кислая, значить, но ты должен ее и дальше жевать! Прямо через муки! И тогда еще через пять минут она сделается, значить, такая сладкая, какой ты в жизни не пробовал! А потом перечная! Острая, ну прямо жопа! И тут тоже надо выдержать. И когда вытерпишь, она вдруг станет как шоколадка, арбуз, чипсы и яблоко! И вот тогда ее уже можно жевать только пять минут, иначе заклинит в голове, значить, мозги не поймут, как может быть столько вкусов сразу.

Торг замолчал. Я попытался представить, как это – на вкус будто шоколад, арбуз, чипсы и яблоко, – но ничего не получилось, а голова и вправду немножко заболела.

– А самое главное, – добавил Торг таинственным голосом, – это вкладыш. Он огромный, как, значить, четыре обычных. Но на нем… ничего!

– Как это ничего?

– Ну, пустота! И вот когда ты дожуешь до перечного вкуса, надо на вкладыш этот плюнуть. И тогда на нем, значить, появится…

– М-м?

– Появится, значить…

– М-м?!

– Появится…

– Ну же!

– Чудовище! И такое страшное, что просто обоссаться. И это не картинка, а прямо фотография! И чудище будет бабу убивать. А потом, значить, когда дойдешь до шоколада, арбуза, чипсов и яблока, надо опять плюнуть, растереть – останется только баба! Не просто, а голая, с сиськами, значить, во-о-о какими и с раздвинутыми ногами, чтобы аж все видно!

Я призадумался. Миша Торг, конечно, был тем еще прохвостом и менялой, но на брехне я его не ловил. Другие ребята из нашего класса трепались как про́клятые: и первую серию «Звездных войн» они смотрели, и с Чикатило дрались, и высадку НЛО в парке видали…