Самая страшная книга 2024 - Страница 111

– Съешь, Мотенька, съешь!

Плача, она протягивала ему свою плоть. Твердила про медовые прянички и Самару.

– Съешь, и мы всегда будем вместе!..

Но брат отползал, не желая это есть. Не узнавал или не хотел узнавать ее. Кричал, глядя с ужасом и отвращением…

– Съешь, умоляю!

И на шее его все заметнее билась голубоватая жилка.

Мне рассказали о нем по секрету, таинственно шелестя словами в телефонную трубку. Я слышал легкое причмокивание и едва уловимое странное движение – словно говоривший шевелил челюстью, жуя пустой воздух.

– Обязательно сходи, – шелестел собеседник. – Не пожалеешь.

Я пытался вспомнить его имя, но оно никак не приходило на ум. Высветившийся номер мне ничего не сказал – но собеседник назвал меня по имени и точно знал, чем я занимаюсь.

– Сходи… – Говоривший сделал паузу, словно что-то сглатывал. – Это феерично!

По интонации этого «феерично» – точь-в-точь как у Эллочки Людоедки из старого фильма – я и понял, кто мне звонит. Кинокритик из дружественной редакции, тощий, долговязый, с дурным запахом изо рта – он любил подходить и браться за пуговицу на рубашке собеседника, будто удерживая того от побега от вязких, душных разглагольствований о состоянии современного кинематографа. Даже если собеседник был в футболке или свитере, критик то и дело поднимал руку и делал скребущие движения пальцами, словно все равно пытался схватиться за невидимую пуговицу.

Вот и сейчас мне представилось, как он царапает выпуклыми ногтями воздух, – своей привычки он не оставлял, даже разговаривая по телефону.

– Не пожалеешь, – снова зашелестел критик. – Ты оценишь.

Я вздохнул. Должна же быть в мире какая-то профессиональная субординация – и как я не советую кинокритику, какой фильм посмотреть, так и он не должен советовать мне, гастрокритику, в какой ресторан идти.

Но он все шелестел, шелестел, жевал, и сглатывал, и снова шелестел, и мне казалось, что меня заворачивают в провощенную пекарскую бумагу, старательно уминают – и вот уже трубка телефона в руке нагрелась, и воздух стал жарким, и дышать становилось тяжело.

– Хорошо! – отрывисто выплюнул я густое слово в телефон. И отключился.

Это был старый двор в центре города, ютившийся за аркой проулка, выходящего на оживленную центральную магистраль. Здесь было на удивление тихо и пусто: лишь кривоватые глухие, без окон стены, возвышающиеся до пятого этажа, скаты шиферных крыш да несколько тополей, облепленных птичьими гнездами. Казалось, что весь двор дремлет в каком-то послеобеденном оцепенении, совершенно равнодушный к тому, что происходит вокруг.

Я стоял перед старой, потрепанной дверью, ведущей в цокольное помещение ветхого дома – желтоватая краска на его стенах облупилась, как высохшая глазурь, и торчала лепестками. Я подцепил один из них пальцем, потянул – и целый пласт краски легко отошел с тихим хрустом. Что-то прозрачное засочилось из обнажившихся меловых трещин.

Я коснулся прозрачного пальцем – оно было холодным и чуть липким.

– Вы пришли, – раздался из-за двери негромкий голос, и она отворилась.

Я вспомнил, что еще не успел ни позвонить в нее, ни постучать.

Высокий, чуть сутулый, с тонкими щегольскими усиками и подвижными бровями, впустивший напоминал мне какого-то актера из старого кино.

– Добрый вечер. – Его бархатный голос окутал меня, как теплый бисквит. – Я ждал, что вы придете.

– Я?

– Ну разумеется, ведь лучший ресторанный критик города не пропускает ни одно из новых заведений. – Он процитировал редакторскую шапку к моим колонкам, но это почему-то не выглядело ни издевательски, ни напыщенно. Просто он сервировал факт.

Я аккуратно отмахнулся от приправы лести в этой фразе и спросил:

– А почему бы не пригласить меня напрямую? Зачем ждать?

– Потому что вы должны были поспеть. – Уголки его рта искривились в усмешке.

Я вернул ему эту усмешку:

– Вы ведь еще не открылись, верно?

Я окинул взглядом полупустое помещение: оно не напоминало не то что зал нового ресторана, оно в принципе не тянуло на место, куда можно кого-то приглашать. Наспех покрашенные стены, несколько столиков с разнокалиберными стульями, небольшая ободранная стойка с парой невзрачных бутылок, затянутых лохмами старой паутины… В воздухе висел шершавый запах пыли с легкой ноткой застаревшей плесени.

– Нет, – покачал головой хозяин – директор?.. – будущего ресторана. – Вы же сами видите, что нет.

– Вы собираетесь открыться… здесь? – Я делано театрально обвел рукой маленькое полутемное помещение.

Хозяин – я решил пока так называть его про себя – проследил за моим жестом, но ничего не ответил.

Я сделал несколько шагов и еще раз оглянулся, всем своим видом показывая, что не совсем понимаю, что от меня требуется, и вообще подумываю уйти отсюда.

– Сюда, пожалуйста. – Хозяин сделал приглашающий жест, указывая на один из столиков у стены. На него падал желтоватый свет лампы с небольшим низким плафоном, и он выглядел приличнее всех остальных – пусть даже и какой-то кривобокий и неказистый, с обшарпанными и потертыми ножками.

Я сел за него и с демонстративной осторожностью покачался на стуле, проверяя крепость.

– Это ваш осознанно выбранный стиль? – уточнил я, пытаясь предугадать, что за меню может быть в таком заведении. Трэш-эстетика, разумеется, имеет право на жизнь, и у нее есть свои поклонники, но в таком случае мне не стоит ожидать здесь ни судака в красном вине, ни клафути со сливами. Скорее уж будет курица-гриль в лаваше и на лопате – а я давно перерос подобное меню.

Он покачал головой:

– Мы пока лишь на начальном этапе. Так что нас ждут большие изменения.

– А не рановато ли уже приступать к кухне?

Меня действительно это смущало. Не то чтобы в мои обязанности входило следить за гигиеной в кухонных залах – я всего лишь пробую пищу и пишу о ней, – но мысль, что над кастрюлями, сковородами и сотейниками будет витать строительная пыль, вызвала отвращение.

– В самый раз. – Он рассеянно окинул взглядом помещение, словно видел его в первый раз. – Аппетит приходит во время еды, знаете ли.

Мне всегда не нравилась эта избитая фраза, тем более что, с моей точки зрения, Рабле был категорически неправ – и факты, и даже биология доказывают обратное.

– На какой кухне вы специализируетесь? – спросил я.

Он вопросительно вздернул брови.

– Европейская, азиатская, – начал перечислять я. – Русская, фьюжн… Какое у вас направление?

– Ах! – манерно махнул он рукой. – Это все неважно. Когда речь заходит об истинном искусстве еды, все границы стираются.

Слово «еда» почему-то царапнуло мне слух. Он как будто рассматривал блюда с точки зрения не повара, а клиента.

– Хорошо, – согласился я.

Хотя все на самом деле было не хорошо. Я подбирал слова, чтобы вежливо отказать этому сумасшедшему – а человек, сидящий передо мной и прячущий в уголках губ то ли улыбку, то ли усмешку, то ли ухмылку, был, конечно же, не в себе. Простите, у меня дела? Извините, но мой график очень плотный? Вы не обидитесь, если мы свяжемся с вами позже? Я мысленно катал слова во рту, как конфеты «морские камушки», подбирая самые подходящие – чтобы разгрызть с хрустом емкой и безапелляционной фразой.

Но хозяин, будто прочитав мои мысли, успел первым:

– Дегустация займет совсем немного времени.

– Дегустация? – Он разбил все мои тщательные приготовления к отступлению, как хрупкую пластинку карамели. – Сейчас? Здесь? – Я кивнул на столешницу, в трещинах которой желтый свет плафона чертил какие-то причудливые символы.

– Здесь, – коротко ответил хозяин.

Официанта я не заметил. Он скользнул за моей спиной безмолвной тенью и опустил на стол – единым отточенным жестом, словно та соткалась из воздуха помимо его воли, – чистую белую, кажется, даже накрахмаленную скатерть. И через мгновение эта белизна испещрилась узором из тарелок, соусников, вилок и ложек. Я обернулся, чтобы понять, как же он умудрился удержать все это в руках, но увидел лишь закрывающуюся дверь в дальней стороне.