Самая счастливая, или Дом на небе (сборник) - Страница 111

— Омерзительно! Замолчите!.. — брат стукнул кулаком по столу — с ним случилась истерика — ясное дело, недостойная взрослого мужчины, но она внушала некоторые опасения.

Наши дамочки притихли; Сашка понял, что переборщил, не предвидел бурную реакцию брата, и красиво закруглился:

— Фотомиры как ничто дают почувствовать время.

Пошатываясь, брат встал из-за стола и я подумал — сейчас огреет Сашку бутылкой, но он зло бросил мне:

— Отойдем!

Мы вышли к гардеробу и он вцепился в мою рубашку.

— Ты негодяй! Весь вечер пошел насмарку! Зачем посадил этого подонка?! Ведь предупреждал — никого не сажай… И Камилла хороша… — он уронил голову и чуть не расплакался от сознания, что потерпел полный крах.

Когда мы вернулись, Сашка галантно распрощался, поцеловав руки наши дамочкам, меня хлопнул по плечу, а перед братом извинился:

— Простите, если сказал что-то не так. У меня бездна недостатков, но, поверьте, совершенно не хотел вас обидеть. Я сильнейшим образом уважаю всех Ленькиных друзей.

Через два дня я встретил его в клубе.

— Этот твой родственничек полный идиот, — начал он, после того, как обнял меня и разлил водку, — трясется над бабами, которые в общем-то так себе… Когда вы с ним отошли, обе сунули свои телефоны. Я не просил, сами дали… Этой самой Камилле я позвонил, она сразу: «Здравствуй, дорогой». Я говорю: «Хочу с тобой встретиться». «Я тоже», — отвечает. «Хочешь, — говорю, — сразу приезжай ко мне, или пойдем в ресторан». «Как ты хочешь, дружочек», — говорит. Короче, она приехала и показала чудеса секса. А сегодня с утра и эта Маша приезжала, показала стриптиз.

Основной достопримечательностью Грушевки — «района сплошных грешников», как его нарекли горожане, попросту бандитского района, была грязь; приличный запас грязи, как бесформенное студенистое желе, опоясывал покосившиеся дома и сараи; некоторые строения имели критический наклон — их поддерживали балки-подпорки. Ночью пустынный район походил на заброшенное кладбище.

Один из потоков грязи по крутому закоулку стекал в овраг и проходил в двух шагах от дома Хапугиных. Собственно, дом — слишком сильно сказано, это был хозблок, собранный из шпал и крытый неизвестно чем, да еще с выпуклыми, пузатыми окнами, которые деформировались от пожара. В это невзрачное строение никогда не заглядывало солнце, в нем постоянно все трещало по швам, ломалось и падало, воздух был пропитан смесью запахов водки, махорки, уксуса и дегтя; эта густая смесь въелась в мебель и, видимо, проникла на крышу, во всяком случае птицы на нее никогда не садились. Впрочем, на позеленевшей от времени крыше торчали какие-то ядовитые кусты и, возможно, они отпугивали птиц.

Владелец хозблока Матвей Хапугин (в его фамилии явно было что-то воровское, но он никогда не воровал), мужик с грубой физиономией, проложил через грязь дощатый настил, но во время осенних дождей грязевый поток оживал и, сползая в овраг, увлекал за собой доски; так что осенью Матвею работы хватало.

Матвей несомненно был яркой личностью на фоне остального населения района (население в основном состояло из сплющенных с разных сторон мужчин и растянутых в ширину женщин с грушевидными фигурами — каким же им быть в Грушевке?). Бывший фронтовик, он имел пятнадцать профессий и, несмотря на то, что некоторые звали его «летун», большинство считало мастером на все руки. Благодаря этому большинству, кроме «мастера», за ним еще укрепилась репутация знатока по всем вопросам. Поскольку большинство в Грушевке составляли бездельники и пьяницы, вопросы, которые ему задавались, сводились к тому, как безопасней «погреть руки», что и кому «загнать», где пахнет дармовой выпивкой и что предпочтительней: «первач» или денатурат? На все эти вопросы Матвей давал исчерпывающие ответы, а вот на глупый вопрос жены: «когда он, наконец, получит человеческое жилье?» у Матвея ответа не было. А между тем, как бывший фронтовик, сержант запаса, он уже десять лет стоял в очереди на жилплошадь; правда, считая себя невезучим, давно плюнул на очередь и свыкся с тем, что имеет.

Последнее время Матвей числился на стройке подсобным рабочим, «девять наваливай, один тащи», как он сам рекомендовался. Обычно на городских стройках был заведен четкий распорядок: до обеда ожидание транспорта с материалами, перекуры, во время которых велись содержательные разговоры посредством мата (как известно, русский мат имеет массу оттенков и позволяет минимальным количеством слов выражать абсолютно все: от научной мысли до объяснения в любви). Затем следовал обед с небольшой (по понятиям грушевцев) дозой спиртного, после обеда, с приходом транспорта, разгрузка материалов, кое-какая работа и, наконец, крепкая выпивка, за счет сбагренных «налево» материалов. Это последнее мероприятие, как правило, проходило с большим внутренним подъемом, к концу дня перерастало в бурную попойку и обычно заканчивалось мордобоем.

Стройка, где «вкалывал» Матвей, ничем не отличалась от других городских строек, разве что своим географическим положением — она находилась в лесопарковой зоне, на берегу Оки, под ее площадки вырубили корабельные сосны, но тому была весомая причина — возводились необычные объекты — зимние дачи для городских властей, а, как известно, умные головы необходимо проветривать свежим воздухом — начальникам подавай уединенную, экологически чистую местность, да и их жены могут зачахнуть там, где обитают остальные смертные.

Однажды произошел любопытный случай: в городскую газету требовалась статья о строителях, и корреспондент, смекнув, что в лесопарковой зоне трудятся «мастера своего дела», тиснул статью о бригаде Матвея, да еще с фотографией мастеров на фоне коттеджей. Насчет мастеров корреспондент не ошибся — туда собрали лучшие силы и бросили дефицитные фондовые материалы (если обитатели Грушевки воровали по-мелкому, от нищеты, то владельцы дач воровали по-крупному, от корысти), но с фоном за бригадой корреспондент дал маху — фон в газете заретушировали. Тем не менее, Матвей достиг известности в городе, не говоря уже о Грушевке, где по этому поводу устроили обильную выпивку, причем дружки собутыльники, желая польстить Матвею, называли его «лейтенант».

В скором времени этот незначительный случай разбух до захватывающей истории: центральные газеты для показухи перепечатали статью и на бригаду Матвея посыпался звездопад — все его дружки строители, и он в том числе, стали героями труда. Это событие взбудоражило весь город, а в Грушевке разразились такие бури, что, если бы не река выпивки, непосвященный подумал бы — началась война. Таким образом, Матвей достиг не только известности, но и славы. Городские власти, поздравляя Матвея, обещали через полгода предоставить новую квартиру.

Но прошло полгода и год, строители подвели коттеджи под крыши и уже ставили на территории изгороди, разбивали цветники, а городские власти и не чухались, вроде и забыли о Матвее; им было не до него, они обставляли свои хоромы, завозили мягкую мебель, ковры, хрусталь. И слава Матвея, даже в Грушевке, заметно снизилась, стала как бы уцененной, а в городе и вовсе померкла, то есть не стоила ничего. И вот в этот самый момент городские власти получают депешу: «К строителю герою Хапугину едет гость из Голландии. Встретить на высшем уровне». Оказалось, статью в газете прочитал голландец, с которым Матвей во время войны находился в немецком концлагере, и этот голландец давно разыскивал Матвея, хотел отблагодарить за то, что тот спас ему жизнь.

Здесь наслаивалось еще одно обстоятельство: одновременно с депешей, пришло письмо от голландца и самому Матвею, и это обстоятельство его повергло в некоторое смятение.

— Надо же, жив! Занятненько! Крепкий разлив! — удивлялся он, размахивая письмом перед друзьями собутыльниками. — Что спас ему жизнь, это уж он загнул. Ну, что там, поил травами, когда его прихватила желтуха… Пишет, есть у нас где порыбачить? Видать, заядлый рыбак. У кого есть бредешок?